Правмир

И может ли священник сказать: «Ты должен»?

Вы знакомитесь со священником и слышите: «Давайте сразу договоримся. Если вы ходите ко мне, вы ходите только ко мне». А потом оказывается, что, следуя его советам, вы разрушили свою жизнь. Протоиерей Павел Великанов рассказывает, как не стать жертвой духовного абьюза.

Как понять, что перед тобой абьюзер в рясе

— Слово «абьюз» сегодня встречается везде — от глянцевых журналов до подростковых разговоров, а теперь пришло и в религиозную жизнь. Все заговорили про духовный абьюз. Что это такое?

— Духовный абьюз — это особая форма отношений, когда человек привыкает к насилию как к норме со стороны духовника. Насилие, конечно, не физическое, а прежде всего эмоциональное, либо пастырское. Думаю, что из-за активности этой темы в светской психологии она постепенно стала переходить и в область духовной жизни, потому что есть феномен невротической религиозности, когда духовные вопросы подменяются невротическими.

Христианство — это ведь религия очень взрослая, она для внутренне зрелого человека. Но чаще всего мы видим, что люди переступают порог храма в поисках решений совершенно житейских проблем. В целом это нормально, в этом нет ничего страшного.

Если у человека хороший духовник, то человек постепенно повзрослеет и выйдет из состояния «решите за меня эту проблему».

Но если духовник — любитель помладостарчествовать, усилится привычный инфантилизм, естественный для новообращенного. И вот он сам уже вообще не может принимать решения — так жить или по-другому, — ему нужен внешний авторитет, внешняя опора. Абьюз начинается, когда человек без этой опоры уже не мыслит собственного существования.

— Как это работает?

— Например, у некоего молодого человека море комплексов, для себя самого он — ничтожество. И естественно, у него будут проблемы с девушками: он даже мысли не допускает, что может оказаться для кого-то привлекательным. Если такой человек попадет к жесткому, авторитарному духовнику, не имеющему собственных детей, не знакомому с подростковой психологией, то есть большая вероятность, что этот духовник может предложить ему монашеский путь.

«Это нормально, что ты не знаешь, как общаться с девушкой. Это говорит о том, что у тебя налицо монашеское призвание!» Но если бы на месте этого священника оказался грамотный психотерапевт, он бы сказал прямо противоположное — что ни в коем случае не надо этому человеку идти в монашество и с течением времени он поймет, что его закомплексованность — никакое не призвание, а проблема психологического характера, которая даже в монастыре не разрешится…

— Вам приходилось сталкиваться со священниками-абьюзерами?

— Конечно. Это зрелище эффектное, эмоционально напряженное и очень… пронзительно-привлекательное. Вот представьте себе, вы приходите знакомиться к священнику, он внешне такой очень благообразный, духовный, нестриженый, как с древней иконы. И первое, что вы от него слышите: «Давайте сразу договоримся. Если вы ходите ко мне, вы ходите только ко мне (многозначительная пауза — Прим.авт.). И ко мне не возвращаются! Если вы решите от меня уйти, вы больше никогда не посмеете ко мне даже приблизиться!..»

Вас загнали в ситуацию жесткого выбора, к которому вы, может быть, и не готовы. Это пример типичного духовного абьюза.

Но батюшка же очень духовный, благодатный, такой весь сияет. Ну хорошо, вы соглашаетесь. А потом в какой-то момент вдруг осознаете, что у вас нет контакта с этим человеком.

Советы, которые он дает, действуют на вас разрушительно. То, что казалось раньше более или менее стабильно устроенным, вдруг начинает разваливаться, хотя вы руководствуетесь только благословениями батюшки. В нормальном внутреннем состоянии вы бы подумали: «Ну, наверное, надо с этим священником расстаться». Но над вами уже с первого знакомства висит условное проклятие: «Ко мне дважды не приходят!»

— И как быть?

— Это очень непростой вопрос. Вы начинаете серьезно взвешивать, готовы ли вы на самом деле понести тяжесть проклятия своего духовника в сравнении с той тяжестью жизни, которую теперь ведете по его благословению.

Если бы этого изначального посыла не было, то человек бы попросил прощения, и нормальный духовник спокойно отнесся бы к тому, что он уходит. Но в ситуации духовного абьюза это превращается в большую драму.

— Почему так происходит? Зачем это священнику?

— Отчасти, конечно, это связано с давними психологическими проблемами священника. Я думаю, есть определенная часть молодых людей, которые идут в священство, чтобы так самореализоваться, почувствовать себя состоявшимся. Им надо обязательно подняться над остальными хотя бы иерархически. Это происходит не только со священниками, но и с людьми других профессий, связанных со стремлением к власти, а священник, по определению, имеет бóльшую власть, чем обычный мирянин, это очевидно.

С другой стороны, нередко молодой священник, у которого нет потребности в абьюзе, может оказаться в той среде, где единственно понимаемый язык — это язык насилия.

Особенно часто это происходит, когда на приходах меняется священник и новому достается в наследие уже сформированная культура отношений между пастырем и пасомыми.

И если пасомые привыкли, что их держат крепкой рукой, за них решают все вопросы и от них требуется только слепое послушание, то такому священнику будет очень непросто. Возможно, в какой-то момент он даже будет вынужден подыгрывать, поскольку иначе прихожане не понимают, для них свободное, доверительное отношение со стороны священника — это безразличие, отчуждение и незаинтересованность в их жизни.

— Как понять и признаться себе, что перед тобой абьюзер в рясе?

— Те же самые правила, которые актуальны при созависимости, можно перенести в область духовную. И первое основное правило — несамодостаточность. Если человек не ощущает себя удовлетворенным, довольным, счастливым и способным проводить долгое время один, то есть риск, что здесь появится пространство созависимых отношений.

Второй очень важный маркер — невозможность легко расстаться. Участники этих болезненных патологических отношений очень трудно расстаются, даже когда разрушают друг друга, когда общение и тем более духовное окормление для каждой из этих сторон становятся очень болезненными. Причем оба участника сами могут не понимать, в чем причина, все это спрятано в упаковку, которая кажется исключительно религиозной.

В христианстве нет никакого «нужно»

— Вообще есть ли у священника право сказать человеку: «Ты должен…»

— Вы знаете, у горячо любимого мной архимандрита Емилиана (Вафидиса) есть потрясающая мысль. Он буквально говорит, что в христианстве нет никакого «нужно», потому что все «нужно…» — это исключительно мысленные конструкции. Христианин должен двигаться по зову сердца и совести.

Если у тебя внутри ничего не горит, если у тебя нет желания, ты не можешь подменить его отсутствие какой-то интеллектуальной установкой по принципу «ты должен».

Первое, с чем рекомендует работать святитель Феофан Затворник в своих письмах и духовных наставлениях, — это сердце. В норме человеческое сердце — хочет. Если сердце ничего не хочет, можно смело говорить об определенном расстройстве, как правило, невротическом. Человек зациклился сам на себе, в душе у него образовалась дыра. И бессмысленно эту дыру пытаться заполнять какими-то правильными умопостроениями, она от этого никуда не исчезнет. Надо разобраться, что там замкнуло.

Поэтому святитель Феофан очень много внимания и обращает на так называемое «внутрьпребывание» — необходимость чувствовать себя самого как бы немножко изнутри, смотреть, что происходит в душе, глазами «внутреннего режиссера» и понимать: вот эти помыслы рождают во мне такие-то желания, а вот эта ситуация рождает такую-то реакцию. «Внутрьпребывание» — это и есть с психологической точки зрения постоянная проверка контакта с самим собой.

— Что это нам дает?

— Сначала мы просто все распознаём и принимаем как некую данность — безоценочно, не разделяя на плохое и хорошее. Так мы по крайней мере узнаем, какая каша варится внутри нас, и только тогда с этим можно будет что-то сделать. Если мы отказываемся туда заглядывать, кладем бетонную крышку и говорим: «А, неважно, что там происходит. Главное — четко выполнять то, что мне батюшка сказал», — под этой ставшей герметичной кастрюлей все равно будет работать горелка. И в какой-то момент, возможно, произойдет большой «бум»! Почему мы говорим, что «в душе накипело»? А потому, что крышка была придавлена очень крепко — и кастрюлю стало разрывать изнутри!

— Но вот священник, доказывая свою правоту, берет в союзники Бога и говорит про «волю Божию» и «гнев Божий». И прихожанин слышит, что не спасется, если не будет выполнять то-то и то-то.

— Когда священник говорит, что ты должен то-то и то-то, он в первую очередь сам должен вспомнить слова Христа о том, что самое главное — любить Бога и ближнего как самого себя. Вокруг этого в христианстве все и вращается. Понимаете, мы не можем любить другого человека по щелчку, потому что любовь — это состояние духа, это готовность принять другого человека без попытки его корректировать под себя.

Когда мы любим, мы принимаем в человеке даже то, что раньше для нас было чужим. Потому что мы докапываемся до его какой-то глубинной сущности. Но вот такое приятие невозможно исключительно волевым усилием, это некая, я бы сказал, экзистенциальная установка всей природы человека, которая проявляется особенно ярко, когда люди влюбляются друг в друга.

«Бог не надевает на тебя духовные наручники»

— Где тогда вообще грань между духовным наставничеством и контролем за духовной жизнью прихожанина?

— Я очень хорошо помню, как проводил исповеди отец Кирилл Павлов, известный духовник Троице-Сергиевой лавры. Вот абьюз для него был абсолютно невозможен, потому что отец Кирилл не навязывал своего мнения, даже если его буквально принуждали: «Батюшка, а вы как считаете? Как надо?»

Он излагал свой взгляд, но никогда не превращал его в безальтернативный.

Он говорил, что вот в этой ситуации он считает так и так, после чего ставил точку.

Он не угрожал карами небесными, не пророчествовал, что будет плохо. Он просто был рядом с этим человеком, принимал его право не согласиться и никогда не смотрел на своего духовного пасомого как на врага со словами: «Как ты посмел сделать вопреки моему благословению? Ты нанес мне личное духовное оскорбление и унизил меня как духовника».

Феномен отца Кирилла — в безграничной любви и уважении к праву другого человека быть не таким, каким, может, даже сам отец Кирилл хотел бы его видеть. Он всегда спрашивал: «А вот совесть твоя как подсказывает? Сердце твое тебе что говорит?» Его это волновало больше, чем сложность самой ситуации, которая могла быть просто неразрешимой. И вот тем самым он постоянно подчеркивал, что ты как человек, как личность, как образ Божий имеешь свою значимость.

— Что сказать, когда священник дает непрошеные советы и указывает, как надо жить, воспитывать детей, строить отношения в семье?

— В такой ситуации ответ может быть только один. Человек сам отвечает за свою жизнь, только он решает, насколько тот или иной совет священника для него приемлем. Бог не надевает духовные наручники, наоборот. Он дает свободу делать все, что хочешь, если ты находишься в духе любви и в сонастроенности с миром Божиим. Никто не вправе тебе сказать: «Делай так или делай сяк». Ты можешь сделать совершенно по-другому, и это будет еще лучше, чем все то, что делали до тебя другие. Но только человек с большим мужеством и верой может взять на себя ответственность, а многим эту ответственность хочется с себя сбросить.

Но дело в том, что, отдавая свою ответственность духовнику или кому-то другому, человек все равно берет ее на себя, потому что последствия будет расхлебывать он сам.

Он не может прийти к духовнику и сказать: «Батюшка, вы мне всю жизнь сломали — а теперь обязаны ее починить!» Ну а ты-то сам чем думал, когда вверял всю свою жизнь без всяких гарантий, даже не понимая, что это за священник и что он с тобой сделает? Это твоя ответственность, твоя ошибка, может быть, даже самая главная в жизни.

— Но если ты не следуешь его советам, возникает чувство вины: «Ну вот, как же так, батюшка мне говорит, а я…» Как с этим бороться?

— Я, может, скажу странную вещь, но в христианстве нет такой добродетели, как чувство вины. Есть покаяние — когда человек осознает неправильность своих поступков, мыслей, слов и хочет изменить то, что возможно изменить. Но само чувство вины — это всегда чувство манипулятивное, им можно очень легко пользоваться, чтобы управлять человеком. Чувство вины и страх Божий — прямо противоположные вещи, потому что чувство вины приводит человека к замкнутости.

После грехопадения Адам и Ева пытались сбежать, спрятаться от Бога. Это и есть чувство вины. Но раскаяние разворачивает человека по направлению к Богу, это следствие переживания страха Божия, прикосновения к нему. Такой импульс никогда не может быть результатом чувства вины.

— А что делать священнику, когда прихожанин спрашивает, можно ли ему поехать на день рождения к другу или купить холодильник, например?

— В христианском благовестии одна из самых сильных сторон — отказ Бога диктовать человеку, как он должен себя вести. Если Бог принимает за человека все решения, тогда у человека нет жизни, ценной для Бога. Получается, что Бог проживает Свою жизнь в другом человеке. И когда человек ищет в каждой мелочи чьего-то одобрения, это говорит о том, что сам человек как личность пока еще не состоялся, он находится в болезненной зависимости от внешнего авторитета.

Твое самостоятельное решение важно, даже если оно ошибочно, ты не винтик в каком-то огромном механизме.

Очень часто к духовнику подходят, как к оракулу, который должен нажать какие-то мистические кнопки и выдать один-единственный правильный ответ. Но ведь постигать волю Божию — это не значит решать сложное уравнение.

Нужно искать правильную тональность, в согласии с которой человек свободен творить что угодно и как угодно. Если человек находится в согласованности со Христом, с духом Божиим, то он может вместе с апостолом Павлом говорить об абсолютной свободе: «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе!»

— Какими с этой точки зрения должны быть отношения между священником и прихожанином?

— Я бы привел такой образ… Это похоже на отношения проводника и альпиниста. Конечно, сам человек может попробовать забраться на Эльбрус, Казбек или Эверест, но, скорее всего, чтобы все закончилось благополучно, ему будет нужен проводник. Без проводника шансов остаться в живых очень мало. Точно так же и в духовной жизни. Когда есть желание и готовность подниматься на гору добродетелей, духовник должен быть рядом и помогать тебе — именно как проводник. Он подсказывает, поддерживает, предупреждает о тех опасностях, которые обязательно будут на твоем пути, но он не взваливает тебя на свои плечи и не тащит к вершине: ты сам идешь, своими ногами всю дорогу!

— В каких случаях проповедь превращается в духовный абьюз? Одно время было модно в СМИ печатать мнения священников по всем вопросам, сейчас это скорее людей раздражает. Люди не терпят, когда навязывают именно религию, почему так?

— Наверное, нужно провести границу между свидетельством и навязыванием. Христианин не может не свидетельствовать о своей вере. Но если это свидетельство простое и ясное, оно не будет вызывать такого отторжения, как если бы то же самое свидетельство было наполнено агрессией, обесцениванием и навязыванием. Можно об одних и тех же вещах говорить разными словами.

Мне очень нравится афоризм Григория Померанца о том, что дьявол начинается с пены на губах ангела.

Стиль полемики гораздо важнее ее предмета, потому что предметы приходят и уходят, а стиль полемики создает определенную цивилизацию.

И когда мы свидетельствуем о ценностях нашей веры твердо, но спокойно, с уважением к другой позиции, такая проповедь не будет вызывать столько же негативной реакции, как если бы мы начинали что-то эмоционально декларировать, унижая другую сторону.

Это проблема не только церковной среды, но и современного мира вообще. И если проповедничество в одну сторону, монологичность были профессиональной болезнью именно нас, клириков, то сейчас похожие декларации или суждения без попытки их как-то обосновать — а что еще хуже, без желания услышать другую точку зрения, — приводят к понятному агрессивному неприятию.

Духовный абьюз у мирян

— Религиозностью человека могут манипулировать не только священники, но и «особо усердные» прихожане, иногда просто близкие люди. Есть ли что-то общее между духовным абьюзером и религиозным фанатиком?

— В религии задействованы все стороны — и рациональная, и волевая, и эмоциональная. В норме все эти три составляющие взаимодействуют друг с другом и друг друга уравновешивают. Но бывает и так, что одна из сторон становится преобладающей. Если это сторона волевая, причем очень крепко связанная с эмоциональной, то мы получаем религиозного фанатика. Фанатизм отличается от здоровой религиозности тем, что не терпит инаковости, в чем бы она ни проявлялась.

Если мы внимательно всмотримся в то, как Христос общался со Своими учениками, мы заметим, что Он практически никогда ни к чему их не принуждал. И в этом мне видится огромная мудрость и огромная деликатность Бога, как Он был нам явлен Христом Спасителем. Отсутствие деликатности и уважения к праву другого быть не таким, как я хочу его видеть, и есть то самое главное, что отличает фанатичную религиозность от здоровой.

Только невротику надо, чтобы вокруг него было так, как он хочет. «Я должен (или должна) все понять — иначе это невыносимо!» — говорит невротик. Для человека, который смотрит на мир с любовью, происходящее вокруг не по его сценарию является как раз-таки пространством, в котором он знакомится с Богом и другими людьми и как бы познает снова и снова, что жизнь нельзя запрограммировать. И это становится для него источником радости.

— Абьюзер умеет перевирать многие фразы из Священного Писания себе в угоду, при этом очень убедительно.

— Когда такие люди используют цитаты Священного Писания и цитаты святых отцов, выдергивая их из контекста, они отказываются видеть ту глубину, ту многослойность, которая есть в любом слове Божественного откровения. И в таких случаях я вспоминаю замечательный мем: «Все могу в укрепляющем меня слове Писания, вырванном из контекста».

Не надо вырывать слова и превращать живое Писание, которое требует молчания и сонастроенности, в дубинку, которой охаживают своих идейных, идеологических или ритуальных врагов.

Это совсем не по-христиански.

— Ну вот, например, классическое: «Да боится жена мужа своего». Эту фразу эксплуатируют направо и налево. Или: «Жены ваши в церквах да молчат; ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении…»

— Сегодня [в храме] читалось замечательное Евангелие о том, как после чудесного лова рыбы Петр бухнулся перед Спасителем и просил Его уйти из лодки. И когда говорят, вспоминая слова апостола Павла, что жена да боится мужа своего, мне почему-то на ум сразу приходит эта история. Даже не сама история, а то, как отреагировал Спаситель. Он сказал два очень простых слова: «Не бойся».

Если мы боимся и наши отношения с супругом строятся не на взаимном доверии, не на любви, не на готовности принимать позицию другого, а только на иерархическом подчинении, то, боюсь, такая жена вряд ли будет на самом деле счастливой.

— Очень часто в семье кто-то один более религиозен, более правильно и четко все выполняет, и вот он говорит: «В церковь надо всей семьей, молиться надо вместе, купи себе уже молитвослов, тут такой-то пост, поэтому мы…» Что делать, если один супруг, по мнению другого, «отстает»?

— В ситуации, когда у жены и мужа разный градус религиозности и кого-то очень сильно подмывает духовная ревность выделать — как овечью шкурку — другого в высокодуховного христианина, мне хочется такому супругу ответить словами Христа: «Не бойся, только веруй!» Эти слова Спаситель сказал сотнику, который был уверен, что его дочь умерла и нет смысла беспокоить Учителя.

Так вот, если ты любишь на самом деле своего мужа, свою жену, это самая сильная проповедь, которую только можно сказать человеку, но не словами, а своим сердцем и своей жизнью. И то, как ты раскроешься в своем христианстве, будет куда более привлекательным для твоей второй половины, чем все остальное — и посещение службы, и участие в таинствах, и знакомство с Евангелием. Потому что ничего сильнее не действует на человека, чем отражение Божественной гармонии, красоты и любви в глазах любимого.

— В церковной среде есть некий интерес к тому, как другие справляются со своими религиозными обязанностями: «Что вы едите в постный день? Салат с маслом? Вроде сегодня день без масла… А что-то давно твоего мужа в храме не было. Смотри, так от Церкви совсем отойдет…» Это что? Нездоровый интерес, добра хотят или нарушение границ, с которым надо бороться?

— Самый лучший способ бороться с таким избыточным интересом к вопросам религиозности в твоей жизни — переводить все в шутку. Нет ничего лучше, что сдергивает человека, который слишком много думает об ответственности за судьбу других, из умозрительных пространств на нашу грешную землю.

Но тут главное найти правильную грань между иронией и сарказмом. Если ирония всячески приветствуется и помогает разрядить невротическое облако напряженности, то сарказм это облако упаковывает и превращает в снаряд, которым можно разрушить чужую жизнь и то, что ценно для другого.

Сарказм всегда связан с унижением и обесцениванием.

Он не просто отрезает другому человеку крылья, он еще их присыпает каким-то ядовитым порошком, чтобы там ничего больше не выросло.

— А как быть с фразами из разряда, когда человек хочет показать, что другой не оправдывает его ожидания как христианин? «Ты возмутился? Обиделся? Ну ты же в храм ходишь, смиряться надо».

— В «Новом Афонском патерике» есть потрясающая история. В одном небольшом скиту братия заметила, что куда-то стали пропадать дыни. А поскольку чужих там не было, воровал явно кто-то из своих. И вот один очень ревностный монах решил выяснить, что же за паршивая овца завелась в стаде. Он спрятался ночью, все увидел и побежал к игумену: «Вот, геронда, я знаю, кто из наших ворует дыни!» И в этот момент геронда затыкает ему рот рукой и говорит: «Молчи. Если в следующий раз ты захочешь снова узнать, кто вор в нашем монастыре, спрячься так, чтобы он тебя ни при каких условиях не заметил». И дальше он произносит фразу безумную — и абсолютно гениальную: «Для спокойствия его совести!..»

Вот это настоящее отношение любви: ты отказываешься использовать мощнейший манипулятивный инструмент — возгревание вины в другом человеке. Ведь игумен мог бы на трапезе подняться и пристыдить: «А вот наш брат Агапит — что, брате Агапите, ничего не хочешь сказать всем нам?..» И представляю, как бы этот Агапит краснел, белел, мучился угрызениями совести, будучи загнанным в угол. Но игумен его любит даже в его грехе, даже зная, что он вор. Он дает ему время на покаяние, он ждет, когда в нем внутри вызреет осознание этого греха. Он верит в то, что Агапит гораздо лучше, чем по факту себя предъявляет в своем грехе.

И вот эта вера, несмотря на очевидный грех, отличает подлинную христианскую любовь от всех остальных попыток причинить добро другому. С точки зрения авторитарной духовности поступок этого игумена — полное безумие. Но в этом безумии раскрывается вся красота игумена как носителя образа Христова.

— Рассуждая над темой духовного абьюза, вы писали, что насилие неизбежно порождает насилие. Как прервать этот круговорот?

— У апостола Павла есть прекрасный завет: «Не будь побежден злом, но побеждай зло добром». Потому что, если мы на насилие отвечаем другим насилием, мы получаем насилие в квадрате. И Спаситель на Кресте дает миру ответ на вопрос: что Ты сделал, чтобы зла не было? Прибитый, беспомощный, обнаженный, поруганный, оплеванный Христос отказывается сопротивляться тому злу мира, которое на Него обрушилось. Это зло Он принимает в Себя, вбирая весь грех, всю человеческую ненависть, которая обращена на Него, и ее никоим образом не отражает, но в Своем Воскресении все это разрушает как бы изнутри.

Это очень хорошо показал Юкио Мисима в романе «Золотой храм», где молодой послушник совершает насилие как некую вершину своей самореализации.

Насилие, рождающее насилие, зацикливается само на себе и приводит к самоуничтожению.

Но Бог не сотворил смерти, смерть появляется только там, где человек выпадает из замысла Бога о своей жизни.

Бессмысленно бороться с темнотой, взяв в руки самую черную дубинку. С темнотой можно бороться только светом. И Христианство нас призывает именно к этому. Если в вас будет тот самый свет, который тьма не может объять, то насилию не за что будет зацепиться.

Вероника Словохотова

Сергей Щедрин