Рассказ.

На кухне что-то с грохотом упало, потом послышалось бодрое, но надтреснутым старческим голосом:

– «Куда, куда вы удалились, златые дни моей весны»...

Нино вздохнула и страдальчески посмотрела на мужа, читавшего аннотацию к только что купленному лекарству.

– Шалва, опять у нее русский блок включился. Мне эти её арии уже вот где сидят, – и провела лодочкой ладони поверх своих седых кучеряшек.

Муж приподнял очки на внушительный, испещренный морщинами лоб и миролюбиво заметил:

– Не переживай, значит, судя по моим наблюдениям, через несколько часов перейдет к грузинскому репертуару. Что поделаешь, при склерозе дольше всех держатся в мозгу именно профессиональные качества. Ты лучше сюда посмотри. Тут противопоказаний куча. Лошадь с ног свалит.
Боюсь, можно ли давать твоей маме это новое назначение. А вдруг подействует как слабительное. У нас нет столько памперсов.

Нино надела очки и принялась пристально изучать бумагу с мелким шрифтом. Потом вопросительно посмотрела на мужа:

– Да, лучше не рисковать. Неизвестно, к чему приведет.

 Из кухни послышалось своеобразное подтверждение:

– «...Цветы роняют лепестки на песок. Никто не знает, как мой путь одинок...»

 Нина вытянула шею по направлению источника шума и крикнула:

 – Циала Амирановна, пейте чай, не отвлекайтесь.

В ответ получила шпильку от свекрови:

– Ах, Нина, где тебе понять высокое искусство.

Супруги переглянулись и промолчали. Вступать в дискуссию было себе дороже. Надобно беречь остатки нервов, которые еще было где сжечь дотла в их затянувшейся совместной жизни со старшим поколением.

Из спальни раздалось призывное:

– Нина, поправь мне подушку-у-у-у. Я, кажется, упала.

Шалва встал с места. Поднимать парализованную тещу Тину Александровну было его прерогативой. Хрупкая жена никак бы одна не справилась.

Из кухни поступила новость:

– А где мой чай?

Нина пошла на зов, стараясь сохранить спокойствие и относительно культурный тон:

– Циала Амирановна, вы уже вторую чашку пьете. Вот ваш чай, перед вами.

–  Сама не допила, а мне остатки поставила. Ты всегда меня ненавидела.

– Хотите, я на ваших глазах налью.

–  Не делай из меня идиотку. Я просила кофе.

–  Кофе вам нельзя. У вас давление поднимется.

–  Дай мне кофе или я за себя не ручаюсь!

Нина опять глубоко вздохнула и позвала мужа:

– Шалва, иди сюда, разберись со своей мамой, у меня уже сил нет.

Из спальни донеслось надсадное:

– Не могу подойти, иначе твою маму уроню.

Нина тихо-тихо, бочком выскользнула из кухни обратно в комнату – передохнуть и подготовиться к новой атаке свекрови. День обещал задаться веселым и до предела нервомотательным. Впрочем, как и все предыдущие за последние три года.

...Решение съехаться со своими мамами и жить на общей площади для Шалвы и Нины было жизненной необходимостью. Их дочери давно жили своими семьями. У них все было более или менее благополучно, а вот старшее поколение: свекровь и теща, которые и раньше не очень-то между собой ладили, никак не могли сами себя обслуживать. Теща всё не могла придти в себя после инсульта, а у свекрови, бывшей оперной
певицы, был прогрессирующий склероз. Великовозрастные внучки посильно пытались помогать смотреть за старушками, но получалось плохо. Склерозная Циала Амирановна их не узнавала и шла в атаку на «непрошеных гостей», выкрикивая что-то революционно-воинственное, типа слышимое на улице:

– «Смело мы в бой пойдем за власть Советов и как один умрем в борьбе за это!»

Внучки закатывали глаза и ретировались. Подобные песнопения в стране, где принят закон о недопустимости советской символики, казались абсолютным сюром.

Другая их бабушка Тина Александровна тоже наотрез не подпускала к себе близко.

– Не хочу, чтоб они меня такой видели!

И начинала истерически плакать. Успокаивалась только тогда, когда появлялся не очень любимый зять, с кем она примирилась, именно потеряв способность двигаться.

Вот и остались две старушки в очень преклонном возрасте сугубо на попечении своих уже состарившихся детей.

К слову сказать, сложившаяся ситуация удивительным образом была своеобразной проверкой на вшивость для обоих супругов. Шалва всю жизнь не ладил с властной тещей, а тут ему пришлось всю тяжесть, моральную и физическую, брать на себя. Тина Александровна всю жизнь проработала в школе и по привычке отдавала приказы зятю, как именно её стоит поднять, куда посадить и под каким углом к плоскости кровати установить подушку для бόльшего комфорта. Математик, он точность любит, хоть в быту, хоть в тетрадях учеников. Нина так же находилась не в лучших отношениях со свекровью, и если большую часть жизни держалась от нее на спасительном расстоянии, то последние три года ей приходилось выслушивать в тройном размере её арии и по тысяче раз в день отвечать на её вопрос:

– Который час? Какой сегодня день?

Между собой сватьи тоже проявляли странное притяжение, совершенно есвойственное им раньше в относительно здоровом и адекватном состоянии.

Если Нине арии свекрови разрушали последние нервы, то её мама Тина почему-то их приветствовала и звала:

– Скажи Циале пусть споет. Так веселее. Я о болях забываю.

И Циала Амирановна садилась около кровати инсультницы и пела разное: от романсов до репертуара Софии Ротару: «Я, ты, он, она – вместе целая
страна». Периодами у нее включался в голове самопроизвольно грузинский блок, и тогда соседи свешивались с балконов, чтоб насладиться народным фольклором типа «Сулико», «Таво чемо» или «Чемо тбилис калако».

Во время этих часовых вокалов супруги на цыпочках выскальзывали из «концертного спального зала» и могли заниматься чем-то своим, радуясь хоть крохотной передышке. Нина вкладывала по здоровенному куску ваты в уши и говорила, крестясь:

– Пой, ласточка, пой, пой, не умолкай.

При той спокойной жизни до съезда с родителями Нина и во сне не могла представить себе, что когда-то назовет свою скандальную свекровь ни больше ни меньше, а «ласточкой». Чего не скажешь на эмоциях!

Первый подсёк странную закономерность Шалва благодаря своему аналитическому уму технаря с ученой степенью.

– У меня такое впечатление, будто нас тут специально собрали, чтоб мы могли исправить то, что не успели сделать за те 25 лет. Это какая-то многофункциональная школа по выработке терпения и взаимоуживаемости. Помнишь, как наши мамы не разговаривали? А теперь, смотри ты, идеальная парочка: театр одного актера и зрителя. Водой не разольешь. И нам какой подарок.

– Да, нас явно к чему-то готовят, – отозвалась его жена, деловито пересчитывая оставшиеся памперсы. – Еще штук пять есть. Нет, этого никак до послезавтра не хватит. Одевайся, шен шемогевле (гр. ласкательное выражение), и сходи в аптеку. А так да, ты прав, вся эта ежедневная возня не иначе как ступеньки к вечности. Туда надо придти подготовленным.

Мариам Сараджишвили