В житиях святых есть немало как простых неточностей, так и явно противоречащих историческим фактам утверждений. Причин тому несколько.

Прежде всего, следует иметь в виду, что жития святых – это не историческая хроника. Авторы житий не ставят перед собой задачу изложить биографию человека в историческом контексте. Житие – повествование о святом и его пути к святости. И святость здесь во главе угла. Житие – это рассказ о действии Бога в человеке и о жизни человека в Боге. При этом исторический контекст, если и не совсем маловажен, то, во всяком случае, не очень-то и ценен. Конечно, есть немало святых, чья жизнь и подвиги неотделимы от реалий своего времени. Таковы, например, мученики, благоверные цари и князья, равноапостольные, святители, особенно те из них, кто боролся за чистоту веры. Но бывает и наоборот. Например, жития большинства преподобных таковы, что, не зная наперёд, можно и не догадаться, в какое именно время жил святой. То есть всё сводится к жизненному подвигу праведника: если этот подвиг, так или иначе, связан с реалиями времени, в которое жил святой, историческому контексту уделяется внимание, если нет – о нём без необходимости не вспоминают. Это своего рода особенности жанра, ведь житийная литература – отдельный жанр, поэтому, если мы составляем житие святого, то требованиями жанра пренебрегать нельзя. Иначе получится не житие, а биография, панергик или набор воспоминаний.

Правда, стоит заметить, что именно в тех житиях, где историческому контексту есть место, факты чаще всего и извращаются. Наглядный пример: по одной из древних версий жития равноапостольного Константина Великого, восходящей к временам иконоборчества, то есть к VIII веку, святой император крестился перед битвой с Максентием и все свои императорские годы прожил христианином. С другой стороны, доподлинно известно, что крещение Константина Великого имело место гораздо позже. Всё дело в том, что Константин хотел креститься не где бы то ни было, а в Иордане. Однако, будучи весьма занятым человеком, постоянно откладывал этот момент. В итоге крестили императора уже на смертном одре. Причём сделал это одиозный Евсевий Никомидийский. Арианин, известный тем, что в партии, поддерживающей Ария, имел наибольший вес и авторитет, основанный на близости ко двору (в Никомидии находилась летняя резиденция императора) и даже давший арианской епископской партии своё имя – их называли евсевиане. А теперь давайте посмотрим на эту историю глазами благочестивого монаха VIII века. Итак, свидетелей крещения Константина давным-давно нет в живых. Существуют две версии, проверить которые невозможно. Однако представить, что императора, прославленного Церковью в лике святых, давшего христианам равные права с представителями других религий, сделавшего огромную языческую империю, по сути, христианской, да к тому же явившегося инициатором созыва первого Вселенского Собора, мог крестить еретик, ещё и перед самой смертью, как-то совсем затруднительно (о том, что некрещёный император мог принимать участие во Вселенском Соборе, и вовсе подумать страшно). Вот автор из самых благих побуждений и выбирает версию, которая лично ему кажется более логичной. Правдивой это её, конечно, не делает, и удивляться здесь нечему. Проверить информацию, так, как мы делаем сейчас, в древности возможным не представлялось, а ведь отдельные жития (например, преподобного Антония Великого) написаны аж в IV веке. Это вторая причина неисторичности житийных повествований.

Иногда такого рода искажения фактов настолько прочно въедаются в сознание церковного народа, что объяснить отдельные очевидности едва представляется возможным. Например, вера в то, что ряд известных чудотворных икон Божией Матери написан якобы апостолом и евангелистом Лукой, у некоторых настолько сильна, что элементарный довод о том, что живший в I веке апостол никак не мог написать икону в технике и стиле постиконоборческой поры, воспринимается чуть ли не как посягательство на чистоту веры. А совершенно логичное утверждение, что корпус произведений, подписанных именем Дионисия Ареопагита, не имеет к нему никакого отношения и написан не ранее VI века, некоторым и вовсе кажется ересью. И это, заметьте, при том, что данный факт является общеизвестным со времён Эразма Роттердамского.

Вывод из вышесказанного напрашивается сам собой: если человек, хорошо знающий историю, сталкивается с противоречием житийного повествования историческим фактам, пусть не спешит думать, будто в Церкви все невежды, а жития – сказки для старших. Следует помнить как о том, что у данного жанра свои особенности, так и о том, что жившие в глубоком Средневековье авторы житий не имели и сотой части той осведомлённости, которую имеем сейчас мы. И вины их в этом нет. Если же кто-то из верующих привык воспринимать всё сказанное в житиях как абсолютную истину, то ему следует пересмотреть своё отношение, поскольку даже авторы житий не относились так к своим творениям. В конце концов, не каждое писание священно. В то же время жития святых – чрезвычайно полезное чтение. Они и к духовной жизни стимулируют, и на работу над собой вдохновляют. Однако польза от их чтения всегда прямо пропорциональна разумности читательского подхода.

Протоиерей Владимир Пучков