Об удивительных фактах из жизни Клайва Льюиса.

Когда Льюис принял христианство, он был поражен тем, сколько радости может таить в себе простое человеческое сердце, когда его касается Бог, и стал писать книги, чтобы этой радостью поделиться. Его писания меньше всего вызваны желанием морализаторствовать.

Вне молитвы, вне устремления души к вечному, вне добрых дел, жизнь, как правило, проходит впустую. Льюис это хорошо видел, а потому считал себя самого не создающим новое, но открывающим старое и всеми забытое.

Мир воспринимает христианство как набор правил, как систему морали, далёкую от повседневных нужд и стремлений человека. Льюис и сам так думал, но потом с удивлением заметил, что оно поддерживает всё самое высокое, что в нас есть и что мы любим. И оно же есть основание того света, который радует нас в творчестве, дружбе, семье, созерцании природы и т. д.

Несомненно и то, что обретение высоты всегда связано с аскезой, с отказом от греха. Именно по этой причине Льюиса многие считали старомодным, а его книгам предсказывали скорое забвение. Но прошли многие годы и сменились многие моды и веяния современности, а Льюиса читают и по сей день, потому что ничего из того, чего коснулась вечность, не умирает.

О пути к радости и преградах на этом пути все его книги.

И, быть может, самая главная опасность – это стать христианином вне личного подвига веры, вне труда ради радости других людей и своей. Протестантская Англия в этом была похожа на всякую другую страну, так как часто обращение в веру делает человека не солнышком для других, а фарисеем, у которого, по выражению Трауберг, свидетельством истины набита голова, а не сердце. Такой человек не радуется тому факту, что Бог создал всех необыкновенно разнообразными, и только грех делает людей одинаковыми. Грех, но не Бог. Для такого человека вера становится не живой водой, но топором, которым он старается обрубить в других всё, что ему в них непонятно или отличается от него самого, хотя это отличия личной неповторимости.

Поэтому Льюиса так поразила Литургия, которую он увидел во время путешествия со своей женой в Грецию. Поразила именно свободой самовыражения человека, когда в главном единство, а в проявлении главного разнообразие. Вот что он пишет об увиденном: «Однажды я был на греческой Литургии. Больше всего мне там понравилось, что у них, по-видимому, нет правил для прихожан. Одни стояли во весь рост, другие на коленях, третьи сидели, четвертые ходили по храму, а один вообще ползал по полу, словно гусеница. Замечательно, что никто совсем не следил за поведением соседей. Как бы мне хотелось, чтобы мы, англикане, поступали так же».

Странность Льюиса часто заключалась лишь в том, что он напоминал самодовольным прихожанам храмов, которым для счастья вполне хватало себя и семьи: в жизни рядом с ними есть и другие люди.

Льюис понимал ценность молитвы и знал, как это важно – говорить с Богом. То, что мы не можем сделать словами, обычно способна сделать молитва, потому что она говорит не уму, но сердцу. Клайв приводил случай, когда некий его знакомый заболел и хотел увидеться с ним, молясь об этом Богу. А Льюис, проходя мимо, неожиданно решил зайти, и тогда знакомый рассказал о своей молитве.

Слава к Льюису пришла после выхода его книги «Письма баламута» в США.
Есть общая черта у всех, стяжавших в этом мире добрую славу – они за ней не гонялись, но каждый день делали то, что должны были сделать.

И Льюис тоже знал этот каждодневный труд. Так, в течение тридцати лет преподавая литературу в Оксфорде и Кембридже, он делал этот так хорошо, что студенты часто приходили по нескольку раз на одну и ту же лекцию, чтоб послушать замечательного преподавателя. Клайв проводил богословские беседы для рабочих и горожан. Он был верным своему делу во всём, за что брался. Его научный авторитет был столь высок, что, приглашая его в Кембридж, для него даже открыли специальную кафедру средневековой и возрожденческой литературы.

Очень много Толкину и Льюису давала их дружба. Они регулярно собирались в пабе «Птичка и дитя», образовав там клуб «Инклинги», где все участники делились написанными главами, общались на литературные темы и давали советы друг другу. Клуб для англичанина есть место встречи с друзьями и единомышленниками. А ценность их литературных советов друг другу была такова, что однажды Толкин написал Льюису: «Я думаю, наши встречи по средам – это наш священный долг, иначе, зачем было бы врагу рода человеческого строить нам такие козни?»

Милостью Неба можно назвать тот факт, что ни Льюис, ни Толкин не пережили трагедию одинокого ума, когда не с кем поделиться наболевшим и некому сказать то, что ты открыл, написал и постиг.

Я знал одного священника, который писал сложные богослужебные тексты и занимался вопросами толкования Нового Завета. И он говорил, что всю жизнь хотел бы рассказать кому-то о том, что делает, но не так, чтоб его слушали открыв рот, а поведать свои открытия равному, тому, кто и сам тебя поймёт как учёный. Что это значит для развития личности, может понять только тот, кто сам умён и имеет умного друга. И оба писателя сказочника находили такую поддержку в среде Инклингов.

Все инклинги считали, что писатель должен проповедовать Евангелие. Каждый из них делал это в меру своего таланта, а лучше всего получалось у Толкина с Льюисом, которые никому не читали моралей, но делились тем избытком сердца, которое понуждает говорить и петь славу.

Христианство Льюис открыл как радость. Часто такая радость заключена в повседневных вещах, которым вера придаёт новый смысл. Но и путь в ад также состоит из повседневных, малых, злых привычек. Об этом он писал свой роман «Мерзейшая мощь» – один из чудесных в мировой литературе романов о ценности брака и о том, что никакая земная власть и земной успех не сравнятся с простыми радостями семьи, когда улыбка милого человека важнее всех кладов и сокровищ этого мира. Но это также и роман об опасности присвоения другого, когда другой становится для нас не подарком Неба, а собственностью. Так, об одном из героев романа Льюис говорит, что тот, женившись на девушке, думал, что тотчас завладел всей её лучезарностью. И это было бы, как если б кто-то купил участок земли и решил, что солнце, которое всходит над этим участком, тоже принадлежит ему.

Много лет преподавая литературу Клайв видел всю ценность этого вида искусства, которое способно умножать красоту и вникать в суть бытия, однако говорил, что блаженство не в книге, не в музыке, оно только виднеется сквозь музыку и книгу: как, читая сказку, мы радуемся не только тому, что герои обрели счастливый конец, но больше тому, что Господь обещал в нашем большом мире счастливый конец для всех, кто старался быть добрым. И в этом законе счастливого конца – основание и сказок, и нашего мира.

По дару сказочника Льюис ощущал пасхальность мира, пронизанность его Богом и радостью.

В христианстве Льюис нашел также очень важную его особенность – признание, что страстный человек не может считаться нормальным, что Христос пришел сделать наш новыми и святыми.

Льюис много и часто пишет о своих страстях и о борьбе со страстями вообще. Недаром Антоний Сурожский назвал его книгу «Письма баламута» аскетическим сочинением. Но здесь мы имеем дело с одной важной особенностью: вся прописанная Льюисом и очень важная борьба с грехом есть борьба, совершаемая на уровне ума и совести, и вся она целиком лежит вне церковных Таинств, которых он, будучи протестантом, попросту не знал. Однако, в осмыслении своей вины и греха, понимания своей незавершенности без Бога Льюис помогает читателю не хуже «Исповеди» Блаженного Августина. Причём помощь Льюиса направлена на специфику пороков именно нашего века, когда, по слову Трауберг, человека авторитарного заменил человек оборотистый, а его человек распущенный.

Льюис женился в 50 лет. До этого времени, лет в сорок, он несколько раз пытался встречаться с девушками. Теперь опубликованы воспоминания этих девушек, где попытки Льюиса добиться их внимания кажутся просто смешными и нелепыми. Возможно, он был из тех людей, кто не умеет нравиться противоположному полу, а потому вынужден дожидаться, пока сам понравится кому-нибудь, как это случилось с его будущей женой, которая, полюбив книги Клайва, полюбила и его веру, и его и стала за ним ухаживать.

Примечательна в этом смысле история с его женой, Джой Давидман. Она полюбила Льюиса, прочитав его книги, и приехала к нему в Англию. Льюис не отвечал на её ухаживания. А потом она заболела раком. Все ждали её смерти, и Льюис, чтобы её обрадовать, обвенчался с ней прямо в больничной палате. После этого Джой пошла на поправку, и они прожили с Льюисом ещё шесть светлых лет. Жена для Льюиса была образом Божиим. Но в день венчания Льюис сам заболел тяжело, но не роптал. Он верил, что своими страданиями искупает страдания своей жены.

«Хроники Нарнии»

В «Хрониках Нарнии» Льюис открывает, что видеть мир сказкой – значит видеть его правильно. Всё вокруг слишком чудесно, чтобы это могло выразить что-либо, кроме самой жизни или сказки. И в христианстве, и в сказке жизнь – это радость. Искушения, боль, трудности не отменяют данного общего содержания бытия.

Однако радость эта есть радость, проходящая испытания, как верность и труд должны сполна оплатить блаженство. И лишь отказавшись от своей малой выгоды, мы обретаем себя настоящих.

Нарния – ещё один образ нашего мира. А в нашем мире интересно жить, когда человек повёрнут лицом к Аслану. Ещё Сократ (согласно Платону) говорил: «Не слушая Бога нельзя оставаться спокойным». Добавим: и нельзя видеть мир как чудо.

Льюис посвящает сказку своей маленькой родственнице в надежде, что она вырастет настолько, что снова начнёт читать сказки, вернётся в детство взрослой дорогой, примет мудрость. Эта мудрость в том, чтоб увидеть всё, что есть, в свете веры.

Когда человек ищет истину, он находит христианство. Открывающаяся мудрецу суть бытия даёт видеть всё православным взглядом, даже если этот человек ничего не знает об истинной вере. В этом ещё одно великое доказательство истинности православия – все мудрецы земли, от Сократа до Платона, от Конфуция до Сэй-Сёнагон постигают последнюю глубину бытия одинаково. И быть мудрым – значит быть чутким к Богу. А последнее всегда зависит от нашей добродетели, от степени нашей жизни для других.

Сказка – это образ нашего мира. И для героев сказки путь к счастливому концу столь же труден, как и в нашем большом мире. И всё же добро непременно прогонит зло, и в этой простой истине утверждается не только сказка, но и жизнь наша...
Сколько сил даёт человеку ощущение эпичности мира, к которому в наибольшей мере приобщают древние легенды и великие сказки. Они расширяют взгляд, помогая видеть события в их онтологической, духовной глубине, а не с точки зрения сиюминутных новостных лент. А вслед за расширением взгляда приходит расширение сердца, когда ты вдруг посреди беды ощущаешь, что у Бога нет плохих концов для любимых Им.

Кроме легенд и сказок, такой же мир и взгляд приносит человеку и Библия – сказка сказок, случившаяся на самом деле.

Как-то я спросил духовного человека о том, что нас ждёт, и он ответил: «У Бога ни для кого нет плохого». И об этом таинстве присутствия Божьего в нашей жизни, о сокровенном Его водительстве нас в Землю Обетованную говорят и Бог, и сказки, и сердца наши...

Эльфов Толкина определяет величие, которое идёт от Духа. Обитателей Нарнии тот же Дух делает значимыми в их малости. Это можно сравнить с тем, как некая семейная девушка готовит, стирает, ухаживает за детьми или ходит на работу, но сквозь все её дела видно Небо, ведь она старается не для себя.

Нарнийцы, имея бытовые заботы, живут беззаботно, ведь достаток никогда не определяет жизнь. Великие сказки умеют освобождать человека от страха, что ему не хватит еды, питья и одежды. Они являют, что мы никогда не зависим от хлеба насущного, и единственное богатство – Аслан и друзья. И это богатство никто не отнимет у нас...

Вдохновение на жизнь

Сказки всегда укрепляли людей жить и надеяться. Они всей силой заключённой в них благодати являли смысл и среди ночи помогали верить в рассвет.

Одна девушка, пережив много боли, впоследствии говорила, что она смогла это сделать только благодаря двум сказкам: «Хроникам Нарнии» и «Саге о древней надежде».

Некоторые священники утверждали, что Льюис помогает им лучше понимать Бога.

Ещё одно целительное свойство его книг заключается в том, что человек, прочтя их, быть может, впервые, понимает, что Господь на его стороне, как евангельский блудный сын и в мятеже остаётся для своего родителя именно сыном. Это открытие, как правило, удивляет даже христиан, ведь куда легче думать о Боге-судье, чем о Боге-милости.

В людях древности была одна удивительная черта: они считали грех грехом, а не средством самовыражения, не частной позицией человека по вопросам морали.

Так, рыцарь Ланселот из легенды о короле Артуре, ужаснувшись тому, что из-за его страстной влюблённости в королеву происходит война и погибают люди, постригается в монахи. Так же поступает и королева Гвиневра, когда её страсть к Ланселоту приводит к смерти её мужа – короля Артура. До конца жизни она не может избавиться от чувств к рыцарю, но уже в монастыре разрешает ему увидеть её всего раз, ненадолго, а потом до конца жизни молится: «Чтоб никогда не видеть ей Ланселота телесными очами».

Сколько же надо иметь доверия Господу, чтоб желанную встречу на земле отложить до рая, где не будет уже никакой страсти и любовь очистится от всякого вожделения! Сколько сил душевных нужно иметь, чтобы поступить так!
И пускай они оба персонажи древней легенды, но за ними стоит светлое мироощущение древних, согласно которому Бог не просто на небесах живёт, но всецело участвует в жизни нашей. Перед смертью Ланселот говорит: «Я надеюсь, что ни в чём не прогневил Господа». И именно это отношение к Всевышнему (не к королю, даме или семье) он считает ключевым в своей жизни.

Читая такие строки, невольно понимаешь, что современные люди часто далеко уходят не только от евангельских праведников, но и от евангельских грешников. А ведь падшего человека делают человеком две вещи: способность плакать при своём отречении и преклонять колена перед Высшим себя...

И здесь Льюис выступает как свидетель радости, как человек, который познал смирение, и оно не принесло ему, подобно хемингуэевскому персонажу, утраты человеческого достоинства. Клайв учит, что только преклонивший колени возвышается до звания человека, ведь тогда он правильно смотрит на свою любовь.

Нелепо думать, что великие книги создают свой собственный мир. Они дают нам зрение зорко и мудро видеть мир Божий. И, умножая в нём красоту, книга делает это сообразно духовным законам нашего мира.

Сколько бы мы ни говорили о человеке, каждый из нас настолько глубок, что весь мир можно было бы заполнить книгами о нём одном.

«Мы никогда не общаемся со смертными», – пишет Льюис. Величие великих людей всегда состоит в двух вещах. Они живут для других, и они способны открыть любому последнему фермеру, любой уставшей домохозяйке, насколько каждый из них драгоценен и велик перед Богом. Именно поэтому герои Нарнии так малы. Бобры, мыши, дети велики в этой своей малости, ведь они как зеница ока в очах Аслана.

Нарния – это наш мир, где все предельно важны, и никто не знает об этом. Важность и нужность каждого, как бы он ни был мал, неповторимость всего и всех – вот то открытие, которое готовит Льюис своим читателям. И пока они смотрят в книгу, Сам Бог любви смотрит им в сердце...

Артем Перлик