Рассказ.

Было очень темно. Бывают такие ночи в южноукраинских степях. Как в бочке. Темно-фиолетовое небо, сквозь твердь которого едва пробивается лунный свет. Хотя ни самого светила, ни звезд не видно. Только рельефные почти чернильные фантастические очертания облаков, словно неких огромных и могучих животных, кочующих по этой бездне темного воздушного океана.

А на земле так вообще ничего не было видно.

Валентин карабкался на дерево, которое росло возле ограды, чтобы перелезть через высокий почти двухметровый каменный забор, построенный из ракушняка и покрытый побеленным цементом. Ему было очень тяжело. Лазанья по деревьям темной ночью в сорок пять лет – дело тяжелое. И его тело, что называется, было на пределе. Он чувствовал, как обдирает себе ноги и ладони, где-то на животе предательски трещала футболка. Осложнялось всё еще и тем, что ему приходилось осторожно держать руками дорогую мобилку, которою он пользовался как фонариком. Его свет пока даже затруднял движение, потому что в результате карабкания «солнечный зайчик» фонарика мобильного телефона прыгал туда-сюда и это мельтешение, быстрая смена тьмы и света сбивали с толку и кружили голову, и так затрудняя ориентацию в пространстве.

Подбила на всё это его жена, которую он оставил в машине, неподалеку на обочине дороги. Перелезть-то через забор она бы все равно не смогла (!). А хороший муж всегда стремится быть героем и рыцарем для своей возлюбленной, всегда стремится совершить для нее подвиг.

Как он делал сейчас, в данный момент, спасая её отца. Это она, его любимая Светлана, упросила мужа после тяжелого рабочего дня, вместо того чтобы поужинать и плюхнуться на диван, поехать за двадцать километров из города в село, чтобы проверить, жив ли ее отец, который был запойным алкоголиком и уже несколько дней не брал трубку. От него не было никаких вестей. Хочешь не хочешь, а надо было с Божьей помощью ехать.

Валентин был очень обижен на тестя. Не только потому, что ему приходилось лазать по деревьям да заборам, обдирая колени и локти, ведь калитка закрыта, а на крики никто не отвечает.  Но еще потому, что пьяница – очень тяжелая ноша. Крест для семьи. Это знает любой, у кого в семье есть алкоголик.

Недоспанные ночи, вытаскивания человека из разных ситуаций, таскания его на себе. Выслушивания пьяных разговоров, напоминающих бред и ни к чему не ведущих. Невозможность диалога с пьяным человеком. Крики и ругань. Несколько раз дело доходило до драки, также неоднократно до белой горячки, когда человека приходилось буквально скручивать и везти в больницу. Пропивание денег. Вся эта безобразность, выделения и антисанитария. Внуки, которые видят дедушку спящим на полу в чудовищном состоянии. И прочее, и прочее.

Всё это порядком надоело. И Валентин готов был уже сорваться. Он боялся самого себя. Боялся, что может навредить тестю физически. Он чувствовал к нему глубокое отвращение. Знал, что это неправильно, не по-Божьи и не по-людски. Но ему трудно было владеть собой. И вот он перелезал уже через забор, чтобы спасти или избить. Этого не знал он сам.

Наконец спрыгнул на землю и пошел по огороду, в котором торчал по пояс жесткий августовский бурьян. Пару раз он едва не сломал себе ногу в ямах. Жесткая древообразная трава царапала кожу, её семена прилипали к штанам. К тому же было еще жарко, он весь вспотел и сильно мучился. Наконец добрался до дома. Открыл дверь и пошел на свет.

Запах старого дома смешивался с запахом дешевого алкоголя и протухших продуктов. Это было отвратительно. Повсюду грязь и бутылки. Валентин пошел на свет. Оттуда, из комнаты, доносились какие-то стенания.

Он осторожно открыл дверь в комнату. И увидел сначала старинную написанную икону Святителя Николая, висящую на стене. Его глаза мерцали как драгоценные алмазы и казались живыми. С одной стороны Спаситель держал в руках Святое Евангелие, с другой – Пресвятая Богородица держала над угодником Божиим омофор.

Пьяный тесть стоял на коленях в пол-оборота к нему, Валентину. Но он не видел его. Лицо старого алкоголика, залитое слезами, которые текли из глаз (Валентин видел, как эти прозрачные капли текут по его щекам), смотрело на икону.

Тесть крестился, плакал и молился: «Господи, помилуй меня, грешника. Помилуй меня, окаянного. Не погуби. Господи, помилуй. Не дай умереть в позоре и в этой всей грязи. Господи, помилуй меня…»

И так повторялось много раз. Это была такая искренняя, такая потрясающая молитва. Она исходила, исторгалась из самой глубины души. Всё существо этого старого грешника вопияло к Господу о пощаде. И его лицо в полумраке и тусклом свете одной электрической лампочки почти сияло само, как икона.

Валентин был поражен и сам тихо заплакал. Рядом с дверью стоял стул. Он опустился на него и слушал, как душа человеческая каялась перед Господом. Это был момент истины. Момент какой-то новой реальности, когда сквозь грязь и грех мира вдруг проступает сияющее Небо, в глубине которого тебя слушает Бог.

Протоиерей Андрей Чиженко