ФОМА

Так вот, стою я возле престола, пытаюсь молитву «Царю Небесный…» произнести, а чувствую, мира в душе нет, и от этого слова молитвы не ввысь приподнимают, а, как булыжники, к земле прибухивают.

Слышали такое выражение: «Кошки на душе скребут»? Наверняка слышали. И, наверняка, у многих, если не у всех, хоть раз в жизни, но «кошки» эти по душе коготочками проходились. Состояние — не из лучших... Особенно когда ты готовишься ко Святому Причастию. Вроде и правило вычитал, три дня ничего скоромного. Мяса не ел, молока не пил. Накануне вечером был на богослужении. Формально все чин чинарём, а на душе «кошки».

Был я тогда молодым попиком. Только-только сан священный принял. И довелось мне духовному отцу литургию сослужить. Все бы хорошо. Раннее утро. Воскресенье. Литургия. Вот-вот батюшка возгласит: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа…», вот-вот таинство претворения хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы совершится. А на душе — «кошки». Святые еще это состояние называли «потерей душевного мира».

Так вот, стою я возле престола, пытаюсь молитву «Царю Небесный…» произнести, а чувствую, мира в душе нет, и от этого слова молитвы не ввысь приподнимают, а, как булыжники, к земле прибухивают.

Краем глаза смотрю, как рядом батюшка молится. Он вдруг довольно резко (он вообще резковатый был) поворачивается в мою сторону и мне, значит, говорит:

— А что, Дима, с кем поцапался? Из-за твоей дурости не хочет Господь благодати давать.

— Ни с кем не цапался, — говорю, — так, с женой (с матушкой, значит) самую малость. Но она сама виновата. Плохо мне подрясник погладила. Я ее и отчитал за это. Что, не надо было?

— Надо, надо. Но ты ж спать небось лег, а она пошла тебе подрясник стирать, да и встала рано утром, чтоб тебе его погладить, а ты еще сопел в кровати! Так? Неблагодарный ты, Дима, не буду говорить кто. А ну говори, матушка тут, в храме?

— Тут, — отвечаю.

— Иди, мой хороший, помирись.

Вышел я из алтаря. Увидел матушку. Она ведь со мной на раннюю воскресную литургию приехала. А я всю дорогу на нее дулся и не разговаривал. Короче, подошел, увидел ее заплаканные, чуть припухшие — то ли от слез, то ли от недосыпу — глаза, и так мне стыдно стало. Бухнулся я, как был, в полном литургийном облачении, на колени. Прижался к ней и говорю:

— Прости меня, кóтичка, прости!

А она мою голову руками обхватила, стоит плачет, а губы шепчут:

— И ты, меня прости, пожалуйста!

Когда я вставал с колен, боковым зрением увидел отца Иоанна. Он выглядывал из алтаря из дьяконских врат и улыбался. И когда я зашел в алтарь, то продолжал улыбаться:

— Молодец, Митя, настоящий мужик и священник. Никогда не стесняйся у родных прощения попросить. Если надо, то и на коленочки встань. А то правило он, видите ли, прочитал. Не велика заслуга. Иди и «прежде примирись с ближним своим». О как!

Я произнес слова молитвы «Царю Небесный. Утешителю, Душе истины…»! Каждое слово будто окрыляло и воспаряло в небо. А на душе не «кошки скребли», а пели райские птицы.

Протоиерей Димитрий Харцыз