Церковь в СССР считалась идеологическим врагом. Её называли «единственной официально действующей контрреволюционной организацией» в Союзе. Конечно, это была клевета, потому что Церковь была с народом и для спасения каждого человека.

Но линия партии была за ликвидацию вообще веры в Бога. Большевики не только закрывали и оскверняли храмы, они старались перевести храм в раскол. Еще на заре Советов Троцкий выдвинул «гениальную мысль»: создание обновленческого раскола. В народе их называли «красные попы», которые стали послушным механизмом в руках безбожных властей. Государство брало их под опеку, и из них создавалась агентурная сеть. В инструкции для специальных органов о создании госагентов среди духовенства говорилось: «Для успешного ведения дела и привлечения духовенства к сотрудничеству необходимо познакомиться с духовным миром, выяснить характер епископов и попов, понять честолюбие и их слабости. Подкупать или пугать тюрьмами. Попов можно рассорить с епископом, как солдат с генералом».

В самом начале гонения Церковь поняла, что опираться можно только на верующих верных людей. Когда начались убийства духовенства, Собором 1917–1918 гг. было определена такая мысль: «В место, где народ не встал на защиту духовного лица, нового священника не посылать».

Жить, когда государственная машина направила против веры свои репрессивные меры, было отнюдь не просто. Это было большим искушением для слабых, а для сердец, служащих «двум господам», – прямым соблазном. Нужно было научиться страдать и терпеть ради Христа.

Уже в это время из уст Патриарха и священников, будущих новомучеников и исповедников звучит призыв быть верным Богу до смерти: «Вы, пасомые, должны составить около пастырей ту дружину, которая обязана в единстве всецерковном бороться за веру и Церковь».

Архим. Варлаам (Сацердотский) в письме из заключения писал: «Вера-то у нас есть. А для борьбы и страданий у нас еще мало опыта. Ведь одно дело – читать книги, другое – встретиться с этим же самым лицом к лицу. Понемногу наберемся опыта и с помощью Божией явим себя... достойными учениками Христа».

Наступило время молиться уже не в храмах, а в тюрьмах и лагерях страдать за Бога. Священноисповедник Афанасий (Сахаров) отмечал: «Да лучше пускай все храмы наши будут закрыты, только не должно православным молиться с отступниками. Посмотрите, – все эти «живые» (обновленцы) пропитаны чувством злобы – чувством не христианским. Они всецело находятся сейчас во власти духа злобы и не имеют спокойствия. А вот я смотрю сейчас на заключенных за дело Христово, слышу о православных пастырях, в других тюрьмах находящихся, – какое спокойствие и благодушие у всех».

Пасху служили в тюрьмах. Пели попеременно камерами, как Ангелы антифонно на небе. Когда все храмы отбирали, формально богослужение проводить разрешали. Так, в тридцатые годы исповедник митрополит Арсений (Стадницкий) служил Литургии на кладбище под открытым небом у часовни в связи с закрытием всех храмов Ташкента. Сюда на службу стекалось до двадцати тысяч верующих из всей округи. Кладбище заполняли верующие, стоящие на костях предков. Тут веселились и живые и мертвые. Прихожанин, будущий ректор Киевской духовной семинарии в пятидесятые и будущий митрополит Иоанн (Вендланд) вспоминал: «Незабываемы эти трогательные богослужения на лоне природы, голубая мантия митрополита, просвечивавшая сквозь листву деревьев, одушевление молящейся толпы, твердость духа архипастыря и верующих, подвергавшихся иногда серьёзным испытаниям от проливного дождя или крепких крещенских морозов. Незабываемы вдохновенные проповеди митрополита Арсения, приковывавшие к себе внимание народа».

Новомученики принимали народ для Таинств по квартирам, часто покаяние происходило в переписке. Многим удавалось иметь при себе антиминс, другие имели при себе запасные Дары. При аресте сщмч. Федора (Богоявленского) нашли Святые Дары и листки с исповедью: листки он вырвал из рук ЧК, а к Св. Дарам запретил прикасаться: «Это великая Святыня».

За тайные богослужения можно было подвергнуться аресту. Должно было принимать все меры предосторожности. Даже десятилетия спустя, к примеру, прп. Севастиан Карагандийский по ночам служил Литургию в домах Караганды. Необходимо было закончить до рассвета. Оконные проемы завешивались одеялами и заставлялись матрасами. Служили в разных домах. И передвигались поодиночке, чтобы не привлечь подозрений. Такая конспирация существовала и в 1970–1980-е годы. Когда служили у себя в квартире, необходимо было использовать среднюю комнату. В боковой включали приемник, а в ванной кран, чтобы ни один возглас не слышен был соседям и прохожим.

Один из первых заключенных за противодействие обновленческому расколу С. И. Фудель позднее в книге «Воспоминания» опишет детали быта совершения тюремного богослужения двадцатых: «В церкви бутырской камеры не было ни иконостаса, ни уставных книг, престол мог стоять на восток, а мог стоять и на запад, один священник причащался по-священнически в пиджаке, архиереи служили даже без омофоров... сегодня там, на маленьком столике у окна, опять загорится огонь и через все стены и холод опять поднимется за всех людей, за всю страдающую землю жестяная тюремная чаша. “Твоя от Твоих, Тебе приносяще о всех и за всяˮ – у нас нет ничего, кроме этого, но именно в этом больше всего нуждается мир». 

Когда была возможность бороться за святыню, новомученики боролись. Сщисп. Лука Крымский обличал прихожан Севастополя в инертности по защите своих святынь в середине 50-х. В житии священномученика Сергия Махаева описывается, как он ревностно боролся за храм своей общины: «В феврале 1924 года, будучи настоятелем общины, организовал активное сопротивление общине “Союза церковного возрожденияˮ, захватившей церковь Петра и Павла. Он подавал апелляцию заместителю наркома юстиции и даже сдал полиции группу обновленцев, начавших переоборудовать храм по своему вкусу, так что обновленческий “епископˮ Антонин (Грановский) вынужден был оправдываться. Отец Сергий с прихожанами организовали охрану храма. Когда явились обновленцы, то были заперты внутри, и отец Сергий привел к храму милицию, которая потребовала прекращения работ и препроводила участников в отделение для составления протокола, пообещав вернуть отцу Сергию ключи от храма».

Однако обновленцы, как это часто случалось, проигрывая в канонах, выигрывали в доносах. Храм власти все-таки передали обновленцам, священномученика Сергия в том же году арестовали на три месяца.

Обновленцы захватывали храмы при полной поддержке властей. Они консультировали власти, как поступать так или иначе, чтобы порой даже была видимость законности и каноничности. Так, к примеру, в 1931 году священномученик Николай Поспелов, получив указ от архиерея, не смог получить регистрацию у местных властей. А к престольному празднику ко всенощной приехали обновленческий «архиерей» и «духовенство» и со своими сторонниками силою захватили храм. Отец Николай Поспелов и его диакон, будущий священномученик Николай Красовский праздничную службу вынуждены были служить дома.

Православный народ, однако, обновленческие храмы не посещал, а ходил в православные, порой в соседние села и города. Но, чтобы дать народу понимание сути раскольнического движения, православному духовенству приходилось много проповедовать, писать в газеты, публиковать обращения и листовки. Православные объясняли, что с «живоцерковниками» никто не служит и с ними нельзя молиться.

Из-за частых захватов храмов раскольниками православным священникам приходилось переходить в другие приходы. Это была довольно распространенная практика. Священники терпели, оставались без храма, без места, без средств к существованию.

С. И. Фудель в книге «У стен Церкви» размышлял, что на закрытие и захват храмов необходимо было отвечать «поиском постоянной памяти Божией»: «И это не значило, что храмы откроются, а что в душах будут созидаться незакрывающиеся храмы». Это было время, когда необходимо было вспомнить простую мудрость: храм не в бревнах, а в ребрах.

Вспомним слова одного из новомучеников, призывающего посещать храм для молитвы всей семьей, пока есть такая возможность: «Цените и используйте, братья и сестры, возможность свободно посещать храм вместе со своими детьми и внуками». Апостол Павел очень важные слова сказал нам: «Се ныне время благоприятное, се ныне день спасения» (2 Кор. 6:2).

Иерей Андрей Гавриленко