Литературная деятельность А.С.Пушкина стала развертываться в один из героических периодов истории русского народа – в пору высокого подъема, вызванного сокрушительной победой над Наполеоном в 1812 г. и начавшейся после этого революционной борьбой декабристов. Пушкин примыкает к умеренному крылу декабристов, который возглавлял Николай Иванович Тургенев. Но он никогда не был революционером и бунтарем.

Все мы, русские люди, настолько привыкли любить и ценить солнечность и жизнерадостность великого поэта, настолько зачарованы кристально-ясными каскадами его светлых стихов, что нам  трудно представить себе этого поэта иным – скорбящим, кающимся, жаждущим очищения и возрождения своего духа. Но есть и такой Пушкин.

Он наиболее ясно виден в стихах «Безумных лет», «Возрождение» и в особенности в стихотворении «Когда для смертного умолкнет шумный день», которое философ В.Розанов сопоставляет с 50 псалмом Давида «Помилуй мя, Боже». Это стихотворение оставило по себе глубокий след во всей русской литературе, даже, казалось бы, в столь несозвучном А.С.Пушкину творчестве А.П.Чехова, который в своей повести «Дуэль» изображает падение и возрождение человеческой души. Взяв зерно от Пушкина, а через него от царя-псалмопевца, Чехов делает в своей повести даже больше, чем удалось сделать Пушкину. Его Лаевский падает безмерно низко, но потрясенный – приходит к моральному возрождению. Эта повесть также глубока и убедительна, как и вдохновившие ее стихи:

Безумных лет угасшее веселье

Мне тяжело, как смутное похмелье.

Но, как вино, печаль минувших дней

В моей душе чем старее, тем сильней.

Мой путь уныл. Сулил мне труд и горе

Грядущего волнуемое море.

Но не хочу, о други, умирать.

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать.

И.Пущин. Пушкин в Михайловском.

Кабинет А.С. Пушкина в с.Михайловское

Основная мысль здесь – путь очистительного страдания и принятие дара жизни, как имеющего положительную ценность.

Горячее сочувствие поэта «высокому стремленью» помыслов и дум – его «друзей, братьев, товарищей», как он называет в частном письме декабристов, кажется печальным и необратимым фактом. Но далее в своем художественном творчестве он гениально преодолевает узость декабризма, его очевидный богоборческий дух – ибо восстать на царя, как помазанника –  это ли не богоборческий акт?

Поэтому другое его произведение названо выразительным именем «Возрождение». Это суд над самим собой, своим собственным «я», ведущий к искуплению и очищению.

Художник-варвар кистью сонной

Картину гения чернит

И свой рисунок беззаконный

На ней бессмысленно чертит.

Но краски чуждые спадают

Годами ветхой чешуей;

Картина гения пред нами

Выходит с прежней красотой.

Так исчезают заблужденья

С души измученной моей:

И возникают в ней виденья

Первоначально чистых дней.

Это стихотворение понятно и точно. «Я», т.е. искаженная грехом природа творящего духа лишается художественного дара. Ведь призвание поэта выражается во всем, что он пишет. Гений, подобно благодати священства или брачного союза, неразделим. Его дар есть тайна Божия. Но неотделим также и закон греховности. В грехе содержится то чуждое, «варварское», приходящее к человеку извне, не всегда, но лишь в особых случаях. Греховные краски, лишенные органического скрепления с сердцевиной, лишены  божеского благословения, они увядают, спадают, подобно листам бесплодной смоковницы. Единственным источником свежести, молодости и красоты остается Сам Бог.  

Храм "Большое Вознесение" (Вознесения Господня) в Сторожах у Никитских ворот, где в 1831 году венчались Александр Пушкин и Наталья Гончарова

В стихотворении «Когда для смертного умолкнет шумный день» с необычайной силой выражены красота покаянных обновляющих слез и глубочайшее органическое отвращение Пушкина ко всему безобразному, искаженному грехом пути человеческой жизни.

Мечты кипят. В уме, подавленном тоской,

Теснится тяжких дум избыток,

Воспоминания безмолвно предо мной

Свой длинный развивают свиток.

И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

В этом идущем от самого сердца произведении художник стремится осознать вину своего прошлого, искупить его своим страданием, т.е. выстрадать себе духовное выздоровление. В дальнейшем эту тему углубит и широко развернет Ф.М.Достоевский. Профессор С.Л.Франк не ошибался, когда отнес А.С.Пушкина к числу подлинно христианских поэтов. Ведь для христианства самым типичным является осознание своей греховности, омерзение к себе и слезы раскаяния.

О том же другая его вещь «Отцы пустынники»:

Отцы пустынники и жены непорочны,

Чтоб сердцем возлетать во области заочны,

Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,

Сложили множество божественных молитв.

Но ни одна из них меня не умиляет,

Как та, которую священник повторяет

Во дни печальные великого поста;

Всех чаще мне она приходит на уста -

И падшего свежит с неведомою силой:

Владыко дней моих! Дух праздности унылой,

Любоначалия, змеи сокрытой сей,

И празднословия не дай душе моей;

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,

Да брат мой от меня не примет осужденья,

И дух смирения, терпенья и любви

И целомудрия мне в сердце оживи.

Творчество поэта всеми корнями уходит в почву национальной культуры, национальной литературы. Вместе с тем Пушкин создает русскую национальную литературу в теснейшем литературно-идейном общении с крупными художниками Запада. Это Байрон, Шекспир, Гете, Данте, Скотт – вот наиболее крупные имена, которые отмечают собой вехи, основные этапы его творческого пути.

Пушкин писал: «Талант неволен, и его подражание не есть постыдное похищение – признак умственной скудости, но благородная надежда на свои собственные силы, надежда открыть новые миры, стремясь по следам гения».

Действительно, поэтический дар – великая милость Божия, даруемая Им Своим избранникам. Поэт становится одновременно и вдохновенным псалмопевцем, и смотрящим в будущее пророком. Этой теме он посвятил одно из лучших своих стихотворений, которое так и называется: «Пророк». Оно органически связано с другим: «Поэт и чернь», ибо тайна подлинного призвания есть вместе с тем и тайна очищения своего сердца. Возможно, что мотивом написания этой вещи стали слова библейского пророка Исайи: «И сказал я: горе мне, погиб я! Ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами… Тогда прилетел ко мне один из серафимов и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника и коснулся уст моих и сказал: Вот это коснулось уст твоих и беззаконие удалено от тебя и грех твой очищен. И услышал я голос Господа, говорящего: Кого мне послать? И кто пойдет для Нас? И я сказал: Вот я. Пошли меня» (Ис. 6:5-8).

Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился

И шестикрылый серафим

На перепутье мне явился.

Моих зениц коснулся он,

Отверзлись вещие зеницы,

Как у испуганной орлицы.

Моих ушей коснулся он,

И их наполнил шум и звон,

И внял я неба содроганиье,

И горних ангелов полет,

И чад морских подводный ход,

И польней лозы прозябанье.

………………………………

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул.

Как труп в пустыне я лежал,

И Бога глас ко мне воззвал:

«Восстань, пророк, и виждь и внемли!

Исполнись волею Моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей».

Черновики Пушкина. Отрывки из "Бориса Годунова"

Даже такое, казалось бы, специфически пушкинское явление, как шекспиризм «Бориса Годунова», предопределено в какой-то мере традицией XVIII века. Задача усвоить Шекспира русской литературе, создать русское «шекспировское» произведение была поставлена уже Сумароковым. Безусловно, не его искажающую переделку шекспировского «Гамлета», а гораздо более интересную попытку создать русскую историческую пьесу на материале, чрезвычайно близком к эпохе пушкинского «Бориса Годунова», — трагедию «Дмитрий Самозванец». «Борис Годунов» — это тема подвига иноческой аскезы. В образе Пимена Пушкин рассматривает эту тему в чисто национально-русском духе. И снова звучат покаянные мотивы… Ведь в русском религиозном сознании монашеский чин есть прежде всего чин покаянный.

В основе всей русской религиозной идеи лежит именно иночество, как идеал, как образец для подражания ему. Это не случайно: почти все московские великие князья и русские цари, вплоть до Смутного времени, принимали постриг на смертном одре. Здесь русское религиозное  чувство и мысль близки в этом порыве к боговдохновенным главам Откровения Иоанна Богослова. Следует заметить, что вообще в русской литературе образ инока с максимальной силой, как нигде, выражен Пушкиным в его Пимене. В центре его подвига монашеский обет отречения от соблазнов мира сего и, прежде всего, от своего греховного прошлого.

Не сетуй, брат, что рано грешный свет

Покинул ты, что мало искушений

Послал тебе Всевышний. Верь ты мне:

Нас издали пленяют слава, роскошь

И женская лукавая любовь.

Я долго жил и многим насладился,

Но с той поры лишь ведаю блаженство,

Как в монастырь Господь меня привел.

В целом Пушкин похож на бушующий океан: на поверхности — разъяренная стихия, а в глубине – великая тайна божественного бытия – благодати. Эту тайну он глубоко чувствует и не раз подходит к ней в своих лучших творениях. Тайна эта пророческая, молитвенная, иноческая. Тайна этой внутренней концентрации всех духовных сил влекла поэта на всем его жизненном пути как вечный  «ведущий образ».

Ощущая живой творческий дух, разлитый во Вселенной, дарующий жизнь и энергию косной материи, чувствуя мировую гармонию и себя ее частицей, Пушкин пишет вдохновенные стихи о силе Божией и Его величии, высмеивая дерзость человеческую, когда люди тщатся сравнивать себя с Творцом в порыве безумной гордости и тщеславия:

Зажег Ты солнце во Вселенной,

Да светит небу и земле…

Творцу молитесь; Он могучий:

Он правит ветром; в знойный день

На небо насылает тучи;

Дает земле древесну сень .

                                     (Подражание Корану»)

Почто кичится человек?

За то ль, что наг на свет явился,

Что дышит он недолгий век,

Что слаб умрет, как слаб родился?

За то ль, что Бог и умертвит

И воскресит его по воле?

Что с неба дни его хранит

И в радостях и в горькой доле? («Подражание Корану»)

Александр Сергеевич был воистину солнцем русской поэзии, он предугадывал то, что еще только носилось в воздухе, еще не успело сложиться в устойчивые жизненные формы. Так в «Евгении Онегине» налету, прямо из мимо несущегося потока современности, схватил, осознал и художественно обобщил едва успевшие исторически сложиться образы нашей действительности.

По свидетельству близких друзей Пушкина, присутствовавших при его последних минутах, умирающий поэт, уже впав в агонию, несколько раз повторил слово «Лестница, лестница…»

Д.Белюкин. Смерть Пушкина

Его искаженное страданием лицо при этих словах просветлело, и присутствовавшим показалось, что он действительно видит какую-то ведущую ввысь лестницу, озаренную горним светом. Вся жизнь поэта была именно такой лестницей, по ступеням которой он постепенно поднимался к познанию воли Всевышнего. Начав свою поэтическую деятельность с подражания языческим образам Анакреонта, поэт шаг за шагом углублял свое религиозное мироощущение. Хочется верить, что в свои предсмертные минуты он дейсвительно увидел открывшуюся ему лестницу Иакова со ступенями в райские обители.