Памяти Веры Марковой

Вера Маркова, православная переводчица японской классики, не писала академических трактатов о японской литературе, но её эссе настолько открывают смысл читаемого, что имя поэтессы ставят в ряд с лучшими японистами мира.

Таков закон классики: всё великое всегда говорится просто. Чтоб открыть истину, не нужно произносить сложных слов. Как истинного священника, так и истинное слово укажет любовь.

Татьяна Григорьева вспоминает о своей литературной наставнице – переводчице Вере Марковой: «Успокоил её духовник, отец Александр из храма Николы в Пыжах. Он часто навещал её в последнее время, беседовал, соборовал и так проницательно заметил, что в её душе соединились ребенок и гений».

Но ведь это и есть отличие высокого  человека, пришедшего преобразить себя и мир, – ему, евангельскому ребёнку, всегда неуютно в мире взрослых, который он провидит как общество ложных человеческих отношений. Такой ребёнок-творец знает: мы пришли на землю, чтобы из всего получилось Небо, ибо только Небо достойно того, чтобы в нём обитал  подлинный человек. 

Японская классическая поэзия сопряжена с вопросом постижения сути с библейской интонацией – и там и там человеку открываются новые смыслы по мере его собственной мудрости и духовного роста.

Возьмём, к примеру, хокку:

Я и забыла,
Что накрашены губы мои…
Чистый источник!

О чём оно? Поверхностный взгляд уловит тут только зарисовку о женщине, которая коснулась губной помадой реки. Но если всмотреться, то мы читаем повесть о том, что человек губит своим уродством первозданную красоту мира. Или рассказ о том, как грешная девушка польстилась на чистого юношу, а теперь грустит о том, что допустила это.
Однажды я прочёл знакомой хокку:

Так я и знал наперёд,
Что они красивы, эти грибы,
убивающие людей!

Знакомая ответила, что я юродствую. А ведь это хокку о том, что грех, убивающий человека, кажется ему красивым.
Но глубокий смысл познаётся только по мере приобщения к этому смыслу, этой глубине. Приобщение возможно, конечно же, по мере подвига.
В итоге правильность и глубина мысли зависят не столько от познания, сколько от благородства и героизма, познания сердца.

Есть история о трёх людях: слепом, глухом и кривошеем. Все трое пошли в театр посмотреть представление. А после они стали делиться своими впечатлениями. Слепой сказал: «Всё было хорошо слышно, только один минус – ничего не было видно». Глухой возразил: «Наоборот – как раз видно было хорошо, но слышно ничего не было». А кривошеий им ответил: «Вы оба не правы – и слышно было хорошо, и видно хорошо, но плохо одно – вся сцена была перекошена».

Японская поэзия открывает, что небесный взгляд на мир всегда парадоксален, невместим в человеческую логику, подобно как школьник, знающий только таблицу умножения, не в силах понять принцип квантовой неопределенности элементарных частиц.

Бывает, что мама посылает меня за покупками на базар. Говорит, например, купить картошку или капусту. Выполняя мамино поручение, я вспоминаю, что поэта легко обмануть, обсчитать и обвесить, когда он вторгается в область торговли, столь ему чужеродную. Но мама хочет, чтоб покупки были хорошими. И выход был найдён. Проходя по базарным рядам, я вглядываюсь не в содержимое прилавков, но в лица торгующих. Когда на этих лицах читаются корыстолюбие, мелочность, жадность, лукавство и жажда наживы – прохожу мимо. А останавливаюсь там, где лицо продавщицы мягкое и доброе, словно подтверждающее мысль Д. Лихачёва, что всякий продавец, крановщик и токарь обязан быть интеллигентом. У такой женщины я и беру картошку, и она оказывается превосходной.

Существуют разные уровни постижения бытия. От фактов к анализу и заключению или от вникновения к пониманию и постижению.
По этому поводу нашел удивительную историю из книги В. Цветова «Пятнадцатый камень сада Рёандзи». Большой японский банк. Президент банка – японец, а вице-президенты – американцы. Автор книги берёт интервью вначале у американцев. Первый вопрос: «Как к вам относится президент?». Они отвечают: «Он позволяет нам самостоятельно принимать решения, лоялен и высоко оценивает ваш труд». «А что в действиях японского президента вы хотели бы изменить?». Их ответ: «Он не знает цели, к которой нужно стремиться».
Потом автор берёт интервью у того же президента. Первый вопрос: «Как вы оцениваете работу ваших американцев?». Ответ: «Они умны, грамотны и не боятся принимать решения».
Второй вопрос: «А что в их деятельности вы хотели бы изменить?». Японец отвечает: «Они никак не поймут цели, к которой надо стремиться»…

«Зорко только сердце. Самого главного глазами не увидишь», – пишет Экзюпери.
Истину невозможно выучить или насадить, в неё можно только войти, чтобы, исходя из пребывания в ней, говорить важнейшее. Так это понимали древние китайские философы, средневековые японские поэты, и всякий сам может судить, сколько в этом понимании верного, христианского, хотя те древние мудрецы и поэты не знали христианства. Но они видели эти вещи в созвучии с Небом.

Тогда и людские знания находят своё место на фоне общего и целостного.

Культуролог Ольга Данченкова замечает, что от Древнего мира до Нового времени люди старались всякую возникшую у них мысль уложить в общую концепцию мира, известную им. Новое время принесло проблемное мышление, когда думающий человек ставит перед собой какой-то вопрос и решает его, смутно улавливая связи с целым либо вообще не думая о таких связях.

И есть ещё один подход к мышлению – молитвенный и поэтический,  свойственный святым отцам и писателям большого дара. Он заключается в том, что человек должен стать причастен к истине Духа и, исходя из этого причастия, осмыслять и говорить о мире. Здесь, в этом понимании, мы находим много общего у святых отцов и древних японских поэтов.

Конечно, японские поэты не могли так ясно указать на источник истины, как святые отцы. И тем не менее подобная общность понимания ещё раз говорит о том, что все люди созданы способными воспринимать истину, но наиболее чутки к ней те, кто своей жизнью ближе других к Богу, даже если и не знает о Нём прямо,  как об этом писали святые отцы поздней античности.

Знание существует для радости и доброты! Учёные занятия подарены людям Небом не для того, чтобы умники изощрялись с осмеянии прекрасного, и уж вовсе не для дипломов и научных работ, в которых всё внимание уделяется расстановке сносок, мнению коллег и той практической пользе, которую данная работа принесёт какому-нибудь аспиранту или доценту, но нелюдской радости восхищаться и узнавать. Томас Элиот по этому поводу говорил: «Где наша мудрость, потерянная ради знаний, где наши знания, потерянные ради информации?» А ведь смыслом знания могла бы быть обретаемая мудрость, и это всегда возможно там, где суть трудов учёного – в умножении света.

А вот как говорит об этом блистательный Клайв Льюис: «Когда специалист знакомится с мыслями древнего автора, он не помышляет о том, считать ли написанное истиной. Ему важно, кто повлиял на этого древнего автора, насколько его взгляды согласуются с тем, что он писал в других книгах, какая фаза в его развитии или в общей истории мысли этим иллюстрируется, как все это повлияло на более поздних писателей, как это понимали (в особенности коллеги данного специалиста), что сказали ученые в последнее десятилетие и каково «состояние вопроса в настоящее время». Видеть в авторе источник знаний, предполагать, что прочитанное изменит мысли или поведение, никто не станет, так как это ‟поистине наивно”».

Средневековые японцы были в этом смысле умнее современных ученых, потому что знали, что только причастие к истине даёт возможность говорить о сути и понимать, какое из людских знаний чему соответствует в целостном восприятии мира.

Высокая поэзия, такая как японская, и искусство вообще дают читателю на опыте пережить важнейшее знание, что всё в мире на своём месте и Бог вправду достоин того, чтобы Ему доверились.

Хокку и танку, которые блистательно переводила Вера Маркова, выбирая из всего многообразия самых талантливых авторов древности, – это укол шпаги нашего зрения в суть мира, когда нам становится что-то предельно ясным, хотя и здесь понимание совершается по мере нашего духовного возраста.

У Торнтона Уайлдера есть удивительный роман о Промысле Божьем «Мост короля Людовика Святого». В одном из городов Перу был старый мост, построенный ещё инками. Как-то по нему переходили пять человек – и мост рухнул в пропасть.
Местный священник решил, что эти люди наказаны Богом за грехи, и стал собирать информацию о жизни погибших, чтоб понять смысл действия Господня. Но все его догадки и предположения так ничего и не смогли объяснить, кроме того, что он понял: дело не в грехе, а в чём-то ином. Далее автор сам начинает рассказывать историю жизни и души каждого из пятерых погибших, ту историю, которую знает лишь Небо. И так, в этом небесном взгляде, оказалось, что одна из погибших подошла к полноте возможного для неё, простив накануне дочь и поблагодарив Господа за случившееся с ней. Смерть другого пресекла его тоску об умершем брате и дала ему долгожданную райскую встречу с любимым. Ещё один человек погиб, чтоб его знакомые и родные, вспоминая о нём, научились быть людьми.
И все вместе они оказались на этом мосту в тот миг для того, чтобы так была явлена любовь Божия, всю красоту и мудрость которой возможно понять, лишь увидев Промысл целиком или доверившись тому, что Он вправду знает, что делает.

А высокая поэзия мудрецов – ещё одна возможность убедиться в этом!

Артём Перлик

Теги

Опубликовано: Mon, 09/03/2020 - 18:46

Статистика

Всего просмотров 1,887

Автор(ы) материала

Социальные комментарии Cackle