Православие и мир

«Когда я слышу “Я исчерпал необходимость поста, он не работает и не помогает” – не могу с этим согласиться» – протоиерей Федор Бородин, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке.

Фото: tatmitropolia.ru

Есть только Бог и я

– По сравнению с другими веками христианства быть сегодня христианином сложно?

– Конечно, есть вещи, которые изменились за 2000 лет, но главные трудности и радости от того, что ты христианин, остались прежними.

Христианство – это постоянное построение личной связи с Богом, ежедневное восстановление своего предстояния Ему. Когда мы читаем последование к причастию, то в двадцать третьем псалме встречаем такие слова: «Сей род ищущих Господа, ищущих лице Бога Иаковля». Мы повторяем слова царя Давида.

Мы и есть те, кто ищет личной встречи с Богом. Слова довольно страшные, если честно. Выходит, что ищешь не столько возможности договориться с Ним о чем-то, не упорядочить свою жизнь и даже не принести Ему какую-то часть своей жизни. Ты ищешь встречи лицом к лицу с Богом, на которого не смеют «чины ангельские взирать», как поется в покаянном каноне. И эта встреча происходит в человеческом одиночестве.

– Что вы имеете в виду?

– Бог на самом деле не обращается ни к нации, ни к народу, ни к семье. Он обращается лично к каждому человеку, лично ко мне. В древних патериках есть слова одного подвижника. Их приписывают либо безымянному старцу, либо авве Алонию: «Если не скажет человек в сердце своем «Есть только Бог и я», то не может спастись».

Христианство – это личная встреча с Богом, когда ты и Он и никого больше.

Пока каждый из нас не скажет себе: «Да, Господи, жажду этой встречи, она мне нужна, это основа всей моей веры», – человек христианином не становится или будет тем, кто только еще на пути к тому, чтобы стать христианином.

Когда же человек эту встречу осуществляет, а Бог-то готов к ней всегда, когда человек понимает, что она для него вообще самое главное и в этой жизни, и в будущей, когда он начинает за нее бороться, тогда начинается настоящая христианская жизнь.

От встречи с Богом нельзя откупиться и отпоститься

– То есть христианская жизнь – это…?

– Это ежедневная борьба за то, чтобы ВСТРЕЧА состоялась.

Помню, как однажды в детстве мы с отцом и сестрой ехали на велосипедах. Это был 1975 или 1977 год. Путешествовали по деревням в Ярославской области. Заезжали по дорогам посмотреть разрушенные храмы. Отца же больше всего интересовало устройство колодцев, они везде делались по-разному. В одной деревне, которая была на высоком песчаном холме, мы обнаружили колодец невероятной глубины. Он был без крыши. Когда мы подъехали, наступил полдень и папа сказал: «Представляешь, сейчас на несколько секунд дно этого колодца осветит солнце и все, что там есть на дне, будет тебе видно».

Вот встреча с Богом – она как освещение солнцем дна колодца. Есть моя глубина, моя любовь, моя боль, мои переживания. И во все это должен войти Своим присутствием Бог. Я должен Его туда впустить, чтобы все это осмыслилось и осветилось. И это главное в христианстве и самое трудное.

– Почему же тогда самое трудное?

– Потому что мое греховное падшее естество делает все, чтобы эта встреча не состоялась. Потому что эта встреча ставит слишком много вопросов, требует и навязывает мне не формальность. От нее нельзя откупиться, отделаться, нельзя отчитаться правилами, отпоститься постами. Нельзя, и все. Встреча или происходит, или нет.

Все в детстве играли в магниты. Берешь два, и если соединяешь одинаковыми полюсами, то они друг от друга отталкиваются. Так и одебелевшая душа человека всегда пытается отойти от личного разговора с Богом. Понуждение себя – это то, что заставляет человека снова погружаться в эту встречу, обрести ее как радость, как свет, как красоту. Как только человек начинает понимать, что в этой встрече и есть самое существо его жизни, он начинает сознательно относиться и ко греху и к добродетели.

Христианин – это тот, кто уклоняется от греха не потому, что запрещено грешить, а потому, что он давно понял, что грех разрушает его душу и не дает состояться встрече с Богом.

С годами, возрастая в этом мастерстве, приобретая опытность, человек, по слову Варсонофия Великого, должен «истончить свою душу как паутину».

Вот вы стоите в лесу. Ветра нет, но вы видите, что паутина колышется. Она так тонка, что реагирует даже на легкое движение воздуха, которое человек не чувствует. Христианская жизнь – это постоянное чувствование и духа Божия, и духа греха. Это такое чувствование, о котором говорят святые отцы. «Я разгневался и не могу молиться. Я допустил осуждение, и теперь я Его не слышу». Христианин – человек, с усилием возвращающий себя к предстоянию Богу.

– Молиться сложно.

– Да, но христианин – человек молящийся. Из желания сохранить свое предстояние Богу исходит и борьба с помыслами, в которой человек должен иметь серьезный навык, и неизбежность погружения в молитву. Невозможно, вычитывая лишь утренние и вечерние правила, сохранить молитвенное состояние. Царь Давид, уж насколько занятый человек был, говорил: «Седмерицею днем хвалих Тя» (Пс. 118:164). Семь раз за день он удалялся во внутренние покои, погружался в молитву, чтобы восстановить связь с Богом, потому что дела разоряли эту связь.

Наконец, есть аскеза. Христианство невозможно без аскезы, за исключением тех, кто болен и стар, за исключением беременных или кормящих.

Христианин – это состояние, когда человек бережет в себе движение Духа Святого от своей плотской дебелости, рождающей плотское мудрование. И без поста это невозможно.

Когда я слышу от кого-то «Я исчерпал необходимость поста, я много лет вижу, что он не работает и не помогает», то я не могу с этим согласиться. Невозможно сохранить главенство духа над плотью, если ты в той или иной степени не аскетичен.

Никто вокруг не знает обо мне столько грязи, сколько я сам

–  То, о чем вы говорите, для простого человека кажется вообще сверхсложным. И «седмерицею днем хвалих Тя», и борьба с помыслами, и аскеза. Да даже ваш пример с колодцем. Свет солнца – это нечто осязаемое, эту встречу с солнцем можно ощутить физически. Но можно ли ощутить физически встречу с Богом? Ты можешь к этому стремиться, но никогда не будешь уверен, что это произошло.

– По высказываниям огромного количества святых отцов, настоящий, назовем его «взрослый» христианин – это тот, кто опытно и безошибочно чувствует приближение или оставление благодатью Божией. Мало того, он понимает, почему благодать его оставила. Например, потому, что он разгневался и осудил. Понимаете, христианство – это жизнь на земле по небесным законам. И в принципе это невыполнимая вещь.

Христианство невыполнимо, но тем и прекрасно. Христианство – это вектор развития, а не свод правил. Христианства нельзя достичь, в нем нельзя успокоиться, нельзя вместить ни в какие рамки. Оно всегда будет больше того, что ты уже сделал, даже если сделал уже очень много.

Вспомните, о чем Христос говорил: «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11:12). Именно поэтому христианином будет тот, кто ощущает и живет в антиномии покаяния и радости. Тот, кто дольше и тоньше живет напряженной духовной жизнью. Христианство совершается усилием в молитве, в аскезе, в нравственном делании. И чем больше усилие, тем сильнее человек в себе разочаровывается.

– Почему же?

– Живя десятилетиями напряженной жизнью, участвуя в таинствах, человек все более постигает собственную немощь. Это естественно. Это нормально. При этом одним из необходимых условий ощущения благодати и присутствия Бога в жизни является сердечное сокрушение. Кем бы ты ни был, где бы ни работал: в миру, в церкви, даже если у тебя куча детей или ты лектор, который постоянно на публике. Без этих базовых составляющих: молитвы, аскезы, сокрушения сердечного – не будет христианства, не получится.

– Сокрушение сердечное – это вообще что? Как вы это понимаете?

– Это духовный реализм, когда ты знаешь правду о себе. Человек, который не имеет сокрушения сердечного, еще не узнал, каков он на самом деле. Это та правда, которую знал о себе апостол Петр, после того, как предал Христа. Он всю жизнь жил с этой правдой, знал, каков он на самом деле, на что способен. Это и рождало его слезы.

Знаете, почему в христианстве столько внимания уделяется покаянному деланию? Потому что оно приводит к тому, что человек смиряется. Вспомните слова Марка Подвижника: «Бог дает благодать человеку не за добродетели и не за труды, понесенные ради их приобретения, а за смирение, полученное во время этих трудов». Если человек всю жизнь трудился в духовной жизни, то благодать сходит в его душу за то смирение, которое он обрел в результате этих трудов. Это фундамент, на котором созидается радость. Радость без покаяния – фальшивка, но и покаяние без радости – тоже никакое не христианство.

Все, о чем мы говорим с вами, должно привести человека к радости.

– К радости о чем?

– О том, что с каждым годом я знаю все больше грязи о себе. Никто вокруг не знает обо мне столько дряни, даже духовник, сколько знаю я. О том, что с каждым годом я убеждаюсь и узнаю, что вопреки этому всему Бог меня любит. Радость христианская – она об этом. «Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками» (Рим.5:8).

Никакой другой христианской радости без погружения почти до границ отчаяния в свою немощь, без того, что из этого болота меня вытаскивает Христос, никакой другой радости нет. Да, Христос воскрес и вытащил меня, но не только из этой дряни, но и из ее последствий, которые есть смерть.

– Так к чему же должна нас вести христианская жизнь?

– Постепенно должна привести к тому, что будешь светиться от счастья.

Я недавно будто заново увидел тексты благодарственных молитв после причащения: «И да будет мне благодарение (евхаристия) в радость, здравие и веселие». Вы только представьте, после покаяния мы принимаем в себя Христа в радость, здравие и веселие! Выходит, что быть настоящим христианином – значит светиться радостью и не давать себе унывать.

Мы перестали захлебываться от радости узнавания

– При этом со всех сторон слышно «устал», «разочаровался»…

– Мы наблюдаем уникальную в истории Церкви ситуацию. Такое бывало, когда призывались целые народы, но для нашей истории ситуация повторяется второй раз после X-XI века, наверное. В 90-е годы XX века в церковь вошло 90-95% неофитов, включая большинство священников. При этом священников, которые с детства жили церковной жизнью, было значительно меньше, чем тех, которые уверовали, пришли, загорелись, все бросили и пошли служить Христу по Его призыву.

Но вот в чем проблема: узнавание Христа происходит всегда по одним законам, что у неофита-священника, что у неофита-мирянина. Мы все проходили одной определенной дорогой. И эта дорога взрослого христианина, которую апостол Павел называет «в меру возраста Христова», еще не завершена и многими просто не пройдена.

На этой дороге было горение первых лет, когда легко молилось и радостно каялось. Мы развивались экстенсивно, поглощали пространство и наследие церковной аскетической духовной культуры, буквально захлебываясь от радости дивными примерами молитвы, обычаев, обрядов, несущих в себе глубочайший смысл. Мы были в онемении от красоты, которая нам всем открылась. А потом прошло «время Божьей авансовой помощи» и настало «время оставления». Потом прошло и оно. Сейчас мы все оказались на новом этапе, который я мог бы описать как искушение выросшего сына.

– А что это за этап?

– Мы вырастали из стадии «раба, делающего все из страха», до стадии «наемника, желающего награды за труды», как говорили святые отцы. Сейчас мы все в сыновстве. Помните слова апостола Павла: «Не приясте бо духа работы паки в боязнь: но приясте Духа сыноположения, о Немже вопием: Авва Отче» (Рим. 8:15).

Сыновство тоже бывает разным. Человеку, которому двадцать лет, который поступил в институт, кажется, что он такой же взрослый, как папа, которому сорок пять. Но мы-то знаем, что это не так. Или когда молодой специалист, едва закончив вуз, пришел работать в госпиталь. Рядом с ним стоит хирург, который отработал в больнице тридцать лет. Между ними бездна опыта, но передать этот опыт сразу нельзя. А молодой врач уверен, что он абсолютно все знает, поэтому убежден, что все надо менять, а начинать стоит с увольнения стариков.

Я наблюдаю множество замечательных людей, которые пришли в Церковь в 90-е годы и которые сейчас испытывают острое разочарование в церковной жизни. В ее опыте, аскетике, уставе, традициях. Они подвергают все сомнению.

Буквально недавно, перед началом Четыредесятницы, я прочел в социальных сетях пост одного священника, который признался, что для него Великий пост уже не работает, и, мол, кому-то это, может, и интересно, но он собирается искать для себя другого. Для меня его слова – квинтэссенция формально взрослого, но еще юношеского, подвергающего сомнению все, максимализма.

Может, конечно, это последняя стадия нашего всеобщего неофитства и вхождения в Церковь, вот это некоторое разочарование. Не исключаю, что в этом есть Промысл Божий и мы все, пройдя до конца юношеский переходный возраст, вернемся к спокойному и уважительному отношению к нашей Церкви и ее колоссальному опыту.

В Евангелии от Иоанна есть удивительные слова Христа: «У верующего в Меня из чрева потекут реки воды живой». Эти слова идут вразрез со всей символической традицией Ветхого Завета, в которой только Бог является источником воды живой. А Христос говорит о верующих в него, то есть о нас. Пройдя экстенсивный этап воцерковления, который не может быть бесконечным, нам необходимо открыть в себе этот источник жизни, вырасти до понимания того, что главной дверью вхождения Бога в мир является человеческое сердце. Открыть в своем сердце источник мистической жизни – жизнь Святого Духа. Если это не происходит, а внешнее благочестие давно усвоено и пройдено, тогда и приходит уныние и разочарование, а за ним гиперкритицизм по отношению ко всему, что есть в Церкви.

Без ответственности ты не возрастешь в любви никогда

Христианство – это Путь Господень. Он Путь, и Он же цель этого Пути. Христианство – это путешествие по этому Пути. Мы становимся на эту дорогу, доверяем Тому, Кто ждет нас в конце, но мы даже предположить не можем, что ждет нас за вторым и третьим поворотом. Какие там будут искушения, тяжести, с какими демонами мы будем бороться внутри себя через двадцать-сорок лет церковной жизни, какие утешения, радости будет нам давать Господь?

Другая важная вещь этого духа усыновления – свобода. Она является неотъемлемой частью христианства. Свободу нужно получить из рук Божиих и научиться самому правильно использовать. Когда моя воля совпадает с волей Божьей обо мне, тогда и случается окончательная реализация моей свободы. Но это должен понять и принять я сам. Господь этого ждет.

– Многие люди все-таки внутренне боятся этой свободы!

– Именно. Недавно я беседовал с дорогим и любимым человеком, моей прихожанкой, которая в нашем храме больше двадцати лет, вдруг она говорит: «Отец Федор, а может, вы просто не знаете, что с нами делать, ну, с теми, кто давно воцерковлен?»

А я и не должен знать, потому что со взрослым человеком ничего не надо делать. Он сам должен предстоять Христу. Моя задача как духовника – провести человека, помочь ему пройти этапы духовного возрастания до стяжания духа сыновства и просто быть рядом. Быть может, иногда делиться опытом, любить, молиться, радоваться успехам, горевать в его бедах, стоять рядом с ним. Духовник – «аз же точию свидетель есмь» – это любящий свидетель. Все.

Поэтому слова о. Петра (Мещеринова) об отсутствии церковной педагогики для давно воцерковленных людей меня удивляют. Во-первых, педагогика буквально переводится как детоводительство. А какое детоводительство для тех, кто ходит в храм двадцать лет? Уважительное наблюдение за их взрослым и самостоятельным духовным деланием, братский совет без попрания их свободы – вот что нужно. Во-вторых, и не может быть общих «методичек» для таких взрослых христиан. Только индивидуальный подход, потому что каждый неповторим. То, что одному сейчас полезно, другому может навредить или быть давно пройденным этапом. Окормление таких людей, если продолжить наш пример с молодым хирургом, – это как работа с аспирантом – только индивидуальные задания. Признаю с сожалением, что очень многие и священники и миряне не готовы к такому ответственному и взрослому деланию, к такой свободе.

Но человек боится, хочет, чтобы рядом с ним был тот, кто знает, что с ним делать. Но это же умаление богоподобия человека! Человек подобен Богу в своей великой духовной свободе. И Бог принимает эту свободу.

Помню, как в 90-е годы многие люди, приходя к созданию церковного брака, пытались попасть к старцу, чтобы привести невесту или жениха и спросить, а есть ли воля Божия с этим человеком созидать семью. Отец Кирилл (Павлов) крайне редко отвечал на этот вопрос, может быть лишь тогда, когда Господь ему открывал. Обычно он очень уклонялся от принятия решения за кого-то. Меня в те годы это смущало. Я много раз был свидетелем прозорливости отца Кирилла, и для меня не стоял вопрос, открывает ли Господь ему какие-то вещи. Я просто могу об этом свидетельствовать, Господь ему открывал. Но когда к нему приходил человек, он начинал выяснить: а что этот человек думает сам? а нравится ему суженый или нет?

– Почему, как вы думаете?

– Просто нет задачи, как в квесте, выяснить правильный ответ. Есть задача жениться на том, на ком ты решил жениться. Бог примет твое решение и благословит тот брак, который ты решил создать. Богу надо, чтобы ты сам в своей свободе решил – любишь или нет, готов быть с ним/с нею или нет, хочешь созидать семью или нет. Главное, чтобы ты взял на себя ответственность за собственное свободное решение. Без ответственности ты не возрастешь в любви никогда. Свобода, к которой мы за 25-30 лет духовной жизни пришли как к необходимому результату труда, многих пугает.

Но свобода – это творчество, это важная составляющая взрослого христианства. Духовная жизнь, как говорят святые отцы, – наука из наук, искусство из искусств.

И это не пустые громкие слова. Человек подобен Богу, потому что он является творцом. Когда на греческом языке мы читаем Символ веры, то называем Бога – Творца неба и земли  – ο ποιητής.

Максим Исповедник говорит, что даже ангелы не имеют богоподобия в даре творчества, а человек имеет. И падший ангел, дьявол, которого средневековый философ назвал обезьяной Бога, не умеет творить, а человек умеет. Именно поэтому любое искусство, отрываясь от Бога, деградирует и умирает. Мы видим это на примере современного искусства, пусть и и не согласны со мной маститые искусствоведы. Творчество – это чрезвычайно интересно.

От правил к творчеству и обратно

– Да, но как можно быть творческим в молитве, например?

– Одним из источников уныния и разочарования является понимание, например, что вечернее правило перестало работать, не цепляет больше, не трогает. Ум и сердце скользит по этим давно знакомым словам молитвослова и ничего внутри не рождает. Что делать? Человек приходит к священнику в разочаровании, разводит руками, жалуется. Но поймите, утренние и вечерние правила – это всего лишь учебник молитвы. Святитель Феофан Затворник очень подробно об этом говорит, что ты должен учиться молитве на этих учебниках, а дальше – уже сам.

Почему так важны утренние и вечерние молитвы? Да потому, что это образцы творчества тех великих молитвенников, в трезвости и правильном духовном устроении которых Церковь не сомневается: Макарий Великий, Василий Великий, Иоанн Златоуст, Иоанн Дамаскин. Почти все молитвы написаны ими. Мы принимаем их за образцы того духа, которым должны напитаться сами, чтобы по этому духу потом творить свою молитву.

– Многие боятся признаться, что молиться не получается. Кажется, что это как-то ненормально для верующего.

– Один предреволюционный проповедник замечательно говорил, что духовная жизнь похожа на океан: сегодня прилив и ты весь погружен в эту воду, а через несколько часов отлив, и все сухо, и ты ничего не можешь с этим сделать. Господь промыслительно оставляет, чтобы ты сам искал, чтобы твое духовное творчество было активным, чтобы ты работал, потому что Бог дает молитву молящемуся, как сказано в Писании.

Молитва, покаяние, сокрушение сердечное, радость от молитвы – это все дары Божии. В неофитстве они даются авансом, чтобы ты почувствовал присутствие Божие, знал, чего искать, с чем сравнивать. А потом их должно заработать, протянуть чистые руки, засвидетельствовать Богу своим трудом, что снова ищешь этой радости.

Как Бог поймет, что ты ищешь молитвы? Только тогда, когда ты молишься даже из абсолютно сухого сердца. Как Бог поймет, что ты ищешь духа покаяния? Только тогда, когда у тебя все мертво внутри, а ты идешь на исповедь.

Понимаете, Бог оставляет человека, чтобы он сам нашел ту форму, размер и ритм молитвы, которые этого неповторимого и бесконечно любимого Богом человека будут ставить перед Ним лицом к лицу. Может, сейчас это Псалтырь, завтра – Иисусова молитва, а вчера – просто благодарное предстояние в безмолвии и радости или молитва своими словами. Но большинство равно или поздно возвращается к словам правила молитвословия, потому что никто из нас лучше Макария Великого или Иоанна Златоуста не скажет.

Христианство между плитой и раковиной

– Можно научиться молиться раз и навсегда?

– Разных людей в разные периоды жизни лицом к Богу могут ставить разные вещи. Наученный правильному духу молитвы, имея образец, ты будешь молиться правильно. Но это не исключает, что человек может открыть для себя что-то заново.

Учась в семинарии, я проходил по программе пророческие книги Ветхого Завета. Мы узнавали об их авторах, прочитывали текст, искали толкования ярких мыслей, основные моменты сами комментировали. А потом я благополучно закрыл эти тексты, они исчезли для меня на шестнадцать лет. И вдруг по прошествии этого времени я дорос до них. Открыл и не мог оторваться. Читал взахлеб Исаию, Иеремию, Амоса, Осию… Все вдруг наполнилось моим содержанием, моими вопросами, моими ответами на то, что меня сильно волновало. И в этот период чтение Писания помогало мне в моей встрече с Богом значительно лучше обычного правила.

– Бывает же, что Господь отнимает пост и молитву?

– Бывает, конечно. Например, когда аскетичная и благочестивая девушка выходит замуж, беременеет, не может поститься, прибегает в слезах, ошеломленная открытием: «Батюшка, я всегда была уверена, что у меня все в порядке с Великим постом, а теперь понимаю, что, кроме воздержания от пищи, ничего не было и нет. Я ничем сегодняшняя не отличаюсь от той себя, которой была до Прощеного воскресенья…» И дальше начинается внутренняя работа совсем другого уровня. А бывает, что отнимается даже возможность молиться.

У меня был такой период в жизни. Жена родила седьмого ребенка, и у нее появился тромб в ноге. Она вообще не могла вставать. И вот есть малышня, две недели моего отпуска и рядом никого: ни бабушек, ни дедушек, ни помощниц. Я очень благодарен “Правмиру”, который вместе с добрыми людьми собрал за четыре месяца нам деньги, и мы смогли нанять на год кухарку. Помню об этой помощи и благодарен за нее.

Но эти четыре месяца были временем, когда я не мог себе позволить стоять и вычитывать правило. Мое христианство было рассредоточено между плитой и раковиной, а молитва – только Иисусова и краткое правило, посильное детям.

И вспомнился мне один замечательный ныне покойный лаврский архимандрит. Это было в 1991 году. Однажды у нас заболел преподаватель по Ветхому Завету, и архимандрита позвали провести урок. Он пришел, сел за кафедру, повернулся к окну, за которым виднелись голубые купола Успенского собора. Спросил тему урока, помолчал секунд тридцать и провел блестящую лекцию, хотя тему узнал на ходу. Я сидел на первой парте и видел, как левая рука его беспрестанно перебирала четки. Даже проводя замечательную лекцию, к которой он был технически не готов, он все равно творил Иисусову молитву…

Этот пример я вспомнил во время болезни жены и открыл для себя, как прекрасно молиться Иисусовой молитвой, которая при любых трудах восполняет невозможность прочтения правила, а иногда наполняет иным содержанием всю жизнь.

Понимаете, когда Господь отнимает пост и нормированную молитву – это и есть Его вызов каждому из нас.

Это испытание проходили новомученики. Представьте себе, например, будущего алма-атинского митрополита Иосифа (Черного), великого подвижника XX века. Восемнадцать лет заключения он провел в бараке без храма и богослужения, без икон и свечей, без лампад и священных текстов, но среди постоянного мата, мордобоя, убийств и всеобщего озлобления. Он лишен был возможности к внешнему творению молитвы, но прошел испытание, сохранив свое предстояние Богу. Он вышел на свободу светлым, радостным человеком и сразу стал служить. Подобный искус победно прошли тысячи людей. Эти примеры – вызов нам расти и не останавливаться.

Если я пришел в церковь и ищу спасения, то Господь, говоря мне «Да, Я тебе помогу», Своими дарами учит меня тому, что будет необходимо мне в Царстве Божием. При этом, родив человека в свободе и творчестве, Господь призывает человека самому выбрать форму своего с Ним богообщения.

– И эта форма сосредоточена в посте, молитве, аскезе…?

– Нельзя забывать, что христианин – это человек служащий, ведь «блаженее давать, нежели принимать» (Деян. 20:35) , и в этом можно достигнуть счастья в Боге. Мы должны служить своим близким, искать не для себя счастья, а делать счастливыми других членов своей семьи и окружающих людей. Нужно служить, и это не разово помочь тому, кто ногу на улице подвернул, или бомжу, который замерзает.

Христианин должен выбирать объекты своего служения и помогать систематически. Будут ли это пожилые люди, дом малютки, детский дом, чрезвычайно нуждающиеся семьи многодетных в приходах – не так важно. Если хотим, чтобы сердце расширялось и уподоблялось Христу, мы должны систематически и безвозмездно кому-то помогать. Без этого сердце не расширится.

Христианин – это человек, молящийся и познавший сладость молитвы. Это человек, борющийся с грехами, страстями, понимающий, как они разрушают его душу. Это человек, несущий аскетический труд и понуждающий себя.

Это человек, который относится к духовной жизни как к творчеству, в котором он находит великую радость. Это человек, сокрушающий свое сердце и служащий остальным. Это тот, кто вершиной духовной жизни видит Евхаристию, стремится к ней. Быть христианами – это дар, и дар радостный.

Беседовала Дарья Рощеня

Православие и мир