Рассказ.

Есть люди чудесного, райского типа, с душой до грехопадения, детски простые и непосредственные, чуждые всякой лжи и злобы. И это не как результат какой-нибудь борьбы с собой, усилий – такими они рождаются – людьми без греха. И странно, что постоянно эти люди стоят вне Церкви, даже иногда совсем обходятся без религии. Они слишком просты и цельны, чтобы богословствовать, и слишком стыдливы и целомудренны, чтобы выражать свои чувства какими-нибудь словами или знаками (обряд). В религии самое важное не вера, а любовь к Богу, а Бога они любят, потому что любят Красоту, Добро, Истину – а это все стихии Божества. Сколько есть людей, утверждающих, что они верующие, и не имеющих этого чувства Красоты, Добра, со злобой и грехом в душе, с полным безразличием к Истине, так как ее вполне для них заменяют полторы дюжины маленьких истин, за которые они самолюбиво держатся. А те – простые и верные души, живущие и на земле в радости – после смерти, я уверен, прямо идут в Царствие Света и Радости, как «подобное всегда стремится к подобному», и в обществе святых – простых и блаженных душ – они чувствуют себя, как в своей родной стихии. Мы, так называемые «верующие», говорим: «пойду» и не идем, а они ведь и не говорят «не пойду», а просто исполняют волю Отца.

О. Александр Ельчанинов

В регистратуре вежливая девушка в белом хорошо подогнанном по фигуре халатике протянула Людмиле файл с данными анализов. И виновато улыбнулась.

– К сожалению, анализы оставляют желать лучшего. Всё, что надо, вам скажет ваш семейный врач. Пройдите в пятый кабинет.

Люда взяла протянутый пакет с бумагами, помедлила минуту и поняла как-то сразу: «Вот это и есть начало конца».

Потом прошла в указанный кабинет, сидела и слушала пожилую надушенную врачиху с обесцвеченными волосами невнимательно. В речи мелькали медицинские термины: «опухоль», «ремиссия», «химиотерапия».

Люда даже не удивилась своей интуиции. Еще идя по коридору в кабинет, знала абсолютно точно без всяких заявлений врача: «У нее онкология».

Был у нее такой дар от Господа, на протяжении всей ее долгой жизни в критических ситуациях включался сам собой, подсказывал, как себя вести или, наоборот, давал силы принять то, через что суждено было пройти и принять. А для чего, почему, при этом спрашивать было бессмысленно.

Ответа на вопросы не было. Но откуда-то брались силы жить и нести новое бремя. Потому что так надо.

…Впервые Люда почувствовала эту щемящую тоску на сердце лет в 18. Она только что вышла замуж за Касыма, и они ехали в поезде на родину мужа.

Люда стояла у окна в тамбуре, прижимала к себе трехмесячную Лизу и всматривалась в мелькавший за окном однообразный степной пейзаж: желтые сопки и выжженная трава тут и там.

– Что это?
– Аральские степи, – бросил проводник, неся сразу четыре стакана чая.

Нахлынула волна неосознанной тоски.

Потом, окунувшись в чуждый семейный быт большой семьи Касыма, тоска нашла свое логическое объяснение. Касым, который был в Рязани добрым и нежным, попав в родную степь, моментально переменился к Люде. Разговаривал на людях мало, ронял одно-два слово, да и те сквозь зубы, будто лишнюю слюну на пол сплевывал. И большей частью грубо. Чуть что попрекал:

– Кто б тебя еще взял с ребенком. Всю жизнь Аллаха должна молить обо мне.

Свекровь Асемгуль, которая по-русски знала несколько слов, невзлюбила невестку с первого взгляда. Не одобряла, что сын привел в дом чужую. Белая молочного цвета кожа, серые выразительные глаза, золотистые волосы, чем гордилась Люда – здесь всё обернулось против нее. Асемгуль часто фыркала, и Люда без перевода понимала, что свекрови она, мягко говоря, не нравится.

Невестка должна была ухаживать за всеми, Люда голодала: только поставит на стол еду, всем всё подаст, уже нужно убирать со стола. Пока из комнаты поднос уносила на кухню, что оставалось на нем, если успела съесть, то и была вся ее еда.

Но, несмотря на это, пыталась заслужить её одобрение. То шаль на плечи накинет, то лишний раз спросит, не нужно ли чаю. Так же вела себя со всеми окружающими: сестрами Касыма, соседями и дальними родственниками. Кстати, с соседями получилось быстрее найти общий язык и уважение, чем с теми, с кем жила под одной крышей.

Деспотизм Касыма, казалось, ничто не прошибет. Как тут не вспомнить такой момент. Люда долго возилась, нервничала, чтоб не перепутать с процессом последовательности, приготовила бешбармак, шубат и кумыс. Накрыла стол к приходу мужа. А он пришел злее, чем обычно, и одним движением смахнул всю красоту и вкусность на пол.

Уйти от Касыма Люда и не думала, уже ждала второго ребенка и понимала, что глотать ей придется отсюда до необозримого далека.

Так и было. Всех обид и унижений сейчас, спустя столько лет, не вспомнишь, изгладил Господь, будто и не было ничего плохого.

В 1991 году собрала детей и уехала в Россию, к своим родителям в Смоленскую глубинку, младшему было 6 месяцев. Старшая, Лиза, закончила 11-й класс и должна была поступать, младшему ребенку несколько месяцев. Люда смогла всех детей поставить на ноги и дать образование. Работала как проклятая, держала скот, надрывалась на 5 огородах, ухаживала за своими престарелыми родителями, своей бабушкой и кучей детей. Сколько чего Люда перенесла, пока растила их в жутких условиях, писать не описать. И это прошло, как водой смыло.

Еще вспомнилось, как, еле-еле обжившись в деревне, Люда повела всех детей крестить. Будто боялась упустить что-то главное. И будущее показало: как в воду глядела…

Она учительница, отличник просвещения СССР. Несколько поколений казахских и каракалпакских ее учеников до сих пор очень любят ее, она преподавала русский язык, любила фотографировать, у каждого ее ученика кипы фотографий из 80–90-х годов. Люда была депутатом, ее очень все любили и уважали. Внешне все было прекрасно. И только Он знал, как и где ей больно.

…Думала Люда: с мужем не повезло, хоть в детях найдет свое успокоение. Не случилось и этого. Кроме старшей Лизы, родилось у Люды еще две дочки Айбала и Зейнап и два сына – мамино счастье, папина радость – Алишер и Ержан. Люда звала Алишера на русский манер Алешей, а Ержана – Егором. И каждый раз отгребала от мужа за такое искажение.

Айбала умерла. Люда чуть умом не помешалась. Потом замкнулась в себе. Потому что малое горе кричит, а большое молчит. Зейнап осталась с матерью. Только и тут дело не к радости, а к такому несусветному, что и произнести трудно. Стала в дом каких-то странных девиц притаскивать и запираться у себя в комнате. Не сразу, но пришлось Люде осознать: ее дочь нетрадиционной ориентации и о внуках от нее мечтать точно не придется. Алишер повесился. Ержан, самый младший, увлекся ботаникой, кончил школу с золотой медалью, но потом попал в тюрьму, друзья подставили.

Лиза уехала на Север, живет далеко от Люды. Только звонит и ценные указания дает:
– Мама, тебе надо воцерковиться и покаяться за всю жизнь. Глобально. А иначе ничего не изменится. Надо посты держать и нас, своих детей, вымаливать.

Люда всё об Ержане думает, о младшеньком. Где недосмотрела, где что упустила. На весь мир он обижен и весь мир ему должен. А ведь именно его больше всех любила и баловала. Гордилась его рано проявившимися талантами. Как он стихи писал и сам же музыку сочинял. А теперь за сотни километров, по бездорожью, в снег и в дождь ему передачи возит. Отпрашивается иногда с уроков в соседней деревне. Уроки те, хоть и платят мизер, может, единственное, что её как-то подпитывает, вызывает интерес к жизни.

Еще недавно радость нечаянную Господь даровал. Лиза добилась встречи с митрополитом и вручила ему прошение об отпевании Алеши. Митрополит рассмотрел дело, признал самоубийцу больным с психическими отклонениями и распорядился отпеть по православному чину.

– Мама, тебе надо Богородичное правило читать и Иисусову молитву. Еще канон покаянный каждый день, чтоб нам всем было легче.

Люда слушает прерывистый голос дочери и дальнейший поток указаний. Хочется сказать: а что изменится, когда жизнь прожита и осталось ее, жизни этой, с гулькин нос и того меньше. Не сможет она, Люда, изменить жизнь детей, потому что это их личный выбор. Ее дело как матери только принимать их такими непутевыми, как уж есть, и любить, любить, любить. Только любовью можно лечить их душевные раны и, как пластырем, облегчать новые удары. И плакать с плачущими.

Лиза там, на другом конце России, не унимается:

– А еще наш батюшка сказал, что надо у всех обидевших тебя попросить прощения и так стяжать смирение. Еще очень важно земные поклоны класть. Хотя бы 12 каждый день.

Люда молчит, слушает. Дочка пока по возрасту не понимает, как хрустят и болят суставы. Она свои ноги еще в молодости простудила, когда приходилось от разбушевавшегося Касыма убегать по лужам в дождь босиком. С тех пор ноги болят. Просто никому Люда об этом не говорит. Не любит свое личное грузить, расстраивать. Суета одна пустая. Через это тоже надо пройти, вот она, Люда и идет, медленно, шатаясь, но как может. А что касается обид, так нет их и в помине, давно Люда этот этап перешагнула. Сама как-то дошла до простого решения. Человека, который тебя обижает или противное что делает, самого вдвойне жалко. Любая жестокость от трусливого сердца исходит и еще от недалекого ума. Как такого человека убогого не пожалеть. А злиться на него тем более глупо. Больной он и есть больной.

Люда вспомнила, как приезжал Касым в середине 90-х мириться, но не смог жить среди русских, так и уехал назад. Живёт сейчас с племянником и его семьёй, ругается. Сейчас он лежачий и очень сварливый. А смириться даже в конце жизни не может. Себя мучает и других извел. Смирение – дар Божий, не каждому дается.

… – Вы слышите меня? – вывел ее из раздумий голос врача. – Может, непонятно объясняю. Сидите улыбаетесь…   

Люда перевела на нее взгляд.

– Нет, спасибо, я вас слушала. Просто думала о чем-то своем, бытовом.
– Вот вам назначение. Надо как можно быстрее начать лечение.

Люда с трудом поднялась со стула и улыбнулась на такую непривычную заботу.

– Вы не волнуйтесь. Так из-за каждого пациента переживать, вас самой надолго не хватит. Я приму меры… Постепенно. Рак, знаете, не самое страшное, когда жизнь прожита. Мне спешить некуда.

Попрощалась и вышла из кабинета. На душе у нее царило непередаваемое спокойствие. Значит, это Он, Который посылал столько испытаний и боли, крепко взял ее за руку и ведет по дороге, где соединяется прошлое и будущее. Потому что смерти нет. 

Мариам Сараджишвили