Отвечает протоиерей Владимир Долгих.

28 ноября начинается Рождественский пост. Хотя если учесть, что предыдущий день — пятница, можно сказать, что пост начнется на день раньше.

По своей строгости, а от того и внутренней напряженности он несколько уступает Великому, но по продолжительности такой же, как и Четыредесятница. Хотя все эти измерения весьма относительные, но о них, наверное, и нужно сказать несколько слов.

Рождественский пост имеет достаточно длинную историю. Сведения о нем содержатся уже в трудах отцов V-VI веков, но только изначально он был короче – одна неделя, иногда чуть дольше. Напомним, что первые три века христиане не праздновали отдельно Рождество, а отдельно Крещение Господне, был лишь одни общий праздник – Теофании или Богоявления. Вот в его канун, в течение нескольких дней, и соблюдался пост. В IV веке происходит разделение на два праздника, а период говенья уже привязывается конкретно к Рождеству Христову. Только в XII веке, точнее на Константинопольском соборе 1166 года при патриархе Луке Хрисоверге, было положено хранить Рождественский пост на протяжении сорока дней.

Исходя из всех этих сведений, возникают некоторые недоумения. Например, мы привыкли слышать о том, что христиане первых веков были гораздо более стойкие в вере, чем мы с вами. Принятие христианства неотъемлемо сопровождалось немалыми рисками для жизни, в Церковь люди приходили из язычников, а не как сегодня – из секулярного мира, а потому они были гораздо более чувствительны к вещам духовным. Почему же тогда они постились меньше? Неужели им недоставало какой-то ревности или понимания необходимости поста? Думаю, что ответить на эти вопросы со стопроцентной точностью у нас не получится. На наше мировоззрение и мировосприятие влияет огромное количество факторов, создающих некую матрицу мышления, за рамки которой выйти крайне трудно. Проще говоря, каждый из нас является «продуктом» той эпохи, в которой нам довелось жить, а идеалы, мировоззренческие установки, принципы и ориентиры, характерные именно для данного времени, пусть и в разной мере, но обязательно оказывают влияние на то, как думаем, к чему стремимся, как воспринимаем окружающую нас действительность.

Мне кажется, что у христиан первых веков, в принципе, духовная жизнь была живее нашей. Ну вот кто из нас может сказать, что он действительно не «заземлен» в этом материальном мире, что он ощущает его духовное измерение. Еще митрополит Антоний Сурожский говорил, что отличительным признаком современного человека является острая реакция на мир, но не в том, что мы видим некий смысл его существования, воспринимаем его нематериальную сторону, чувствуем гармоничность его устройства и т. п. Острая реакция на мир сегодня сведена к частным переживанием о своей судьбе в условиях постоянных кризисов, войн, переворотов, революций и прочих социальных, политических и экономических катаклизмов. Я сам много раз слышал, что люди беспокоятся о будущем материальном благосостоянии своих детей и внуков, о возможности более или менее, но все же хорошо устроиться в этом мире, получить образование, работу и т. д. Естественно, что на все подобные мысли сильно влияют те регулярные и быстрые изменения, которые мы видим вокруг себя. Хочется ведь, чтоб всё было ровно, хочется получить какие-то гарантии на будущее, перестраховаться. Потому гораздо меньше мне приходилось слышать о тревогах за духовное состояние детей и внуков. Как правило, если они не откровенные безбожники, если не выступают против Церкви, а просто ведут честный и спокойный образ жизни, то и вроде как беспокоиться не о чем.

Этими рассуждениям мне хотелось бы указать на нашу «заземленность», от которой я и сам страдаю. Примеры можно приводить разные, но факт остается фактом: мы действительно остро реагируем на события земной истории, при этом оставаясь довольно инертными по отношению к духовной жизни, как самих себя, так и наших близких. Даже в окружающих событиях мы усматриваем лишь их земное измерение, забывая, что есть определенная, уходящая за пределы материального, цель существования этого мира, забываем, что он все время движется к своему концу, что этот конец, рано или поздно, но обязательно настанет. А еще мы забываем о том, что есть Главное действующее Лицо мировой истории – Бог.

Вот поэтому для нас, «плотских» христиан, так важен пост. Мы все любим поесть, а сегодняшнее гастрономическое разнообразие позволяет есть хорошо и вкусно. Поэтому пост – это первое и самое доступное средство для избавления он нашей «заземленности». Это возможность хоть немного побороться против собственного материального естества, противостать ему, попытаться сделать так, чтоб хотя бы на время, но бразды правления в нашей жизни взял дух, а не плоть. Это возможность содрать с себя наслоившуюся «корку» бесчувственной материи, возможность расколоть «скорлупу» своего сердца, позволить Богу «просочиться» через образовавшуюся трещину внутрь нашего естества. Я позволю себе допустить, что именно поэтому Господь так устроил, что сегодня, в XXI веке, у нас постных дней в году на порядок больше, чем в раннехристианские времена. Мы же постепенно костенеем, а спасать же нас как-то нужно, вот Бог нам и дает пост – этот «лом» и «кувалду» для крушения материальной «брони». Господь вручает нам в руки простой и доступный инструмент, которым может воспользоваться каждый, не зависимо от уровня «квалификации». Для того чтобы в духовной жизни пользоваться тонкими, сложными «приборами», говорить о каких-либо запредельных сферах, а тем более чувствовать, видеть их, нужно еще дорасти – это удел великих душ святых, коими, в идеале, и мы должны стать. Но вот поститься же действительно может каждый, и без поста, без самоограничения построить духовную жизнь, воспитать в себе христианина попросту невозможно.

Уже в начале XV века, когда шесть недель зимнего поста вошли во всеобщее употребление, святитель Симеон Солунский писал: «Пост Рождественской Четыредесятницы изображает пост Моисея, который, постившись сорок дней и сорок ночей, получил на каменных скрижалях начертание словес Божиих. А мы, постясь сорок дней, созерцаем и приемлем живое Слово от Девы, начертанное не на камнях, но воплотившееся и родившееся, и приобщаемся Его Божественной плоти». Постом мы готовимся к встрече с Богом – это не новость для нас, но мы забываем, что встреча с Богом есть не только радость, но и суд. Пока что на этот суд мы идем добровольно, пока что у нас еще есть время подготовиться к нему, а потому этой добровольности, этого времени нельзя терять. В будущем еще наступит момент, когда существование Бога станет для всех людей незыблемой, непреодолимой реальностью и тогда все, независимо от собственного произволения, окажутся на суде.

Совлечение с себя всего материального, о котором шла речь выше, – это конечная цель поста. Этим действием, этим трудом мы производим переподчинение составных частей нашей человеческой природы, когда плоть должна занять подчиненное положение, а дух – господствующее. И в этом мы уподобляемся Христу, потому владыка Антоний Сурожский и вопрошает: «Найдется ли в нас что-либо общее, роднящее нас с Сыном Божиим, Который по жертвенной, распинающейся любви отдает Себя в наши руки? Или придется нам встать перед Ним и сказать: Я получил Твои дары, но не принес плода».

Хотя духовный труд начинается с поста, хотя пост и не представляет какой-то сверхсложной задачи в исполнении, но все же он – это возможность встретиться с Богом, добровольно прийти к Нему на суд и возможность сделать так, чтоб этот суд стал не повинностью, не роком, не тягостью, а радостью и ликованием.