Отцу Иасону на вид было не более тридцати лет. Но какой серьезностью и глубоким пониманием принятого на себя сурового подвига веяло от всей его скромной фигуры, облеченной в грубый подрясник! А вместе с этой серьезностью как-то удивительно сочеталось и детское простодушие, и искренняя ласка в голосе, и способность без всякого усилия с его стороны вселять в душу своего собеседника покой и тишину, чего в мирской обстановке редко можно ожидать и от пожилого человека.

Схимонах Иоанн (Попович)

Схимонах Иоанн (в миру Иван Андреевич Попович) родился в 1904 году в крестьянской семье Андрея и Марии в селе Горинчево Марамарошской губернии Карпатской Руси, которая до Первой мировой войны входила в состав Австро-Венгерской империи, а между двумя мировыми войнами в состав Чехословакии. Карпатская Русь из-за известных событий в России оставалась одним из немногих мест вне территории Советского Союза, где в неизменном виде сохранились традиции старой дореволюционной России.

Именно сюда стекались большие группы первой волны эмиграции, среди которых было немало духовенства. Под влиянием этих деятелей церкви и культуры в регионе возникло и стало активно развиваться русское национальное и культурное движение: основывались новые церкви, открывались духовные миссии, возобновлялись монастыри. Результатом этой деятельности стало решение целой дюжины ребят из местной молодежи поехать на Афон и поступить в Русский Пантелеймонов монастырь, который в те времена очень нуждался в людях.

Среди этих молодых людей был и 22-летний Иван. Иван Попович вместе с другими соотечественниками поступил в Руссик 4 августа 1926 года, где ему дали одно из самых трудных послушаний — ухаживать за быками. Дело в том, что монастырь имел на своей территории кожевенный завод, где использовалось собственное сырье. Поэтому во владениях монастыря держали большое стадо быков, а ухаживали за ними физически сильные монахи. Иван был физически очень сильным юношей, и поэтому ему досталась такая работа.

24 марта 1928 года Ивана постригли в рясофор с именем Иасон. В это время сильно заболел на Крумице главный пасечник монастыря, и из-за неимения ему замены огромному медовому хозяйству грозила гибель. Но тут вспомнили, что отец Иасон в юношестве в хозяйстве своего отца занимался пчеловодством, и его немедленно направили на Крумицу помощником пасечника.

Последний вскоре умер, и отец Иасон остался один. Это было огромным испытанием для молодого монаха, так как ему приходилось начинать доселе неведомую ему жизнь отшельника. Дать ему помощника не было никакой возможности. Но, по молитвам старцев, Бог не оставил мужественного послушника, и он не только успешно справился с возложенным на него заданием, но и сам достиг высоких духовных вершин. На протяжении 20 лет он один снабжал так необходимым всем продуктом питания – медом своих монастырских собратьев и одновременно, не жалея себя и упражняясь в аскетических подвигах, шаг за шагом продвигался по духовной лестнице.

Любопытное воспоминание о встрече с ним оставил нам писатель Вл. Маевский: «Тропинка вилась среди густых зарослей. И не помню, как я добрел до этого чудесного уголка, открывавшегося на моем пути как бы совсем случайно, ибо о его существовании, по-видимому, забыл и мой спутник – монах.

– Да здесь никак пасека Крумицы! – спохватился он, стараясь рассмотреть чтото за густой зеленью листвы. – Так и есть. Она самая!.. Здесь отец Иасон спасается и Божьих пчелок обслуживает. Любопытный монах. Вот сейчас сами увидите! – закончил мой спутник, иеромонах Харалампий, смело сворачивая куда-то в сторону от тропинки.

Минута – и он, отодвинув какой-то засов, уже пропускал меня в небольшую калиточку, за которой вилась узенькая тропинка, пробегавшая над глубоким оврагом, густо заросшим кустарником и деревьями. А вокруг, казалось, на много километров не было никакого человеческого жилья – настолько дикой представлялась вся окружающая местность.

И вдруг мы почти вплотную подошли к маленькому домику, в который вели две двери: прямо, по-видимому, в жилое помещение, а по террасе направо – в крошечную церковку, где мерцали лампадки. И я невольно, сразу же, направился внутрь этого редкого миниатюрного храма, чтобы приложиться к святыням его.

– Отец Иасон, а, отец Иасон! – прокричал мой спутник, по-видимому предпочитавший издали сообщить хозяину о нашем приходе и не решавшийся переступать заветных границ пасеки, где жужжали пчелы. – Бросьте работу, отец Иасон, я вам гостя привел, идите сюда!..

Монах-пасечник помахал нам издали рукой в знак своего согласия. И вскоре его освещенная ярким солнцем фигура стала приближаться к келейке, где мы дожидались его на терраске. С невольным любопытством стал я поджидать этого старца-пасечника, ибо иной встречи и не мог себе представить. Каково же было мое удивление, когда вскоре на террасу взошел не старец, а еще очень молодой инок, всего несколько лет назад вступивший на землю Афона простым мирянином-паломником из Прикарпатской Руси, а затем уже навсегда оставшийся для монашеской жизни у подножья Святой Горы.

Отцу Иасону на вид было не более тридцати лет. Но какой серьезностью и глубоким пониманием принятого на себя сурового подвига веяло от всей его скромной фигуры, облеченной в грубый подрясник! А вместе с этой серьезностью как-то удивительно сочеталось и детское простодушие, и искренняя ласка в голосе, и способность без всякого усилия с его стороны вселять в душу своего собеседника покой и тишину, чего в мирской обстановке редко можно ожидать и от пожилого человека.

Весь этот инок был как бы соткан из умиротворения и ласковости. И спустя дветри минуты после начала нашей с ним беседы я уже чувствовал, что нахожусь всецело во власти этого молодого человека, тихого и скромного инока, несмотря на значительную разницу наших лет.

– Рад, очень рад, дорогие гости, что посетили мою пасеку, – медленно говорил отец Иасон, здороваясь с нами. – Здесь у меня хорошо, тихо. Никто и не заглядывает сюда подолгу. В стороне от дороги стоит моя пасека. Да это и лучше для пчелок. А вы из Сербии, господин? – спросил он, посмотрев на меня чистыми глазами. – Хорошая эта страна, Сербия православная. Как там здравствует молодой король и Святейший Патриарх? Ведь это наши дорогие защитники и покровители. У меня и фотографии их есть. Вседневно молю о них Бога, дабы Он, Всевышний, дал им силы и духовную мощь для великой работы во славу нашей Церкви.

Я едва успевал отвечать на вопросы монаха-пасечника, стараясь в то же время удовлетворить его вполне понятную любознательность.

– Впрочем, что же это я, грешник? – снова спохватился наш любезный хозяин. – Ведь вы, вижу, измучились за дорогу под зноем, а я все болтаю и болтаю. Сейчас принесу вам холодненького кваску, а вы тем временем посидите и отдохните.

И он быстро скрылся для того, чтобы спустя немного времени появиться с кувшином, наполненным холодным и шипящим домашним квасом.

– Редкий человек! – заметил мой спутник. – Добрый и работящий, и монах замечательный этот отец Иасон. Из карпатороссов он. Вот пришел с партией своих земляков, да так и остался. «Не хочу, – говорит, – больше возвращаться в мир: истина только здесь – и нигде больше.» Послушание проходил у замечательного старца-пасечника. Постригли его, и вот оказался и сам прекрасным пчеловодом, когда схоронил своего старца. Больше ста ульев имеет теперь, со всеми ими сам управляется. Целый день на работе, а ночью в церкви. Очень строгий подвижник!..

– Ведь и карпаторосс, православный, русский. – говорил нам отец Иасон. – Никогда ни в Москве, ни в Петербурге не был, а все же Россию за свою любимую Родину почитаю. Не привел Господь увидеть – такова Его святая воля, но молиться за всех вас и за матушку Россию мы, грешные, не перестаем. И придет час, воскреснет она из мертвых. Разве может быть иначе?..

– Как вы свыклись здесь в одиночестве, отец Иасон? – спросил я немного позднее, когда на столе кипел небольшой самоварчик, а на чистой скатерти вместе с медом красовались и куски черного вкусного хлеба. – Не тоскуете вы по родным местам, по вашим Карпатам, по родным близким?

Молодой монах спокойно улыбнулся.

– Что же тосковать о них?.. Господь и над ними всеми, и надо мной, грешным. Если бы я знал, что буду о мире вздыхать в монашестве, – и не шел бы в монахи. По своей ведь воле остался здесь. Да и чего скучать-то о мире? Вы сами видите, какая здесь у нас благодать. Чего же еще больше человеку нужно? Только работать и молиться подобает. Тогда никакая тоска и в сердце не войдет. Работы здесь достаточно. Пчелы требуют, чтобы во всякое время года им служить. Но не оставляет меня Господь ни силами физическими, ни милостями духовными. А пчелки, ну, право же, замечательное творение Господне, эти пчелы: от них одних многому научиться можно.

Отец Иасон замолчал, продолжая смотреть на меня с тихой и доброй улыбкой. Я уже больше не решился беспокоить его ненужными вопросами о его жизни и переживаниях, так как хорошо понимал, что у этого молодого инока был свой определенный и верный кругозор, которому можно было только позавидовать».

Мощи схимонаха Иоанна (Поповича)

14 февраля 1942 года отца Иасона постригли в схиму и дали ему новое имя Иоанн. Он безропотно продолжал нести свое послушание в одиночестве, вознося хвалу и благодарность Богу в своей отшельнической келье. Преставился отец Иоанн 30 апреля (13 мая) 1951 года. Милостивый Бог ко многим своим утешениям ему добавил еще одно: сподобил отца Иоанна умереть в любимой им обители и среди своих братьев во Христе. Напутствованный Святыми Дарами и благодарными братьями монастыря, он отправился в свой последний путь.

Русский Афон