Почему не надо бояться западной христианской культуры и гуманизма – Анна Брискина-Мюллер

В рамках Международной афонской конференции, организованной Киевской духовной академией и Институтом афонского наследия в Украине, был зачитан доклад доктором богословия (Германия) Анной Брискиной-Мюллер о вкладе Киевских духовных школ в развитие личности известного афонского старца прп. Паисия Величковского.

Редакция портала попросила Анну Михайловну подробнее рассказать об интересных и малоизвестных аспектах жизни преподобного Паисия.

А также о том, как могут сочетаться православная аскетика и идеи западного просвещения и гуманизма.

Анна Брискина-Мюллер. Фото: © Наталья Горошкова. Православная Жизнь

– Анна, боязнь западной христианской культуры и западной науки – откуда такая фобия у православных?

– Предубеждения были всегда, во всех конфессиях. И до сегодняшнего дня католики и протестанты держатся каждый сам по себе – у них свои богословские факультеты, свои ученые степени, профессора.

То же наблюдается и в Православии. Ничего страшного в этом нет. Вопрос только в том, находимся ли мы со сторонниками других конфессий в диалоге или мы этот диалог полностью исключаем.

Особый интерес представляет немецкий опыт, согласно которому богословие должно изучаться в рамках университета. Эта среда благоприятна принципиально для всех специальностей, потому что способствует их диалогу друг с другом, в случае с богословием – диалогу Церкви с обществом.

В ситуации подобного диалога богословие вынуждено реагировать на вопрошания современников, на вызовы времени, таким образом выполняя заповедь Христа «идите научите все народы» (Мф. 28:19), то есть объясните, расскажите, обоснуйте, не уходите от ответов.

Ведь на каждый новый вызов нужна наша реакция; формулировками XVIII века сегодня в нецерковном обществе никого ни в чем не убедишь.

Поэтому и необходим диалог богословия как с другими науками, так и с конфессиями. Постулаты учений других конфессий нужно знать хотя бы ради миссионерских целей. А бывает и такое, что мы, утратив какую-то свою традицию, считаем ее достоянием другой конфессии и ошибаемся.

– В своем докладе на афонской конференции Вы говорили о том, что в личности и трудах Паисия Величковского просматриваются следы гуманизма и Просвещения. Вы подчеркнули его отношение к субординации...

– Прп. Паисий Величковский сначала отказывался брать кого-либо в ученики. Первый желающий – молдаванин Виссарион – долго просился к нему. Паисий же не мыслил себя в роли учителя, духовного отца, и предложил ему жить вместе, но не как учитель с учеником, а как братья, во взаимопослушании.

Этот мотив – избегание каких бы то ни было иерархических отношений – есть и в Египетском патерике и встречается в формулировке «не меряйся», «не сравнивай себя», «не соревнуйся», а это ведь ничто иное, как другая сторона заповеди о любви к ближнему.

Действительно, общество постоянно находится в состоянии конкуренции: муж–жена, дети–родители, коллеги в коллективе и т. д.

– Этим пропитана вся светская жизнь…

– Да и церковная тоже... В среде египетских пустынников, конечно, первое, что нам бросается в глаза, – это духовное руководство. Но ведь случалось, когда отшельник, которого просили о совете или стать духовным отцом, отказывал просящему в духовном руководстве – причем по очень разным причинам и иногда весьма резко. Это могло быть нежелание монаха рассеивать внимание, ощущение своего недостоинства, своей неопытности или же убежденность в том, что духовное руководство вредно для обеих сторон – как для учителя, так и для ученика. И причина такого взгляда кроется в том же: духовное руководство таит в себе опасность (для духовного отца) надмения. Поэтому были в Египте ситуации, когда учитель осознавал, что ученик превзошел его, и просился, в свою очередь, к нему в ученики.
Сравнение, соревнование, конкуренция – то, чем страдает человечество со времен Каина; это, так сказать, пострайский синдром. Осознание этого – в разной мере и в очень разных формулировках – мы встречаем как в египетской пустыне, так и в христианском гуманизме, и в эпоху Просвещения. А поскольку Киевская академия находилась под непосредственным влиянием последних, то можно предположить, что прп. Паисий проникся этим настроением – ощущением, что нужно избегать любого рода деятельности, которая может привести к «сравнению», к субординации – именно в годы учебы в Академии.

Прп. Паисий Величковский

– Таким образом, отдельные западно-христианские идеи, которые нам кажутся чуждыми для Православия, на самом деле имеют более раннее происхождение.

–  С падением Византии в 1453 году в Европу хлынули греческие эмигранты, вывозившие с собой библиотеки. Это, в свою очередь, подхлестнуло уже и так живой интерес европейцев к греческому наследию – как к философии, так и к богословию. Гуманизм XV–XVI веков всецело обращен к греческому наследию, к греческому языку. И возрождение этого интереса дало даже название целой эпохе – эпохе Возрождения. Поэтому не надо бояться гуманизма. Можно же взглянуть на это и так: Господь законсервировал византийское наследие руками гуманистов, а затем и ранних протестантов, которые, в свою очередь, выучив языки, научившись читать Библию в оригинале, передали любовь и интерес к греческому наследию, а также инструментарий, позволявший работать с этим наследием. Так этими идеями напиталась и Киевская академия – посредством иезуитов, также зараженных этими воззрениями. И в свое время все это позволило прп. Паисию подступиться к святоотеческим текстам и создать славянское «Добротолюбие».

– Переводы «Добротолюбия» Паисий Величковский осуществлял с греческих или  латинских источников?

– С греческих. Поиск греческих оригиналов начался на Афоне, когда преподобный Паисий принялся читать труды святых по-славянски. Но переводы местами были очень темными. Не помогло Паисию, искавшему смысл того или иного неясного места, и сравнение разных переводов и разных рукописей. Преподобный решил искать оригинал.

Он ходил по разным монастырям Афона, но не мог найти текстов. Даже имен отцов, труды которых он разыскивал, никто не слышал. И совершенно случайно Паисий увидел в келье одного монаха книгу (тот ее как раз переписывал) – и понял, что нашел то, что искал. Преподобный спросил его, почему даже имен никто не знает. Тот ответил, что тексты написаны на «чистейшем эллино-греческом языке».
– Возможно, на тот момент был в ходу уже новогреческий язык, который отличался от византийского, древнегреческого?

– Совершенно верно. Нужные Паисию источники были написаны на древнегреческом языке; к XVIII веку разговорный язык, конечно, сильно изменился. Кроме того, часть греков жила в туркоговорящих общинах. Все это не позволяло носителям греческого языка XVIII века читать святоотеческие тексты без специальной филологической подготовки.

Поэтому, говоря о следах гуманизма в трудах Паисия Величковского, я имею в виду его классическое образование, полученное им в Киевской академии: знания грамматики и стилистики, владение методом перевода, навык аналитической работы с текстом. Этот важный факт, к сожалению, не всегда учитывается современными биографами и исследователями трудов святого.

А то обстоятельство, что киевские годы Паисия обходят молчанием, объясняется тем, что Паисий покинул Академию, считая образование неполезным, поскольку основывалось оно не на святоотеческих творениях, а на текстах древнегреческих философов и риторов. Но надо ведь осознать, что он провел в академии целых пять лет.

Более того, в автобиографии Паисий пишет, что первые годы он учился с удовольствием. Далее у него усилилась тяга к монашеству, и он перестал видеть смысл в чтении Цицерона и в писании стихов и речей.
В работах К. Харламповича, Д. Вишневского, митрополита Макария Булгакова описаны программа и распорядок дня семинаристов, которые учились в огромных классах – коллективно зубрили, организовывались в маленькие группы под присмотром старших учеников, а также  самостоятельно получали знания.

Подобный опыт организации работы в большом коллективе сослужил Паисию позже добрую службу. Для переводческой работы ведь нужно и умение работать со словарями, и способность найти все нужные материалы, и выносливость кабинетного ученого. Сохранилось свидетельство о том, как Паисий, уже пожилой человек, сидит в постели (кстати, современники подчеркивают идеальный порядок и чистоту в его келье, аккуратность старца), обложившись подушками и словарями, прикрепив свечу к одному из них, скрючившись (у него была какая-то болезнь, может быть, псориаз –правая половина тела была сплошной раной). К нему заходили с вопросами, но он был так погружен в работу, что ничего не замечал вокруг себя. И тогда Паисия были вынуждены, что называется, «будить». И из этой сосредоточенности он выходил с трудом, начинал стонать и кряхтеть, к нему возвращались боль и усталость – все то, чего он не замечал во время работы.

Келья прп. Паисия в Нямецком монастыре. Фото: Paisius-niamets.orthodoxy.ru

Монах Митрофан, проживший с ним тридцать лет и создавший впоследствии его житие, пишет, что Паисию для сна достаточно было трех часов и что он всю ночь работал. При этом у него чтение, перевод, редакторская работа идут через запятую с «другими духовными подвигами». То есть переводческая работа здесь рассматривается как духовный подвиг!

Более того: Паисий настаивал и на том, чтобы и братья его постоянно читали Священное Писание и труды отцов – у себя в кельях. Чтение в его уставе идет наряду с умной молитвой и работой, к которой обязывался монах.

А мы часто боимся читать. Паисий говорил о том, что духовное руководство необходимо, но и человек – правда, он говорил о монахах – сам обязательно должен читать постоянно, всю жизнь.

– Преподобный Паисий говорит о духовном руководстве, хотя сам от него бежит. Сплошные парадоксы. Чем вызвана такая противоречивость в его натуре?

– Во-первых, Паисий сам так и не нашел себе духовного отца. Поэтому он, конечно, не считал себя способным к духовному руководству. И своего первого ученика он взял не в качестве ученика, а в качестве брата. Потому что ему самому хотелось побыть в послушании. Но он по натуре своей был человеком очень гибким, подвижными способным принимать решения – каждый раз новые – в зависимости от обстоятельств.

То есть Паисий не был радикалом, решившим раз и навсегда, что если он не может быть духовным отцом, то никогда им не будет. Нет, когда вокруг него собралась группа монахов, он действительно стал их духовным отцом. Но осознание своей неопытности ведь никуда не делось, он был человеком очень трезво мыслящим. И поэтому начал искать указания в книгах, решил посмотреть, что отцы пишут о том, как надо жить. То есть к отцам он стал прибегать как к учебникам духовной жизни. И вот этот взгляд – что руководит не он, а отцы через свои книги – и позволил ему, во-первых, все-таки взять на себя духовное руководство, а во-вторых, прийти к выводу о необходимости переводов – для того, чтобы монахи сами черпали себе духовное руководство у отцов.

То же с рукоположением. Паисий однажды уже решил, что никогда не будет священником – по недостоинству. Но когда братия приступила к нему с требованием послушания, тогда он подчинился.

Также интересный момент: молдавский князь относился к Паисию с большим почтением, благотворил его братству. И вот он решил, что великий учитель и подвижник не может жить в таком маленьком и труднодоступном монастыре, как Секу, с такой огромной братией. Князь решил переселить его в Нямецкий монастырь. Но там была чудотворная икона Богородицы и туда стекалось множество паломников, в том числе женщин. А Паисий понимал, что паломники нарушат покой братии, поэтому не хотел переходить в Нямец.

Князь настаивал на своем. Тогда Паисий перестал есть, слег, лишился сна, и братия уже стала опасаться за его жизнь. Ситуацию переломил и здесь аргумент князя: ты учишь других послушанию, а сам к нему не способен. Услышав подобное, он снова подчинился – против своей воли.

В новом монастыре Паисий первым делом помолился в церкви, как он сам пишет, поспал три часа и проснулся в хорошем расположении духа, готовый к новым обстоятельствам.

Все это свидетельствует о том, что прп. Паисий был очень гибким человеком – человеком, не перестававшим учиться.

Нямецкий монастырь. Фото: Paisius-niamets.orthodoxy.ru

– Это нам еще раз говорит, что категоричность – признак духовной незрелости.

– Совершенно верно. Конечно, мы знаем и другое. Он был очень антикатолически настроен. Но это было характерно для малороссов того времени, поскольку иезуиты и грекокатолики вели себя не лучшим образом – в том числе по отношению к протестантам. На Вознесение иезуиты, например, имели обыкновение рушить протестантские храмы.

Неудивительно, что и Феофан Прокопович, и митрополит Рафаил Заборовский, и Симон Тодорский испытывали симпатии к протестантам и были настроены крайне отрицательно к католикам. Но ведь даже и это обстоятельство – ситуация постоянного конфликта с католиками – говорит о том, что малороссийское православие было в постоянном контакте с католиками и протестантами, поляками, литовцами и немцами.

То есть малороссийское Православие находилось на территории постоянного конфликта конфессий. Хорошего в этом было мало, все три конфессии враждовали. Но любой конфликт означает встречу, взаимодействие, взаимовлияние. Протестанты, кстати, в XVI веке искали себе помощи у православных – против католиков, пытались переписываться с Константинопольским Патриархом, потому что были уверены, что раз греки не были «под папой», то сохранили чистоту вероучения и с ними можно иметь церковное единство. И протестантам казалось, что у православных веские аргументы против католиков.

– Еще последователи Лютера писали греческим патриархам...

– Попытку переписки протестанты предпринимали не один раз. Немецкий реформатор Филипп Меланхтон, который был автором основного вероучительного документа немецкой Реформации – Аугсбургского Исповедания – Confessio Augustana, перевел это исповедание на греческий – Confessio Augustana graeca.

Настоящий диалог не состоялся, но попытка была.

То есть мы видим, что полемика характерна для этих 200 лет – XVI–XVIII веков. Поэтому неудивительно, что Паисий Величковский напитался в Киевской Академии не только духом гуманизма, но и духом полемики. Но это никак не делает его человеком, неготовым к диалогу, к продумыванию каких-то новых путей в новых обстоятельствах.

– Что характерно для нашей эпохи?

– Хочется надеяться, что сегодняшняя Киевская академия – да и академия Московская, Петербургская, Одесская, и другие духовные школы – выберут диалог. А диалог подразумевает изучение своей традиции. Особенно в истории Киевской академии можно найти много примеров весьма плодотворного взаимодействия православных с католиками и протестантами, с такими многогранными явлениями, как гуманизм, схоластика и даже Просвещение.

Беседовали Наталья Горошкова и Дмитрий Марченко

Социальные комментарии Cackle