Рассказ.

На клиросе читали часы. Саломе подняла глаза от ящичков со свечками и посмотрела на большой лист церковного календаря, прикрепленного кнопками к стене около кассы. Выходило, что сегодня 29 июля, память св. Евстафия Мцхетского, и в этот день истекает ее испытательный срок как свечницы и уборщицы по совместительству. Надо давать ответ настоятелю, уходить ей или остаться спасаться дальше…

…Возраст Саломе З...дзе перевалил за 45-летие, и она решила посвятить остаток жизни Церкви. Прочно и бесповоротно. С личной жизнью у нее не сложилось, родителей она уже похоронила, сделав для них все возможное, и чуткой совести не в чем было ее упрекнуть. Здоровье было еще хоть куда, по крайней мере давление от стандарта космонавта повышалось крайне редко, суставы тоже нечасто создавали досадный дискомфорт. Среднестатистические оставшиеся 25 лет хотелось посвятить чему-то высокому, вечному и априори душеполезному.

Саломе перебрала в уме возможные пути спасения. Усыновить ребенка? Высший пилотаж, но страх перед чужой генетикой и стопроцентный отказ от органов опеки: семья должна быть полная, никакие одиночки не пройдут. Работать в больнице, облегчать муки страждущих? Звучит прекрасно, но Саломе бухгалтер, а не медик. В итоге она остановилась на гениально простом и общедоступном – работать в церкви, потому что спасение возможно только там.

Сказано – сделано. Саломе выбрала будний день и пошла к настоятелю своей церкви, где она бывала чаще всего. Она застала о. Гурама за очень прозаическим занятием. Настоятель сидел за поминальным столом и что-то считал на калькуляторе, ежеминутно сверяясь с бумагой.
– Благословите меня подсвечники чистить и свечницам помогать, – попросила Саломе.
– Штат у нас заполненный, – ответил он, не отрываясь от бумаг.
– А я во славу Божью. Мне ничего не надо.
– Бог благословит, – ответил о. Гурам и снова углубился в свои цифры. –
Делайте там, что скажут. Поработайте так месяц, а дальше видно будет.
На другой день Саломе подошла к кассе во всеоружии. В сумке у нее имелись перчатки, фартук и отвертка, взятая из дома для удобства. Представилась дежурной свечнице Цицино и кратко доложила о своем благословении «Делать, что скажут». В понимании Саломе это было точно по-евангельски: «…а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою» (Мф. 20:26).

Цицино, по виду ее ровесница, скользнула по спасающейся взглядом, в котором не чувствовалось никакого энтузиазма. Последующее показало, что все было вполне объяснимо. Лишние рабочие руки автоматически означают и лишнюю пару глаз, а они не всегда желательны.

Первые дни прошли относительно благополучно. Саломе драила подсвечники, меняла песок в прямоугольных подставках у особо чтимых образов, наиболее чувствительные прихожане кланялись ей с уставными словами:
– Пусть Господь примет ваши труды.

Проходящие мимо священники тоже благосклонно кивали. Словом, это были сущая благодать и именины сердца.

Цицино иногда просила ее посидеть за кассой, когда ей надо было отлучиться.
Войдя в курс дела в свечном ящике, Саломе обнаружила странную вещь. Цицино работала споро, не задерживая очередь, но при этом часть уже оплаченных просфор откладывала в отдельную корзину. Со счета никогда не сбивалась и записывала что-то в отдельную тетрадь. Саломе сперва не понимала, зачем эти манипуляции, но потом прозрела. Цицино часть просфор продавала по второму кругу. Разницу в деньгах откладывала и никогда не путалась в своей двойной бухгалтерии.
– Зачем ты это делаешь? – не выдержала Саломе. – И где, в церкви!
– А тебе какое дело. У меня двое детей и муж безработный на шее висит. Все это во славу Божью идет.

Саломе не нашлась, что ответить, и отошла от своей начальницы в большом смущении. Внутри ее терзал вопрос: сказать об этом настоятелю или нет. С одной стороны, афера налицо, с другой – стучать как-то не комильфо.
Дни шли за днями. Копилка впечатлений Саломе о жизни церкви изнутри пополнялась новыми впечатлениями, и, увы, не очень приятными.
Оказывается, на настоятеля очень обижен другой священник, о. Георгий. Друг у друга требы перехватывают и разговаривают очень натянуто и на повышенных тонах. Очень прискорбно наблюдать такую нелюбовь в алтаре. Стихарник Гела, как выяснилось, заядлый курильщик. Служба еще идет, а он шасть за угол булочной напротив и курит. Прихожане тоже хороши. Вроде не первый год в церкви, а копни – такое вылезет, захочется отойти подальше и руки с мылом вымыть. Вон та, Кетеван, вроде молитвенник из рук не выпускает и метровые четки таскает, при этом всем рассказывает по случаю и без, какая у нее мерзкая невестка, да еще и проклинает ее всячески. Петре – типичный бабник, три раза был женат, на данном этапе опять разведен, но все никак не уймется, пытается себе четвертую жертву его мужского обаяния найти. Лариса у двух прихожанок деньги одолжила и не отдает. Говорят, это у нее не первый раз. И так далее и тому подобное.

Мысли роились и жужжали, как туча навозных мух, привнося только злость и раздражение. Разрыв шаблона – вещь мучительная и неприятная.
Смущение Саломе множилось и пухло во все стороны света. Потом все наблюдения вылились в одну простую мысль. Выходит, что верующие в своей массе, в принципе, не отличаются от любого среза общества, где ты его не сделай методом тыка: хоть в офисе, хоть в проезжающем автобусе. Получится примерно одно и то же.

Саломе присмотрела для себя одну старенькую матушку и задала ей вопрос:
– Как вы тут столько времени со всеми общаетесь и веру не теряете?
Она вкратце изложила свои наблюдения без указания имен действующих лиц.
Матушка только улыбнулась, растянув сетку морщин на слегка обвисших щеках:
– Если хочешь сохранить веру, держись подальше от церковной кухни. Люди есть люди. А так это везде, не только у нас в приходе. Да и вообще, как сказано:
«Сын мой! если ты приступаешь служить Господу Богу, то приготовь душу твою к искушению: управь сердце твое и будь тверд, и не смущайся во время посещения; прилепись к Нему и не отступай, дабы возвеличиться тебе напоследок» (Сир. 2:1–3). И еще надо людей любить. Без этого тут никак. Долго не продержишься…
***
Вроде недавно часы читали, а теперь, смотри ты, уже молитвы к Причастию на клиросе звучат. Саломе только сейчас заметила, как быстро пролетело время.
После службы она подошла к настоятелю и твердо сказала, поставив его перед фактом:
– Простите меня, я не смогу больше тут помогать. Пока я не на том уровне бесстрастия.
Настоятель не стал особо вникать. Просто положил на какой-то миг руку на голову Саломе и зашел в алтарь. Видимо, был уставшим, а может, просто не хотел развивать эту тему.

 
Мариам Сараджишвили