Пенсионерка Лидия Петровна, в прошлом аппаратчица на советском военном заводе, безуспешно «воцерковляла» своего мужа Степана, некогда трудившегося  вместе с ней высококвалифицированным токарем, а на пенсии – подрабатывавшего слесарем в ЖЭКе. Степан, в отличие от уверовавшей в Бога и посещавшей регулярно храм строгой супруги, не ходил на богослужения. Ну, разве на Пасху, Рождество и Крещение. Да еще на Спас, когда яблочки святят, а еще на крестины, венчания и отпевания… 

Когда-то Степан был комсомольцем в родном селе. Время было атеистическим – и когда  служил в армии в ПВО, про Бога вообще не думал. А вспомнил о Нем, когда попал воевать в Афганистан, незадолго до распада Союза. Там-то Степан впервые начал молиться: «Господи, помилуй! Матерь Божия, спаси!» Эти молитвы он помнил от бабки покойной, которая перед сном тихо шептала в углу: «Царица Небесная, Матерь Божия, спаси и сохрани нас всех! И сего отрока Степана…» Так и запомнил ее Степа в темной их хате с горящей лампадкой в углу у образов в золотистой фольге. 

Когда он лежал после контузии в госпитале, пришло письмо из дому с известием, что бабушка умерла. Тогда-то то ли в бреду, то ли во сне увидел ее, будто идет она по проселочной дороге, по белому песку, а вокруг лен цветет голубыми цветочками, и лошадка рядом, Олежка, и небо – синее-синее…  Конь был колхозный, но бабушка на нем ездила – возила молоко с фермы, рука у нее была поврежденная и работать на поле и ферме она не могла, разве что у себя на огороде, да на кухне у печки. А с лошадкой справлялась. Олежка и ночевал у них во дворе, и пасся ночью на выгоне за забором. И засыпая, Степан слышал, как гнедой фыркал и ударял передними копытами:  передвигаться со спутанными ногами он мог лишь небольшими прыжками. Еще покачивался со скрипом фонарь на ветру во дворе соседнего сельпо, и Степан засыпал под эти чудесные звуки и бабушкину «Царицу Небесную»…

А нынче, когда требовалось, Степан приходил в храм по просьбе супруги. На похоронах родственников, друзей и знакомых, а это все чаще случалось в последнее время, стоял он в храме чинно в своем выходном костюме с орденскими планками – со свечой в руке. А в выходной день стремился на рыбалку.

Случалось, Петровна под горячую руку отчитывала его за «безбожность» и отсутствие «страха Божьего», за «винопитие», «объядение и тайноядение». Степан испуганно поглядывал то на свою праведницу-супругу, то на изображение Страшного Суда на картине, которую спутница жизни прибила прямо над кроватью.

К тому же, учитывая трудную пенсионную жизнь, призывала мужа к рачительности и рассудительному использованию семейного бюджета. А не так, чтобы своим слесарям «поляну накрыть» чуть ли  не на ползарплаты или в долг давать дружкам, которые вообще редко возвращают. Этот грех назывался «небрежением и расточительством», поясняла она по вечерам Степану, «за который на мытарствах можно застрять на веки вечные», в лучшем случае, не унималась Петровна, ожидает  мучение  в «малом огне»… Однако праведность его набожной супруги как-то плохо вязалась с воспоминанием о далеком детстве. С  молитвой бабушки перед сном.  Да и загробную жизнь ему хотелось видеть такой, как во сне, где бабушка шла по льняному синему полю с лошадкой Олежкой.

И вот Лидия Петровна обнаружила пропажу орехов, заготовленных на Великий пост. Орехи содержат белок и заменяют мясо, следовательно, их необходимо иметь и потреблять в трудное великопостное время. Кинулась она к стеклянному бочонку, где хранились орехи, а там – пусто! Ладно бы, самогонка исчезла или сала кусок. А то – орехи, которые Степан отродясь не ел и не любил вовсе. И вообще, говорил ей, возражая, что питаться нужно «злаками», выросшими в родном селе. А если на малой родине орехи не росли и организм к ним не приучен, зачем их есть? Белок, вон, в семечках в изобилии. «Еще повкусней орехов всяких и бананов  с мармеладом!» – шутя отвечал Степан, уходя на работу.

Оказалось, орехи были подарены его дружку Лене, который болеет неизвестно чем. Высох весь и пожелтел. Ладно, дал бы с килограммчик или половину! А то – весь ореховый запас начисто исчез!

Степан выслушал тираду понурясь, не возражал. По опыту знал: лучшее средство защиты – молчать. Выпустит пар и успокоится. Так и вышло. Петровна повздыхала, помолчала, а потом за ужином сказала:

– И правильно сделал, что все отдал. По-евангельски. Сказано, просят рубаху – отдай две.

– Ну, две, может, и не надо, – засомневался Степан. – В чем на работу ходить? Голым, что ли?

– Не понимаешь ты ничего, потому что в Церковь не ходишь. И пиво пьешь в пост. Вот.

А Ленька через три недели помер. Как раз под Пасху. И в храме его отпевали. И Степан, как всегда, стоял торжественно со свечой в пиджаке с колодками. И даже слезу пустил. «Стареет», – думала Петровна. И сама заплакала.

А вечером квитанция пришла с почты. Друг Степана по Афгану, Мишка Яковлев, в Сочи живет, посылку прислал. Тяжелую, кило с 15 будет. Открыл ее Степан на кухне, а там – орехи кавказские – один в один. Петровна так и ахнула!

– Это Ленька нам с того света через Мишку отправил! – резюмировал спокойно Степан. – Так всегда бывает. Я недавно Борису отдал свой паяльник. А мне бригадир на днях какой-то американский подарил, который может регулировать температуру накала. Такой нигде и не купишь. Вот как.

Петровна долго стояла над посылкой с орехами, глубоко задумавшись и качая головой. Вон оно-то как!..

Сергей Герук