Интервью с архиепископом Обуховским Ионой.

Мирная беседа в уютном Ионинском монастыре проходила в небольшой чайной, выйдя из которой ты попадаешь в удивительным мир, созданный в том числе и стараниями владыки Ионы. Гость «Православной Жизни» – архиепископ Обуховский, глава синодального отдела УПЦ по делам молодежи, настоятель Ионинского монастыря Иона Черепанов. 

– Некоторые епископы и митрополиты считают, что им не нужно находиться в социальных сетях и вообще предпочитают изолироваться от жизни в Интернете. Вы же невероятно активны в Фейсбуке. Почему? Для чего это нужно?

– Честно говоря, ответить на этот вопрос сложно. Я думаю, что каждый выбирает участвовать или не участвовать в соцсетях по своему усмотрению. Всё-таки большинство архиереев у нас уже достаточно пожилого возраста, и период их взросления пришелся на то время, когда ещё ни о каких соцсетях речь не шла.

Я несколько помоложе, и тем более занимаю соответствующую церковную должность по работе с молодежью... Поэтому, мне так или иначе приходится быть в курсе каких-то современных новинок.

Это не значит, что участвовать в соцсетях хорошо, а не участвовать плохо и наоборот. Просто каждый избирает свою меру общения с миром, свой способ общения с паствой и обществом в соответствии с тем, что ему ближе.

Кто-то, может быть, готовит какие-то передачи на телевидении, кто-то обращается с посланиями, кто-то в личном общении находит контакт с людьми. Мне, в силу того, что я возглавляю отдел по делам молодежи, приходится пользоваться некоторыми соцсетями. Но, опять же, я не нахожусь в каких-то совсем уж молодёжных соцсетях, как «ТикТок», это вообще крайнее проявление тенденции скатывания соцсетей до полного примитива.

В самом начале, когда появился «Живой журнал», он был практически литературным местом общения. То есть, люди писали большие посты. Потом Facebook появился, потом «Одноклассники», потом «Инстаграм», и вот, дошло уже до «ТикТока». Я не знаю, какая соцсеть появится следующей, и насколько она будет примитивной. Наверное, уже вообще на каких-то самых низменных инстинктах…

Сейчас я пользуюсь только «Фейсбуком» и через него пытаюсь донести свои мысли и своё мнение о происходящем в мире и Церкви.

– Я читал вашу биографию. Что вас в девяностые годы, как молодого человека, который учился в престижном медицинском ВУЗе, сподвигло сильно поменять свою жизнь и принять монашеский постриг?

– Уже во время учёбы в мединституте я был, ну таким... более или менее воцерковленным человеком. В храм начал ходить ещё в последних классах школы. В мединституте после первого курса я первый раз попал в Киево-Печерскую лавру. И интересно, что на меня повлияли не какие-то аскетические книги, которых тогда просто физически не было. Это был 90-й год, тогда ничего не издавалось, а найти дореволюционное издание книги было совершенно нереально. Это был ещё Советский Союз...

Ни чтение книг, ни общение со старцами, а совершенно, какая-то, вроде бы, простая вещь меня поразила. Я первый раз попал в Лавру летом 90-го года после первого курса мединститута для того, чтобы помочь братии в уборке территории. Меня пригласил один из сотрудников того храма, куда я в то время ходил. Это Воздвиженская церковь на Подоле.

Кстати, этот сотрудник сейчас – монах в Печерской лавре. Отец Силуан. Он уже такой... старенький, но старые киевляне и прихожане Лавры помнят, что он всё время передвигался по склонам Лавры и следил за посадками, за деревьями в Лавре. Он был таким активным садовником. Сейчас он уже в возрасте, не так активно, но всё равно занимается своим послушанием.

Будущий архиепископ Иона, 1990-1991 гг.

И вот он пригласил меня в Лавру помочь, я тогда ещё был прихожанином Воздвиженской церкви. Мы поработали, и нас братия пригласили на трапезу. И меня как-то поразила, как ни странно, братская трапеза. Как все братья единодушно перед трапезой поют, потом во время трапезы читаются жития святых, после трапезы вместе молятся. И меня такое единодушие, такое единение тогда очень поразило. Я понял, что мне хочется так жить, хочется пребывать именно в этом образе жизни.

Я стал всё чаще и чаще приезжать в Лавру в субботнее время, помогать. Подружился сначала с послушниками, в основном со своими ровесниками, затем уже появились знакомые братья Лавры, и с тех пор я уже стал плотно интегрироваться в жизнь Лавры. Через некоторое время я понял, что без Лавры уже существовать не могу, потому что я сидел на парах и смотрел на часы, сколько ещё осталось до окончания, чтобы после занятий, как птица, понестись в святую Лавру. И я понял, что даже если и закончу институт, то всё равно по специальности работать не буду, всё равно уйду в монастырь.

После третьего курса я «завалил» сессию и пошёл в святую Лавру. Это было в 92-м году. И никогда ни разу не жалел об этом выборе. Потому, что действительно это то место, где мне хорошо жить, где я каждое утро просыпаюсь с радостью, где я отхожу ко сну тоже с радостью, с благодарностью Богу именно за этот образ жизни, именно за пребывание в святой обители. Это действительно то, что мне нравится.

В монастыре больше свободы выбора

– То есть, вы не жалеете, что у вас тут по-сути нет возможности иметь семью? И то, что у вас не было возможности строить какую-то светскую карьеру, в частности, на медицинском поприще?

– Ну, вы знаете, я не столь самоотверженный и мужественный человек, чтобы иметь семью. Всё-таки семья – это подвиг. Если в монастыре человек живёт в первую очередь, общаясь с Богом, с братией... С братией, конечно, приходится строить какие-то отношения, приходится иметь общение. Но, человек волен выбирать, с кем ему общаться из братьев, с кем дружить, с кем иметь духовные взаимоотношения, разговаривать на какие-то возвышенные темы.

В семье же человек, сделав один раз выбор, вынужден жить всю жизнь с одним человеком и каждый день находить этого человека для себя интересным, привлекательным и родным. Терпеть его недостатки, покрывать их любовью. Действительно, приходится иметь дело только с одним человеком. И это для меня совершенно немыслимый подвиг. Я не представляю, как так можно.

Всё-таки в монастыре больше свободы выбора. Если с кем-то, допустим, тебе общаться не хочется, ты можешь с ним не общаться. А в семье хочешь – не хочешь, утром просыпаешься, и тебе нужно любить именно этого конкретного человека. Чтобы возвращение домой с работы было всегда радостью и всегда было утешение, всегда была поддержка и восстановление сил. Конечно, это подвиг. Чтобы не было так, как у Высоцкого в песне – «придёшь домой, там ты сидишь».

– Второй в новой истории настоятель Ионинского монастыря. Вы стали настоятелем в 28 лет. Мне кажется, это невероятный карьерный рост по церковной линии. Была чья-то протекция или это промысел Божий?

– Понятно, что всё бывает или промыслом, или попущением Божиим. Не знаю, это был промысел или попущение, но случилось так, что нашего первого настоятеля архимандрита Агапита решили сделать епископом в Закарпатье. И покойный Предстоятель наш  митрополит Владимир спросил, есть ли у него кандидатура преемника. Архимандрита Агапит назвал меня. И когда меня привели представлять Блаженнейшему, то конечно, митрополит Владимир посмотрел с изумлением, потому что я совсем выглядел пацаном и, собственно, был таким, выглядел юношей. Меня сначала сделали исполняющим обязанности настоятеля монастыря, а через полгода уже утвердили в должности наместника.

Я никогда не воспринимал это как карьеру. Карьера подразумевает стремление человека к какому-то возвышению. И если человек, например, военнослужащий, он всегда мечтает о звёздочке, какой-то.

– Да, плох тот солдат, который не хочет...

– Ну, да, да… Но, если человек приходит в монастырь, то он хочет быть, в первую очередь, монахом, если человек правильно относится к своей монашеской жизни. Я не могу сказать, что я полностью правильно отношусь и свободен от каких-то мирских пристрастий. Но, во всяком случае, человек должен воспитывать себя в том направлении, что, если он пришел в монастырь, то он как солдат Церкви выполняет благословения в церковном священноначалии. Я никогда не воспринимал свое назначение как стремительный рост или ещё что-то. Назначили и назначили.

Конечно, любой человек, который побывал на каких-то начальственных должностях знает, что начальство - это, в первую очередь, умноженные в десятки раз нагрузки. Это ответственность не только за себя. Ответственность за коллектив, за братьев монастыря, за храм, за прихожан, за самые различные сферы той деятельности, в которой человек трудится.

Конечно, ответственность была велика, и, так как возраст молодой был, я достаточно спокойно и легко к этому назначению отнесся. Не было какого-то ужаса. Не было каких-то мыслей о перспективе, росте или ещё о чем-то. Просто назначили и назначили. И нужно в этом направлении трудиться.

– Ну, и Ионинский монастырь выглядел тогда несколько иначе? Ведь тогда было начало всего, начало реконструкции?

– Это как раз уже был разгар реставрации монастыря, который начал наш первый наместник отец Агапит. Много работ было уже сделано, но много ещё и предстояло сделать. Конечно, в первые годы пришлось очень много потрудиться, чтобы храм приобрёл то благолепие, которое имеет сейчас, чтобы действительно в нём молящиеся люди и братия и прихожане могли в радости и спокойствии предстоять нашему Господу.

Как наша Церковь объединяет всю Украину с севера до юга и с востока до запада, так же и молодежные священники тоже объединяют молодежь всей Украины

– Вы отвечаете за работу с молодёжью. По-сути, работаете с будущим Церкви и с будущим страны. Чем сегодня живёт молодёжный отдел Украинской Православной Церкви?

– Знаете, наша задача, как синодального отдела, это всё-таки не выпускать какие-то там директивы и распоряжения, а координировать работу на местах. Я говорю «мы» потому, что ядро синодального отдела – это коллектив единомышленников, который стремится к тому, чтобы донести до молодёжи слова о Христе, слова о спасении, о вере, о благочестии.

Наша задача в первую очередь, как синодальной структуры, объединить тех, кто по всей Украине работает с молодёжью. И мы, собственно, начали с того, что стали собирать два раза в год на конференцию тех священников, которые работают с молодежью, и их помощников.

У конференции название достаточно сухое и официальное, но мы стараемся сделать их насыщенными, интересными, с хорошими докладчиками, которые делятся своим опытом работы с молодежью, которые рассказывают о молодёжи. Это священники, психологи и врачи. Очень широкий спектр выступающих. 

Любой человек, который организовывал и участвовал в конференциях, знает, что самое главное в них – это кулуары.  Поэтому мы всегда даём много времени для того, чтобы священники и их помощники между собой пообщались, чтобы смогли где-то сыграть в футбол, чтобы смогли вместе отдохнуть на пляже. Поэтому мы стараемся проводить конференции где-то на берегу моря. Конечно, если мы проводим их весной или осенью, тогда уже сезон заканчивается, но всё равно море есть море, и это накладывает особый отпечаток.

И это приносит очень большие плоды, потому что, во-первых, это вдохновляет священников. Ведь мы знаем, что многие из тех, кто работает с молодежью на местах, очень часто унывают и опускают руки потому, что они видят, что они одни, что никто их не поддерживает, что они никому не нужны. Даже их коллеги священники говорят: «Что вы там занимаетесь ерундой, что вам больше нечего делать? Или там хотите выслужиться или ещё что-то...» Говорят зачастую обидные слова. И у многих священников опускаются руки, они вообще перестают работать с молодежью или занимаются ею в состоянии какого-то уныния. Когда же они приезжают на конференции и видят, что они не одни, что есть единомышленники по всей Украине, и что есть возможность к ним поехать в гости, пригласить в гости к себе, свозить свою молодёжь в тот или иной город, пригласить к себе. Когда есть возможность живого общения, это действительно вдохновляет. И как наша Церковь объединяет всю Украину с севера до юга и с востока до запада, так же и молодежные священники тоже объединяют молодежь всей Украины.

Мы стараемся передать тем молодежным священникам, которые только начинает трудиться, наш киевский опыт работы, опыт работы священников на местах, потому что очень важно уметь делать молодежные проекты буквально «на коленке», когда нет финансовой поддержки, когда нет помещения, когда нет того, кто оплатит какие-то те или иные мероприятия. 

Троицкий Ионинский монастырь

Из своего опыта в Киеве мы передаем опыт эффективного волонтерства, работы организации нашей православной молодёжи, которая называется «Молодость неравнодушна».  Она была создана при нашей поддержке самими ребятами, теми,  кто хотел деятельно служить Христу в лице ближнего. Сейчас это очень мощная организация, уже представленная во многих городах Украины.  Она имеет много направлений помощи детям-сиротам, престарелым, больницам. Есть сайт www.molodost.in.ua, можно просто набрать в поисковике «Молодость неравнодушна», и там есть полная информация о том, чем занимается наша неравнодушная молодёжь.

– Из-за коронавируса во время локдауна многие пожилые люди оказались заперты в своих домах. Оказывала ли молодежь им помощь?

– В самом-самом начале пандемии, когда не ходил никакой транспорт, ребята, которые имели машины, развозили продуктовые наборы, помогали их распределять и раздавать тем людям, которые не смогли их получить в силу отсутствия транспорта. 

– Владыко, вы пришли в Лавру около 30 лет назад, будучи очень молодым человеком. Сейчас тоже в церковь, в Ионинский монастырь приходят молодые люди. Насколько изменилась молодежь за 30 лет. Стали ли нынешние молодые люди иными? Если да, то в чем эта разница?

– Интересно, что нынешнее поколение 20+ несколько схоже с нашим поколением своим желанием узнать больше о вере, своим желанием жить в полноте богослужебной жизни, евхаристической жизни, читать книги, делиться этими книгами, общаться на эти темы. Потому что, к сожалению, поколение 30+ (от 30 до 40 лет) несколько потерянно. Наверное, из-за того, что они формировались в тяжёлые девяностые годы, в то время, когда никому до них не было дела, их родители были озабочены больше выживанием, чем возвышенными интересами, возвышенными увлечениями.

Я был несколько ошарашен, общаясь с людьми этого поколения. Это молодые люди с полным отсутствием эрудиции, с полным отсутствием стремления что-либо узнать о своей вере. Я действительно был в замешательстве. 

Очень много молодых людей и вообще людей пришло в церковь в конце 80-х - начале 90-х, после долгого периода запрещения веры. Мы стремились узнать о своей вере всё, что можно, мы передавали из рук в руки какие-то ксерокопированные книжки, засаленные старинные Евангелия с уже ломающимся страничками, потому что купить невозможно было. Если попадалась какая-то аскетическая литература - это вообще было верхом счастья. Мы читали, давали друг другу на день, на два. Люди проглатывали серьезнейшее книги за несколько дней, потому что знали, что это то время, за которое они смогут ознакомиться, потом книги заберут. И люди вырастали очень эрудированными, подкованными.

Основная масса священников, которая сейчас совершают свое служение, это именно такого призыва (80-х - начала 90-х), а потом пришло это поколение (30+), которому вообще ничего не интересно. Спрашиваешь: «Что сейчас на службе?» – «Поют», «А сейчас что на службе?» – «Читают». Вроде люди уже в церковь ходят 5-10 лет, а им вообще  ничего неинтересно. Ничего не знают и ничего не хотят знать.  Я говорю в общем, но, конечно, есть исключения.

Нынешнее молодое поколение, наоборот, серьезные, роют носом, записываются на курсы, читают книги, потом их обсуждают, после занятий встречаются, идут в какой-то Макдональдс, где обсуждают, что было на этом занятии. В храме стоят с книжечками или с телефонами со скачанными службами, следят, потом подходят: «А почему сегодня не прочитали стихиру такую-то, вот здесь написано она есть», «А вы не прочитали там..» или не пропели. Реально люди очень серьезно относятся к своей жизни, это очень радует. Это совершенно новое поколение. Я думаю, что у Церкви хорошее будущее. 

– То есть, несмотря на то, что либеральная пропаганда свалилась буквально на голову молодого поколения, вы видите, что есть надежда?

– Вы знаете, всё-таки либеральные ценности, которые навязываются обществу, очень искусственные и надуманные. И если их не поддерживают и не стимулируют активно на местах, то они никакого отклика и не находят. Допустим движения со всякими нетрадиционными ориентациями почему-то существуют разве что только в крупных городах, в определенных ВУЗах с определенной уже сложившейся субкультурой.

Если мы выйдем в мир и начнём играть по правилам мира, то мы заведомо проиграем

– Получается, что либеральная идеология, которая навязывается через социальные сети, подразумевает не только сексуальную ориентацию, но ещё егоцентризм, материализм, которые отталкивает человека от Бога и от Церкви. Что с этим делать?

– Мне кажется, что бороться с этим практически бесполезно, так же как и с проявлениями распущенности в половом отношении. Очень хорошо говорит наш Предстоятель Блаженнейший митрополит Онуфрий. Он говорит, что сейчас представители Церкви вместо того, чтобы заниматься теми, кто уже пришел в Церковь, чтобы им оказывать любовь, чтобы с ними работать и им помогать идти ко Христу, оставляют их один на один со своими вопросами, проблемами, страстями, со своей духовной борьбой. И идут проповедовать среди тех людей, которым совершенно не нужна эта проповедь, и которые на нее совершенно не откликнутся.

Начинают метать бисер совершенно в непредназначенных для этого местах. Мне это мнение очень близко. 

Переломить ситуацию очень сложно, потому что на продвижение всех этих так называемых либеральных ценностей работают очень мощный аппарат пропагандистский: телевидение, пресса, интернет.

Собственно, всегда так было – мир, который лежит во зле, пытался как можно больше жертв заглотить. Яркий пример – это 70 лет Советской власти. Вся мощь пропаганды была нацелена на то, чтобы людей отвратить от веры и дать им какие-то другие ценности. 

Нам нужно встретить в храме ту молодежь которая идёт к нам. Ведь сколько бывает случаев, когда молодой человек, придя в храм действительно с живой верой, с какими-то вопросами, не получив на них ответа, встретив равнодушие или невнимательное, пренебрежительное отношение к себе, уходит с серьезной раной. Бывают случаи, когда люди вообще от такого теряют веру.

И наша задача помочь молодым людям прийти в Церковь. То есть, тем, кто уже пришёл к вере, почувствовать себя как дома, в доме у любящего Отца небесного. Ответить им на те вопросы, которые у них возникают, помочь им в церковной жизни, помочь в духовной жизни. Это основная задача. 

Если мы выйдем в мир и начнём играть по правилам мира, то мы заведомо проиграем, потому что это игра не на нашем поле и не по нашим правилам. Это заведомо проигрышное дело. Это как человек, не знающий борцовских приёмов, выходит бороться с профессиональным борцом по вольной борьбе.  Его тут же положат на лопатки. Человек, который этому не учился и не учился много лет, с первого удара будет повержен. Поэтому, наша задача - работать на своём поле. Там, где мы умеем работать, там, где мы знаем что сказать, там, где мы можем дать молодым людям то, что они хотят получить.

Как и было две раскольнические структуры и одна законная Церковь, так и остались

– Как раскольничий «собор», прошедший в декабре 2018 года, отразился на Ионинском монастыре?

– Никак. Я знаю буквально единицы людей, которые перешли в новосозданную организацию. Как сказал один религиовед, если я не ошибаюсь, Николай Митрохин, «перешли те священники и архиереи, с которыми и так всё было понятно», которые и так давно тяготели именно к такому существованию. Точнее, которые тяготели к пребыванию именно в подобной структуре, которые были с ярко выраженным «патриотизмом», для которых в некоторых моментах патриотизм даже превышал патриотизм к Отечеству небесному.

У нас подобных тенденций не было. Тем более, мы никогда в церкви не говорим о политике. Наши прихожане имеют разное мнение. Но они, в первую очередь, приходят в храм ко Христу, и поэтому они приходят в храм исповедоваться, причащаться, жить духовной жизнью. Здесь они действительно встречают Христа.

Им здесь не говорят о политике, о том кто прав и кто виноват, кто правильный и кто неправильный. Поэтому на них создание новой структуры никак не повлияло, потому что они знают Христа, знают, что такое жизнь во Христе и им больше ничего не нужно.

– Весь интернет в своё время облетели фотографии Порошенко в Ионинском облачении иподиакона. Насколько я знаю, он помогал восстановлению монастыря, был одним из жертвователей. Когда всё это произошло в 2018 году,  не требовал ли он немедленной передачи Ионинского монастыря и храма в новосозданную организацию?

– Порошенко сложно назвать жертвователем, потому что единственная помощь, которую он оказывал, это помощь в некоторых социальных мероприятиях, когда нужны были подарки на Рождество деткам, на Святителя Николая. Фонд Порошенко выделял подарки на такие гуманитарные мероприятия. В восстановлении монастыря он абсолютно никак не участвовал. Можно ли его назвать прихожанином, не знаю… Если человек, бывает на Пасху, Рождество и на Троицу в храме,  не знаю насколько можно назвать такого человека прихожанином. Ну, бывал.

Интересно, кстати, что после его президентской инаугурации я с ним общался, и он мне буквально сразу же после инаугурации говорил, что нужно объединить православие в Украине, чтобы была единая Церковь. То есть у него уже очевидно тогда были идеи устроить то, что он устроил в 2018 году. Я тогда сразу сказал, что это практически нереально, потому что есть масса причин, которые этому препятствуют. 

Помните, Шариков говорил: «Взять всё и поделить»? Невозможно взять всё и объединить методом Шарикова. Мы видим, что из этого, так называемого, объединения ничего не получилось. Как и было две раскольнические структуры и одна законная Церковь, так и остались - две раскольнические структуры и одна каноническая Православная Церковь. Собственно, ничего не изменилось, только патриарх Варфоломей выдал справку о том, что покойник является живым человеком. Это единственное, по-моему, что поменялось. 

С Церковью бороться невозможно

– Новый президент Зеленский, который сначала показывал что он отстранён от религиозных вопросов, едет на Фанар, приглашает Патриарха Варфоломея, посылает премьер-министра, который приглашает Папу Римского на празднование тридцатилетия независимости Украины. Ваше отношение ко всему этому?

– Знаете, сложно сказать. Восторга это особо не вызывает, но и какого-то страха не вызывает. Мы прекрасно знаем, что с Церковью бороться невозможно – это однозначно. Как я уже сказал, что как Церкви с миром на одной площадке бороться невозможно, потому что это неравная борьба, так и любой государственной структуре бесполезно бороться с Церковью. Была ли это Римская империя, Османская империя или Советская империя, бороться совершенно невозможно, это была заведомо проигрышная для государства игра.

Потому, что Церковь Христова будет существовать до скончания мира, и врата адовы не одолеют её, и мы знаем что из всех дореволюционных институтов (до Революции, имеется в виду Октябрьской) сохранилась только одна Церковь. Было всё снесено: армия, полиция, чиновничий аппарат - всё было уничтожено.

Всё было до основания разрушено для постройки нового советского государства. Но Церковь разрушить не смогли. Даже в самых жутких тридцатых годах во время переписи огромное количество людей заявило себя верующими православными людьми. 

Вера в людях не была искоренена, как бы Советское государство не старалось. Сейчас в Украине тоже пытаются делать какие-то попытки давить на Церковь и как-то воздействовать внешне, внутренне, но я думаю, что всё это будет обречено на провал.

В отношении наших президентов… Я понимаю, что во многих отношениях они не самостоятельны, и многие их решения обусловлены отнюдь не их расположением. Господь да вразумит и да поможет им.

Беседовали Денис Лапин и Андрей Теплицкий