Сегодня, наверное, даже ленивые говорят о коронавирусе. Население планеты в режиме онлайн отслеживает распространение этой современной заразы.

Больше всего страха нагоняет количество погибших и количество зараженных как потенциально способных умереть в ближайшее время. Конечно же, все это не может не настораживать и каждая человеческая жизнь – бесценна.

Но давайте посмотрим на картину распространения коронавируса не в числовом, а в процентном соотношении. Таким образом, мы получим примерно 0,006% зараженных и 0,0003% умерших от общего населения планеты по состоянию на 25 марта. Цифры совсем небольшие, но для нас – это статистика, а для отдельно взятой семьи – трагедия. Вот этой трагедии люди больше всего и боятся. Благодаря СМИ и онлайн-картам распространения болезни все вдруг вспомнили, что они смертны! Вот с этого момента и начинается водораздел: кто-то пытается собраться с умом и силами, старается не поддаваться панике, ищет смысловые жизненные стрежни, а кто-то опускается до животного состояния и включает «режим естественного отбора», хотя,  даже если говорить языком эволюции, такой необходимости вовсе нет.

Итак, современный «просвещенный» человек предпочитает о смерти не думать, но как только она со всей очевидностью дает о себе знать, он понимает, что с этой мрачной «женщиной» в черном балдахине договориться не получится, и тут начинается паника. Не хочется ведь признавать, что я все равно умру, хочется еще как-то «розово» пожить, отсюда и берут свое начало попытки ухватиться за иллюзию материалистического бессмертия. Пусть в ущерб другим, пусть в заточении, но только бы жить и надеяться, что что-то в будущем изменится к лучшему и появится все-таки возможность наслаждения. Мне кажется, что такие мотивы, сознательно или неосознанно, лежат в основе панического поведения большинства нищих сограждан.

И вот здесь прослеживается интересная параллель. Получается, что формально, схематически мотивация христиан и паникеров выглядит одинаково. И те и другие страшатся смерти, и те и другие живут надеждой на будущее, желают избавления от зла и страданий, стремятся к наслаждению. Только вот содержание кардинально разное. Паникеров страх смерти парализует, заставляет раскрыть самые темные стороны своей души, для христиан же память смертная – это творческое состояние, ясное и незыблемое осознание ее реальности, и, соответственно, все это перерастает в усилие воли по подготовке к достойной встрече смерти. Надежда на будущее для паникеров ограничивается земными рамками бытия (от того и паника, когда возникает риск его лишиться), христианская же надежда мало того, что простирается в вечность, так еще и основывается на нерушимом камне – Христе (1 Кор. 10:4). Все, кого поглотил страх смерти, ищут избавления от зла и страдания опять же здесь, на земле, и только для себя и своих близких, христианин же понимает, что этот мир очень болен и неспособен излечить себя сам. Паникер может и не задумывается об этом во время паники, но где-то в глубине души верит (или хочет верить) в непрерывный прогресс человеческого общества, что люди все-таки смогут построить «царство небесное» на земле. И вот кажется, что современный уровень развития нам ясно об этом свидетельствует, но только мы забываем, что именно человек придумал если не коронавирус, то многие другие виды биологического оружия, атомную бомбу, различные средства убийства себе подобных, именно человек своей технократичностью уничтожает свой собственный дом – планету Земля и т. д. Христианин же понимает, что мы глубоко поражены грехом, а страдания – это лишь следствие, а не причина. Но ведь мы все прекрасно знаем: сколько ни устраняй следствия, а причина всегда будет порождать новые, потому христиане и обращают свои взоры и устремления к самому главному врачу – нашему Спасителю: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф. 11:28). И последнее – стремление к наслаждению. Паникер часто понимает его в чисто гедонистическом, чувственном смысле, для христианского мировоззрения такой подход чужд. Для нас более свойственно понятие блаженства, которое есть не что иное, как пребывание во взаимной любви со своим Творцом, Отцом Небесным.

Нельзя не сказать, что все перечисленное является взаимообусловленной цепочкой, первое звено которой – страх смерти. Таким образом, именно эта «женщина с косой» заставляет человека двигаться, а дальше уже каждый сам для себя выбирает траекторию и качество движения.

Сегодняшняя ситуация с распространением коронавирусной инфекции, несмотря на разногласия относительно ее происхождения, произвела эффект разорвавшейся бомбы, дала всем нам, христианам и нехристианам, остро ощутить шаткость как этого мира, так и каждой отдельной человеческой жизни. Появилась давно затерявшаяся возможность проявления всего «диапазона» человечности, начиная от величия духа и заканчивая откровенным скотством. Теперь всякий, кто сохранил самообладание и трезвость, перевел свою жизнь в «режим одного дня». Мы начали ценить то, что имеем – элементарная установка, написанная еще на надгробной доске Диогена Синопского благодарными греками. Однако карантин закончится, кто-то умрет, но большинство все-таки продолжит жить, и здесь очень важно не утратить того «уровня святости», которого мы невольно достигаем в экстраординарных обстоятельствах. Нельзя забывать, что мы все смертны, мы родились для того, чтоб рано или поздно умереть. И паниковать из-за этого не стоит, ведь именно в добровольном приятии неизбежности и кроется все величие человеческой свободы. Именно с этого отношения начинается качественное изменение жизни.

Но смерть – это не предел, за ней следует другая жизнь. Можно сказать, что смерти и вовсе нет: пока мы живем, ее еще нет, когда умрем, ее уже не будет. Потому в христианском мировоззрении память смертная не ограничивается самим фактом умирания человеческого тела, но включает в себя еще и памятования о предстоящем Суде Божьем и последствиях земной жизни для вечности. Именно поэтому прп. Антоний Великий советует нам: «Пробуждаясь от сна, будем думать, что не доживем до вечера, и, опять ложась спать, будем помышлять, что не доживем до утра, всегда помня о безвестном пределе жизни нашей. Живя так, мы не будем ни грешить, ни иметь похотения к чему-нибудь, ни воспламеняться гневом на кого-либо, ни собирать себе сокровищ на земле, но, каждый день ожидая смерти, будем презирать все тленное. Тогда остынет в нас и похоть плотская, и всякое нечистое желание, все будем прощать друг другу и будем предочищать себя, всегда имея перед очами ожидание последнего часа и борьбы. Ибо сильный страх смерти и Суда, опасение мучений поднимают душу, клонящуюся в пропасть погибели». Мне кажется, что если б всякий, кто сейчас живет в условиях карантина, так относился к жизни, то и карантин этот закончился бы намного быстрее.

Исходя из приведенных слов прп. Антония, становится вполне понятно, что последствия правильного, христианского отношения к неизбежности факта смерти как раз является тем лекарством, которое борется с причинами, а не следствием зла и страдания в мире. Память о смерти, включающая память о Боге, излечивает душу покаянием здесь, на земле, пока еще не поздно, потому свт. Григорий Нисский замечает: «После смерти уже никому не будет возможности уврачевать памятью о Боге болезнь, причиненную грехом, потому что исповедь имеет силу на земле, а в аду этого нет».

Я понимаю, что карантин пройдет, эмоции улягутся и жизнь вернется в прежнее русло, но память – это то, что мы можем сохранить в себе навсегда. Дай Бог нам всем сил, разума и рассудительности измениться в этих непривычных условиях к лучшему так, чтоб, несмотря на внешние обстоятельства, мы уже никогда не были прежними.

Протоиерей Владимир Долгих