Православие и мир

“Неоднократно миряне, которые читали эту книгу, приходят к выводу, что спастись в миру вообще нельзя, если даже в монастырях спасение даётся с таким трудом. Описание великих подвигов и высоких образцов чистоты и святости уже само по себе может разбудить не только в мирянине, но и в современном монахе комплекс неполноценности”. Как правильно читать “Лествицу”, размышляет архимандрит Савва (Мажуко).

Любое чтение есть единоборство с автором и его текстом. Настоящее чтение всегда состязание. Чтобы понять писателя, услышать его замысел, надо мужественно броситься в весёлую и дружескую схватку с книгой, и чем сильнее противник, тем больше прока от сражения, даже если исход его будет не в вашу пользу.

«Лествица» – сильный противник. Эту книгу нельзя читать, как мы читаем романы. «Лествица» требует трудолюбия и смирения.

Трудолюбия – потому что книга писалась в глубокой древности, в далёкой стране, на чужом языке, и чтобы понять простые вещи, очевидные для современника этой книги, следует запастись терпением.

Смирения – потому что это воистину святая книга, написанная величайшим из подвижников, и чтобы освоить её надо понимать, кто ты и с кем вступаешь в «тяжбу».

Смирение понадобится ещё и потому, что «Лествица» сразу ввергает читателя в шок. Есть фразы и отдельные положения, которые возмущают до глубины души, и принять их, кажется, совсем невозможно. И, прежде всего, бросается в глаза монашеский шовинизм «Лествицы». Неоднократно миряне, которые читали эту книгу, приходят к выводу, что спастись в миру вообще нельзя, если даже в монастырях спасение даётся с таким трудом. Описание великих подвигов и высоких образцов чистоты и святости уже само по себе может разбудить не только в мирянине, но и в современном монахе комплекс неполноценности. К сожалению, этот комплекс христианской неполноценности закрепился в православной культуре ещё в средневековье. Такова обратная сторона монашеского влияния.

Святость может не только ободрять к чистой и праведной жизни, но и подавлять, ввергать в отчаяние. Об этом эффекте следует помнить.

Вера в монополию монахов на спасение была такой неколебимой, что на Руси в средние века и даже позже пожилые миряне старались принять постриг хотя бы на смертном одре. Вспомните благоверного князя Александра Невского или родителей преподобного Сергия и многих других христиан.

Внимательное изучение «Лествицы» помогает понять причины этого недоразумения. Здесь мы встречаем наставления, вызывающие бурные эмоции у современного читателя. Например:

«Лучше оскорбить родителей, нежели Господа, потому что Сей и создал и спас нас; а те часто погубляли своих возлюбленных и подвергали их вечной муке» (3:12). Вы согласитесь с такой формулировкой? Вы позволите преподавателю воскресной школы зачитать эту максиму вашим детям?

Из того же третьего слова: «Любовь Божия угашает любовь к родителям» (3:15). Запомните хорошенько. И когда мама поинтересуется, почему вы ей уже месяц не звоните, сошлитесь на церковный авторитет.

А здесь о власти духовника: «Лучше согрешить перед Богом, нежели перед отцом своим; потому что если мы прогневали Бога, то наставник наш может Его с нами примирить; а когда мы наставника ввели в смущение, тогда уже никого не имеем, кто бы за нас ходатайствовал. Впрочем, я думаю, что оба эти согрешения имеют одно значение» (4:121). Знаю одного священника, который превратил свою духовную дочь в наложницу и рабыню, руководствуясь этим правилом.

Но ведь святому Иоанну лучше знать, ведь он не какой-нибудь там мирской батюшка, а постник и аскет. Вот он пишет о мирянах: «женатый же подобен имеющему оковы и на руках и на ногах» (1:20) и запрещает своим ученикам иметь с мирянами какое бы то ни было общение.

Кроме того, «Лествица» с одобрением говорит о брезгливости к женщинам, о намеренном поиске унижений и оскорблений, о вреде образования и богословского просвещения, хвалит изуверские условия жизни в монастырях и поощряет садизм игуменов и «крепостное право» духовников.

И, тем не менее, мы называем эту книгу святой. Потому что так оно и есть.

«Лествица» писалась преподобным Иоанном для монахов. Точнее, не для обычных монахов, а для их духовных наставников. В этом специфика «Лествицы».

Если вы ищете в «Лествице» богословскую систему или наставления в воспитании детей, вас эта книга разочарует. Лествичник не метафизик, хотя в его книге есть удивительно глубокие прозрения, например, о богословии смеха. Однако он не философ. Лествичник – педагог-прагматик. Он суров и прост. Как у пастыря-аскета, духовного руководителя молодых монахов у него есть свои конкретные задачи.

Чем отличается онтология от прагматики? Онтология это вопрос о том, что есть на самом деле, как нечто есть на самом деле. Есть – не просто грамматическая связка, а самое главное слово для размышлений о бытии. Прагматик не говорит «это есть нечто», он говорит: «полезно считать, что это есть нечто». Лествичник – святой прагматик, ему нет дело до онтологии и абстракций, у него под началом молодые монахи, за жизнь и нравы которых он несёт ответственность. Как мудрый педагог-прагматик он делится опытом с другими наставниками, поэтому речь Лествичника несколько эзотерична, она для своих. Он позволяет себе намёки, тонкие аллюзии, но редко бывает категоричен, а порой даже выступает как человек ранимый и несведущий, как это допустимо в беседе с коллегами. Относительно некоторых вопросов он колеблется и совсем не стесняется этого.

Лествичник писал книгу для педагогов-монахов, для духовников. Он не учил их гнушаться мирянами и сильно бы удивился, если бы его обвинили в монашеском шовинизме.

Авва Иоанн как раз боролся с проявлениями монашеского превозношения над мирянами. Уклонение от мира – не повод к тщеславию, учит он в третьем слове (3:3), то есть монаху нечем превозноситься перед женатыми людьми. Однако Лествичник раскрывает своим коллегам-духовникам метод, помогающий молодым монахам сохранить верность обетам: «Иное дело по высокомерию своему уничтожать живущих в мире; а иное в удалении от них охуждать их с тем, чтобы избежать отчаяния и стяжать надежду спасения» (2:3). В русском переводе стоит слово «уничтожать», которое следует читать как «унижать», и это одно из мест, которые доказывают нужду в новом переводе. То есть Лествичник «охуждает» мирян не потому, что они такие плохие и спастись не могут, а из педагогических соображений: чтобы поддержать унывающих монахов. Молодым инокам полезно считать, что в миру спасения нет. То же самое – применительно к женщинам: полезно считать, что женщины нечисты и так далее. И порой я задаю себе вопрос: не из этих ли педагогических соображений у некоторых отцов мы встречаем приговор инославным гореть в аду?

Анти-мирянский, как и анти-женский монашеский шовинизм обусловлен не онтологией, а педагогическими задачами. На этих педагогических опытах нельзя строить богословие и, потрясая «Лествицей» или «Добротолюбием», учить жестокости. Святые старцы кротко впустили нас в свою лабораторию, дали подсмотреть, как работает их педагогика, но это именно педагогика, и в период иноческого взросления её «строительные леса» снимаются. Но к «твёрдой пище» человека нужно долго готовить.

И помните, что Лествичник работал не с молодыми людьми, прошедшими школьный или университетский курс. Его послушники не были привычными к чистоте и мягким нравам современными горожанами.

Его ученики – родом из седьмого века с его грубостью, невежеством и суровыми нравами. Для них написана «Лествица», а мы только гости на этом «празднике жизни».

Если подвижник слушался своего духовника, как Бога, значит, на определённом этапе, Лествичник находил это полезным, но сам авва Иоанн указывает на то, что настоящая задача духовника – стать ненужным, отпустить своё чадо, научить его быть свободным. Те священники, которые оправдывают свой духовнический волюнтаризм «Лествицей», просто невежественные самодуры, и к этому добавить можно только то, что духовным чадам не надо забывать о том, что они взрослые люди, а Церковь никогда не молится «да тихое безмозглое житие поживем во всяком благочестии и чистоте».

Если старец учил монаха любить Бога больше, чем родителей, ничего дурного в этом нет. И свидетели мне – жёны находящиеся в постоянной войне со свекровями, которые никак не хотят отпускать своих мальчиков и не желают их делить «со всякими девками». Любовь родителей тоже может быть больной и безумной, она может не только покалечить ребёнка, но и навсегда сломать его судьбу. A boy’s best friend is his mother. Те, кто узнает фразу Хичкока, поймут, о чём я.

Всё слово третье посвящено описанию того, как вредно молодому монаху соприкасаться с миром, как это его расслабляет, расхлаждает, вселяет сомнения, и самое главное – напоминает ему о забытых уже и преодолённых страстях и падениях. Чтобы сберечь огонь любви к Богу, очень трепетный и весьма редкий огонёк в нашем мире, Лествичник советует на определённой ступени подвига научиться отказывать себе в родственных чувствах. Так поступают и солдаты, и никто их в этом не укорит. Причина этого удаления – не жестокость и злоба, а педагогическая задача – помочь молодому иноку закрепить доброе намерение:

«Мы удаляемся от близких наших или от мест не по ненависти к ним (да не будет сего), но избегая вреда, который можем от них получить» (3:13).

«Лествица» вовсе не учит ненависти или садизму – подойдите к иконе Лествичника и попросите у него прощения за такие мысли.

«Лествица» – педагогическая поэма, памятник пастырской любви и подлинной христианской мудрости.

Архимандрит Савва (Мажуко)

Православие и мир