«Может ли спастись неверующий? Можно ли считать хорошего человека по-настоящему хорошим, если он не верит в Бога? Как атеисты обходятся без смысла жизни? А если не обходятся – откуда его берут? И откуда берут мораль? Как узнают, что хорошо и что плохо – у них же нет заповедей! Что они делают, когда им грустно, трудно, страшно? Вот мы молимся – а они? Как ухитряются восхищаться Рафаэлевой «Мадонной», если не верят в Мадонну? Как им удается «ни во что не верить» – наверняка ведь обманывают, на самом деле все-таки во что-то верят! И как вообще они, такие убогие, на свете живут?!»

С тех пор, как атеизм стал более или менее распространенным явлением, верующие не устают публично обсуждать эти темы. Те, что поинтеллигентнее, задают вопросы и с интересом слушают ответы. Другие рубят напрямик: «Что такое атеист? Это же животное, больной, надо лечить!» – и еще миллион вариаций на эту тему.

Но и интеллигентов, и грубиянов, и либералов, и консерваторов чрезвычайно интересует внутренний мир неверующего – почти так же, как волнуют нашу политизированную общественность внутренние дела провербиальных «хохлов».

В интернете споры о смысле жизни атеиста и о том, как возможна нравственность без религии, начались, наверное, с появлением первых Фидо-эх (Фидо – сеть телекоммуникаций по обычным телефонным линиям, возникла в 1984 году, в настоящее время находится в мемориальной фазе. Общение пользователей Фидонет происходит с помощью личной переписки (нетмейла) и в эхоконференциях (эхах). – Прим. ред.) – и с тех пор продолжаются.

Выглядят они всегда одинаково. Верующие задают одни и те же вопросы, неверующие снова и снова на них отвечают; верующие сомневаются, докапываются и стараются поймать на противоречиях. Обычно обе стороны при этом красноречивы, ядовито остроумны и достигают поистине зияющих высот в осуждении друг друга.

Эти дискуссии увлекательны, но вполне схоластичны. Аргументов у обеих сторон не так уж много: малость попрактиковавшись, можно выучить их наизусть. За двадцать с лишним лет ни одной стороне так и не удалось убедить другую; и это как бы намекает нам, что в самой постановке проблемы кроется какая-то ошибка.

Я неверующая. И в свое время – много-много лет назад – азартно рубилась в этих холиварах с соответствующей стороны. Потом надоело, да и появились более интересные дела.

Вспомнить об этих спорах пришлось не по радостному поводу. В последнее время реплики типа «неверующий – это просто животное, с ним опасно иметь дело, никогда не знаешь, что он может выкинуть» или «в жизни атеистов нет смысла, почему бы им всем не покончить с собой?» начали звучать уже не от досужих флеймогонов в интернете, а из уст официальных лиц в публичных выступлениях. Эти реплики бурно обсуждаются – и с неприятным удивлением я увидела, что многие мои верующие знакомые, и виртуальные, и реальные, воспринимают их как что-то нормальное, даже само собой разумеющееся.

– Ты считаешь меня «животным»? – спрашивала я. – Зачем же тогда со мной общаешься? И зачем помогаешь в моей благотворительной работе, если думаешь, что она, как и вся моя жизнь, не имеет никакого смысла и ценности?

– Что? – отвечали мне. – Да нет, при чем тут ты! Конечно, это не про тебя! Но вообще… согласись, ведь на самом деле всё так и есть!

Неловко прибегать к таким сравнениям, но мне вдруг ясно представилось, как еврей в Германии, «за пару лет до…», слышит разговоры о «грязных жидах», а друг-немец его успокаивает: «Нет-нет, что ты, это не про тебя! Но вообще, согласись…»

Несколько лет назад публицист Александр Никонов заявил в эфире «Эха Москвы», что жизнь детей-инвалидов с тяжелыми нарушениями бессмысленна, что они, в сущности, вообще не люди, и было бы логично их «усыплять». Эти слова вызвали шквал возмущения. И родственники инвалидов, и сторонние зрители гневно осуждали Никонова, писали письма протеста, называли его фашистом и прочими хлесткими эпитетами. И за дело. То, что он сказал, – классический образчик «языка ненависти», расчеловечивающего других людей и обесценивающего их жизнь.

Между тем, оказывается, в России есть большая группа людей – и не больных, запертых в специнтернатах, а самых обычных людей, которые живут с верующими бок-о-бок, вместе с ними работают, обсуждают новости в соцсетях, вместе занимаются благотворительностью, дружат – о которых верующие, если не все, то многие, «на автомате» думают и говорят почти так же, как Никонов об инвалидах.

Разница лишь в том, что дети-инвалиды сами «на сцене» отсутствуют, в дискуссиях о себе не участвуют – и, видимо, поэтому не вызывают такого неуемного желания в них покопаться.

В самом деле. Достаточно упомянуть, в любом контексте, что, мол, есть на свете люди, которые не верят в Бога – и немедленно получишь десяток ответных реплик в стиле: «Главная проблема атеистов в том, что…», «Конечно, на самом деле они верят, только не в Бога, а в…», «Если хорошенько поскрести атеиста, то…», «Разумеется, последовательный атеист должен…», «А я вообще атеистов сильно не люблю, они такие-сякие…» – и далее по всем кочкам.

Складывается впечатление, что неверующий для верующего – классическая фигура Другого, вызывающая одновременно отторжение и жгучий интерес. Че там у атеистов внутри? Как у них там? Люди они, как мы, или всё-таки не совсем?

Откровенно говоря, всё это звучит дико. Я не хожу к незнакомым верующим (а к знакомым – тем более) угадывать их проблемы, выяснять, во что они верят «на самом деле» и как соблюдают заповеди, обсуждать, хорошие ли они люди, зачем вообще живут и не лучше ли им пойти убиться об стену. Не пытаюсь никого из них «хорошенько скрести». Не подвергаю сомнению искренность и глубину их веры. Не требую, чтобы они обосновывали передо мной свои взгляды, этику или поведение. Я наизусть знаю все риторические ходы, используемые атеистами в холиварах как «ответное оружие», но ими не пользуюсь – потому что уважаю верующих, уважаю их чувства и убеждения. Почему же они настолько не уважают меня?

Классический холивар, в котором верующие отказывают неверующим в осмысленности жизни, в совести, мужестве, способности испытывать глубокие чувства, наслаждаться красотой, да и вообще во всём, что делает человека человеком, а неверующие стараются отстоять и оправдать перед ними свою человеческую полноценность, – не безобидная игра. Прежде всего, это вторжение в чужое личное пространство, расчеловечивание других людей и обесценивание их жизни.

«Твоя жизнь не имеет смысла», «у тебя нет убедительных причин творить добро и не творить зла», «тебя нельзя считать по-настоящему хорошим человеком» – это не только и не столько философские или этические утверждения. Прежде всего, это притязания на превосходство и власть: «Я определяю смысл и ценность твоей жизни», «я даю тебе моральную оценку», «в причинах и основаниях своих действий ты должен отчитываться передо мной, а я буду решать, насколько твои оправдания убедительны».

К сожалению, атеисты обычно на это «ведутся» – и действительно начинают отчитываться и оправдываться. Излагают разные изводы экзистенциализма, различные теории светской этики и т.д., рассчитывая, видимо, что оппонент дрогнет под напором их эрудиции. И напоминают при этом безнадежно наивного человека, который, услышав ночью в переулке грубый голос: «Эй ты, дай закурить!» – торопливо лезет за сигаретами.

Правильный ответ здесь совсем другой. «Благодарю за беспокойство, но моя жизнь принадлежит мне, а не вам. С ее смыслом или бессмысленностью я как-нибудь разберусь сам. Любые мои возможные «проблемы», подсознательные стремления, глубинные мотивы и основания моих действий – не ваша забота. Решение о том, умирать мне или продолжать жить, я также приму без вашей помощи. Всего доброго».

Это если вежливо. Невежливый ответ намного короче, и все мы его знаем.

Разумеется, это не значит, что споры о смысле жизни, об этике и т.д. вообще недопустимы. В конце концов, это и вправду очень увлекательно. Но, прежде чем вступать в дискуссию, необходимо четко установить границы. Чтобы дискуссия не превращалась в способ унижения собеседника и самоутверждения за его счет – как, к сожалению, происходит сейчас.

…Однако читателей мой ответ едва ли удовлетворит. Я ведь так и не ответила на главный вопрос: че же там у атеистов?!

По крайней мере, в соцсетях реакция на эти мои рассуждения была хоровой и однозначной: «Ну ладно, это всё отмазки – а всё-таки? А на самом деле? Почему же вы никак не перебьете друг друга и не самоубьетесь? Че там, как у вас с добром и злом, со смыслом жизни и вообще?»

Друзья, на этот вопрос давным-давно ответил человек, для вас куда более авторитетный, чем я.

Ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон:

они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чём свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую.

(Рим. 2:14,15)

Вы, как писал Валерий Панюшкин, в своих действиях сверяетесь с Евангелием – а мы сверяемся со своим сердцем.

Глубинные причины человеческих поступков всегда иррациональны. Любовь к жизни, призывающая нас жить вопреки всему, совесть, мужество, солидарность и сострадание – всё это не набор правил или «философий». Это свет и огонь в сердце.

Мы придумываем ему свои объяснения, вы – свои; но так ли это важно? Важно то, что он есть.

И вот, когда вы лезете в сапогах в чужое сердце, когда пытаетесь давать свои оценки его трепету или требуете, чтобы собеседник «убедительно обосновал» горение своего огня, – не рискуете ли вы затоптать этот огонь, быть может, зажженный и незримо поддерживаемый Тем, Кто «дышит, где хочет»?

Правмир