– Отец Павел, ваш путь к вере и монашеству был не совсем обычным. Расскажите о том, когда и как вы приняли крещение, о своей семье.

– Я крестился уже взрослым человеком, мне было 20 лет. И мне часто бывало жаль, что в юности у меня не было такого окружения, какое есть сейчас у наших детей. Но с другой стороны, когда я вспоминаю историю своей жизни, то понимаю, что все меня вело к Церкви, и я благодарен Богу, что получил необходимое в нужное время.

Мой дед и отец из этих краев, из окрестностей Цетине, а бабушка – личанка (Лика – область в Хорватии). Мама родилась в Венгрии, ее отец бельгиец, мать венгерка. Родители жили в небольшом шахтерском городке, возникшем при австро-венгерском правлении. В городе преобладало мусульманское население, но были и хорваты, сербы, чехи, словенцы, люди австро-венгерского происхождения. Дедушка с материнской стороны был пастором из протестантов-реформаторов, я хорошо его помню, помню наши разговоры. Мне было интересно говорить с ним, но я уже тогда чувствовал ограниченность протестантизма. Другой мой родственник был протестантским епископом, а со стороны отца в родне были пономарь и один известный цетиньский священник, отец Комнен Радусинович. Но это все не так важно, важно личное отношение человека с Богом. Почти каждый из нас ищет Бога, тем или иным образом, и мой путь был извилистым. Православие я нашел, скажем так, «случайно». В той многонациональной смешанной среде, в которой я рос, я не особенно задумывался о национальных и религиозных различиях, а мимо церкви проходил, как и мимо любого городского здания, практически не замечая ее. И не потому, что меня это не интересовало, я испытывал сильную духовную жажду, но я ничего не знал, не было знаний, просто было чувство, что часть меня, моего существа – пуста, и чем бы я ни занимался, я не мог заполнить эту пустоту. Однажды меня спросили: «Ты крещеный?» Помню, что меня даже испугал этот вопрос, по телу пробежала дрожь.

Мое вхождение в церковь не было постепенным, это был крутой и резкий поворот

Мое вхождение в церковь не было постепенным, это был крутой и резкий поворот. Месяца через четыре я крестился, начал молиться, хотя молиться я начал еще до крещения, молился, будучи не готов к молитве, не понимал и не знал о ней ничего. В моей жизни началась буря, страшная буря: разные помыслы, готовность на любое дело, страшная борьба. Не скажу – борьба добра и зла, это бы смешно звучало, но было трудно. И в этой борьбе я очистился.

– Когда вы впервые попали в монастырь Острог?

– В церкви, куда я ходил после крещения, была икона святого Василия Острожского. Тогда я не знал о нем, но обратил внимание, что перед ней молится очень много народа. Я спросил, что это за икона, что за святитель на ней изображен, и мне рассказали о святом Василии, о монастыре, о том, как его любит и почитает народ. А первый раз в Острог я приехал на велосипеде.

– Откуда?

– Из Боснии. Приехал, вошел в храм, шла утреня. Это сейчас я знаю, что была утреня, а тогда я не знал, что это за служба. Служил отец Лазарь, и когда я увидел его, увидел его лицо, подумал: «Это настоящий человек». Служба закончилась, и я отправился дальше своей дорогой, уже и не помню куда. Спустя какое-то время, я вновь встретился с отцом Лазарем. Я встретил в нем человека любви, большой любви, материнской любви, и после этого все пошло как по проторенной дороге.

– Он сразу стал вашим духовником?

– Я полюбил монастырскую жизнь, но о монашестве еще не думал, все случилось как-то само собой, почти в один миг. Однажды я пришел к отцу Лазарю, а он спрашивает: «Ты чего пришел?» Я говорю: «Не знаю, хотел бы остаться в монастыре, стать монахом».

И мне пришелся по душе монашеский путь, кто знает, чем бы кончилось, если бы пошел другой дорогой, человеку в наше время легко поскользнутся и упасть, смотрите, сколько вокруг разных лжеучений, сект.

Я очень благодарен Богу, что встретил отца Лазаря и отца Матфея – у него я впервые исповедался, в монастыре Ждребаоник, у раки с мощами святого Арсения. Тогда будто огромный камень с души упал. И эти 20 с небольшим лет монашества прошли как один день.

– Отче, вместе отцом Лазарем вас постригал в монашество Патриарх Павел. Вы могли бы поделиться воспоминаниями о вашем постриге?

Имя мне дал Патриарх Павел

– Да, тогда в монастыре Острог проходил Святой архиерейский собор, внеочередной собор. Шла война, было трудно, это было в 1993 году. Тогда и состоялся мой постриг. А я как-то был не готов, потому что сначала постриг назначили на Крестовоздвижение, потом перенесли, потом еще перенесли, так часто бывает, но, слава Богу, все было очень хорошо. Не знаю, что сказать, у меня на диске есть запись пострига, но никогда не смотрел ее, просто вспоминаю, люблю о нем вспоминать, часто вспоминаю. Имя мне дал Патриарх Павел. Было два варианта: Иеремия и Павел. Отец Лазарь спросил: «Какое имя выбрать?» – ему очень нравилось имя Иеремия, но выбрали Павла.

– Как долго отец Лазарь был настоятелем монастыря и вашим духовником?

– До его упокоения, до 2001 года. Это был прекрасный период, период возрастания в его отеческой любви, под крылом отца Лазаря, хотя мы тут и избаловались немного. Потом пришёл период испытания нашей духовной зрелости, все мы его прошли, с разными результатами.

– В каком смысле избаловались?

– Он был большим утешением для нас, всегда находил для нас и утешение, и ответы на все наши сомнения, вопросы, нам не о чем было беспокоиться, было чувство защищенности. А от каждого человека требуется определенная духовная зрелость, а если это монах, то, прежде всего, послушание: в первую очередь Богу через игумена, духовника, несмотря на эмоции, духовное состояние, настроение. После духовного опыта жизни с отцом Лазарем это было нелегко, но необходимо и полезно для нашего созревания.

Сам отец Лазарь был человеком послушания. Он не заводил каких-то особых порядков, никогда ни на чем не настаивал, был строг, но его строгость исходила из его личного подвига. И потом нам было очень трудно, потому что мы привыкли к таким отношениям. Хотя он сам себя не считал послушным и говорил о себе: я не человек послушания, я спасаюсь терпением болезней.

Хотя каждое благословение духовника, митрополита он исполнял самым тщательным образом.

– Он был болен?

– Да, он был очень болен еще до прихода в монастырь, у него были больные легкие (он год болел туберкулезом), была и язва желудка, а умер он от рака мозга.

Он никогда не пропускал службы. Мы видели, что он тяжело болен, что он принимает лекарства. Бывало, что им овладевала такая немощь, когда он не мог молиться в храме и говорил: «Но давай посмотрим, каким будет конец». А когда он уже заболел раком, я приходил к нему в келью и видел, часто видел, как он, уже будучи не в силах стоять, молился, опираясь на шкаф и говорил: «Видишь, я стараюсь!» И спрашивал: «Я хороший?»

Отец Лазарь говорил: «Мое сердце горит в молитве»

– К сожалению, в России об отце Лазаре известно мало, хотя он был выдающимся духовником…

– Об отце Лазаре мало известно, вернее, не так мало известно, просто он был молчаливым человеком, очень молитвенным. Он не говорил о молитве много, он умел побудить к молитве, но говорил о ней мало. Говорил, что молитву получил в дар от Бога, и приводил пример святого Паисия Величковского. Говорил: «Мое сердце горит в молитве».

Я сам на исповеди часто пытался объяснить ему, как я молюсь, и тогда он сказал, что его сердце горит молитвой. Я никогда ничего подобного не испытал, но у него был этот дар. Он был жизнерадостным человеком, был и строгим, но строгим своим примером, ненавязчиво, просто невозможно было не следовать его примеру.

– Отец Павел, после того, как владыка Иоанн был избран епископом Нишским, руководство монастырем легло на ваши плечи, вы стали наместником…

– Да, это немного необычно у нас, я – наместник, а настоятелем является митрополит Черногорско-Приморский Амфилохий. Я выполняю послушания митрополита, занимаюсь всем тем, что касается ежедневной жизни монастыря, а решения принимает митрополит. Уклад монастыря давно устоялся, еще при отце Лазаре, после перелома 90-х.

– А что это был за перелом?

– Это были еще времена коммунизма, и многое стало меняться с приходом митрополита Амфилохия, прежде всего в духовной жизни народа. Начались регулярные богослужения, митрополит часто и много служил во всех церквях Черногории, не только в городах, но даже в самых заброшенных местах. Он объездил всю страну, шел к народу, приводил его к Богу. И отец Лазарь вовремя, раньше других понял необходимость восстановления монастыря, в первую очередь восстановления конаков. Его спрашивали: «Отче, зачем ты сейчас занимаешься этим? Идет война». А он отвечал: «А что мы будем делать потом, когда война закончится, и народ хлынет в монастырь, в церковь?»

Так и случилось. Тогда, с назначением митрополита на эту кафедру, жизнь закипела, каждую неделю по несколько автобусов приезжало в монастырь, бывало по 60 автобусов в день. Хотя в Остроге народ был всегда, когда-то в монастыре проходили многочисленные народные соборы, несколько раз в год по большим праздникам люди собирались.

– Из всей бывшей Югославии?

– Да, из Сербии, Хорватии, Македонии, Боснии и Герцеговины. Многие приезжали в монастырь, особенно когда были бомбардировки, народ много молился.

И монастырь стал разрастаться, он ведь небольшой, вы сами видите, небольшая церковь, места не так много. Возникла потребность построить и скит для братии – Йован До. При жизни отца Лазаря, под его духовным руководством, все шло довольно гладко, но после его смерти, как нередко случается, люди как-то растерялись, некоторые разошлись по другим монастырям. Опять же, это все еще были времена коммунизма, и были большие искушения, не каждому под силу.

– Что было самым сложным для монастыря в те времена?

Спецслужбы внедряли в монастыри своих людей

– Самым трудным было выстроить фундамент настоящей монашеской жизни. Дело в том, что спецслужбы внедряли в монастыри своих людей, которые делали свое дело в Церкви, и ты не мог против них ничего поделать. Очень трудно и опасно было от них избавляться. Одним из самых тяжелых моментов было выселение бывшей монахини Олимпиады. Отец Лазарь говорил, что это было самым тяжелым искушением в его жизни.

– Как это произошло?

– Она приняла постриг в Милешево и должна была находиться при Патриархе Германе, но ему как-то удалось этого избежать, ее принял митрополит Даниил, только чтобы оградить от нее Патриарха, и поселил в Остроге. Она тут была своеобразным полицейским агентом, вела себя довольно вызывающе и безнравственно, а в монастыре тогда была известная монашеская школа, и она во многом способствовала развалу этой школы.

– Как отцу Лазарю удалось избавиться от ее присутствия в монастыре?

– Он купил ей квартиру в Никшиче. Мы пришли к ней в келию, погрузили ее вещи в машину, составили список вещей, чтобы ничего не пропало, и переселили ее в ту квартиру. Все были в шоке от того, что мы вообще решились на такое дело. Было и судебное разбирательство, постоянно приезжала полиция, отцу Лазарю грозило наказание, но мы нашли хорошего адвоката, и все как-то разрешилось. Но это было очень большое искушение, как вспомню, уфф, очень большое. Особенно для отца Лазаря.

Потом все более-менее образовалось. При владыке Иоанне (Пуриче), опять же, был свой порядок, но к тому времени в монастыре уже все сложилось и молитвенно, и литургически, прибывала новая братия, монастырь зажил нормальной жизнью. Нет особенных проблем, даже многолюдие и давление властей – ничто по сравнению с тем, как было.

Святой Василий всех объединяет в одну семью, мы вместе делаем одно дело, вместе трудимся

– Но на вас забота и о духовном, и о материальном строительстве, и о душах, и о кирпичах, ежедневно тысячи паломников, в монастыре снова идет строительство… Как вам удается нести такое бремя?

– Владыка Иоанн оставил большой след в монастыре. Он успевал и принимать людей, и умел сохранить себя. Я стараюсь исполнять свое послушание просто, так же, как исполнял, когда был послушником, монахом, исполнять то, что несет с собой каждый день, я даже не вполне отдаю себе отчет во всем, что вы перечислили. Святой Василий здесь хозяин, и я не особенно беспокоюсь, потому что знаю, что обо всем заботится он, он приводит сюда людей, соединяет их, укрепляет, и добрых и злых, а мы все разные. Мы знаем, что Церковь не состоит из святых, тут есть и больные, и грешные, и те, которые о себе воображают, что они праведны и благочестивы. Святой Василий всех объединяет в одну семью, в одну общину, и мы все вместе делаем одно дело, вместе трудимся. Единственное, что меня тревожит все годы моей монашеской жизни: как сохранить и возвысить тот идеал монашеской жизни, с которым я пришел в монастырь, и достойно завершить свой монашеский путь. Сейчас много умирает людей, то и дело мы узнаем, что упокоился один монах, другой монах, монахиня, и я спрашиваю себя: «Постой, может быть, и ты через год-другой отправишься за ними. Какой ответ ты дашь Богу? Что принесешь Ему – кирпичи и опалубку или свое сердце и чистоту жизни?» Вот что больше всего занимает мои мысли.

А если меня кто-то останавливает вопросом, и я настроен на разговор, то останавливаюсь поговорить, если такой возможности нет, поклонюсь и иду дальше. Большая часть народа идет в верхний монастырь, к мощам святого Василия, там всегда дежурят священники, исповедуют, читают молитвы о здравии. Крещения чаще всего совершаются в церкви святого мученика Станко, так что братия живет довольно спокойно, особенно зимой. А тем, кому мешают люди, они везде ему мешают, правда? (смеется)

И хорошее настроение, и строгость – все это должно истекать из подвига. Если их источник не в подвиге, то они становятся обременительны для окружающих

– Отец Павел, время от времени возникают споры и обсуждения темы о так называемом «выгорании», о мере служения миру монаха, игумена. Каков ваш взгляд на эти вещи?

– Нельзя человеку слишком отдавать себя, отдавать в ущерб духовной жизни. Если мы так поступаем, что нередко случается, то люди говорят – послушание выше молитвы, этим объясняют. Да, иногда, конечно, так, но не постоянно, если у нас есть какое-то срочное дело, неотложное обязательство, необходимо его исполнить, но это не должно продолжаться постоянно. Мы видим и в Евангелии, что Господь удалялся от народа, народ собирался вокруг него, а Он уединялся для молитвы. Значит, сам Господь показывает нам в священном Писании, что прежде всего мы должны иметь молитвенную жизнь, а из этой молитвы вытекает все остальное. И хорошее настроение, и смех, и строгость – все это должно истекать из подвига. Если их источник не в подвиге, то они становятся обременительны для окружающих, давят на них, а люди этого не любят, начинаются упреки, недовольство. То есть если мы видим, что у нас нет молитвенной жизни, что мы обременяем людей – лучше уединиться, исправить свою духовную жизнь. Как мы можем исповедовать людей, если в первую очередь наносим духовный ущерб себе? И как можем давать духовные наставления, если сами их не исполняем? Да, иногда необходимо дать совет человеку, даже если сами в данный момент не можем исполнять того, что говорим, но знаем, что совет полезен, основан на Священном Писании, но нельзя часто так поступать. Если мы будем постоянно говорить о том, что сами не исполняем, люди поверят нам один раз, другой раз, но потом охладеют и больше не придут, не спросят. С другой стороны, бывает и так, что люди ищут новых впечатлений, новых переживаний, новых людей, найдут духовника, загораются, говорят: «Отче, вы такой-то и такой-то», а потом пресытятся и ищут другого, третьего, идут дальше и только истощают духовников. Люди, которые не ищут Бога, которые ищут просто поддержки, чтобы их понянчили, ищут больше душевной, чем духовной помощи, очень обременяют священников. Почему? Потому что они не развиваются, топчутся на месте и ожидают того, что мы их в этом будем поддерживать, они очень опасны для духовной жизни, для духовников. Не настолько важно, какой у человека, который к тебе приходит, характер, болен ли он, воспитан или невоспитан, тщеславен, застенчив, важно ищет ли он Бога. Потому что в этом случае сам Бог действует через нас. А если человек хочет просто знакомства, общения, тогда начинает преобладать человеческое, в конце концов происходят искушения и перелом, и люди просто расходятся, расходятся часто не благословенным образом, не мирно, болезненно.

Не настолько важно, какой у человека, который к тебе приходит, характер, важно ищет ли он Бога

– Можно ли как-то побудить на поиск Бога?

– Это не наше дело. Наше дело принять, обратить к Евангелию, богослужению, Причастию. Мы можем только дать направление, мы подобны дорожным указателям. Не могут люди искать Бога в нас, может быть, в старцах, но опять же, если искренне ищешь Бога, то Он ответит через старца, а если идешь к старцу по привычке или человеческой привязанности – Бог закрывается.

– Нередко бывает, что как раз те, кто ближе других общается с духовниками, теряют именно духовное общение, это так?

– Да. В Греции я познакомился с человеком, не буду называть имя, он постоянно бывал у старца, сидел у него в келье, несколько раз в неделю ездил к нему, и когда старец упокоился, он очень страдал, едва ли не жил на его могиле, но почти перестал ходить в церковь. Однажды старец ему приснился и сказал: «Брат, ты совсем забыл меня». Тот отвечает: «Как же так, авва, я только о тебе и думаю». А старец снова повторяет: «Нет, ты забыл меня». Тот человек долго пытался понять, что значат слова старца, и в конце концов понял, что он отпал от церковной жизни. Да, он не отходит от могилы старца, но не может вспомнить, когда последний раз причащался. Он привязался к старцу как к человеку.

Всегда существует такая опасность, но нам следует занять какую-то внутреннюю позицию, испытывать свое сердце, не переходить границу, которую сердце не позволяет перейти, а в сердце обязательно есть эта граница. Когда почувствуем, что где-то переступаем ее, теряем благодать, надо остановиться. Человек всегда чувствует, когда теряет благодать.

Необходима трезвость и смирение, никто не требует, чтобы ты был великим подвижником, каждый день ходил в церковь. Ходи два раза в месяц, если не можешь чаще. С другой стороны, люди часто цепляются за уставы, правила, становятся рабами правил и тянут лямку, превращая духовную жизнь в рутину. Бог здесь уже не важен, важно, что скажут люди, что скажет духовник. И случается, что другие люди, встречая таких рабов правила, не хотят идти в церковь.

– Отец Павел, ряд священников, зная, что мы с вами будем делать интервью, попросили задать вам такой вопрос – когда в монастыре возникают нестроения, непонимания между братией и настоятелем, как преодолевать такие проблемы? Ответьте, если это возможно…

– Я не был в ситуации нестроений в монастыре как настоятель. Нестроения происходят постоянно. Они были и при отце Лазаре, и при владыке Иоанне. Почему? Потому что в монастыре люди живут, разные люди, разные мнения, которые нередко сталкиваются и расходятся. Это нормально для монастырской жизни. Установление каких-то жестких правил, уставов, всего того, что порабощает свободу человека, всегда плохо. Нужна гибкость, нужна отдушина, средний путь, потому что люди часто сами со временем убеждаются в том, что ошибались. Нужна осторожность, дальновидность, нельзя реагировать сразу, хорошо бы вспоминать, какими были мы, когда пришли в монастырь, какие у нас самих были заблуждения, что мы говорили, осуждали ли, как относились к людям, были ли искренны. И когда самому себе во всем признаешься, вспомнишь, много легче понять другого человека, что и он проходит те же этапы и искушения, что и ты. Так бывает и в отношениях родителей с детьми, когда родителя говорят – в наше время такого не было, мы были другими, а они были, может быть, много хуже, просто уже забыли об этом.

Бог нам дал наше время, и оно тоже спасительно. Используем ли мы его для спасения или будем фантазировать, зависит от нас

Часто говорят, что сейчас другие времена. Времена всегда одни и те же, времена спасительны, Бог нам дал наше время, и оно тоже спасительно. Используем ли мы его для спасения или будем фантазировать, что уже пришел антихрист, что создается уния, зависит от нас. Людям всякое приходит в голову, потому что им скучна духовная жизнь, они ищут переживаний, впечатлений, люди в церкви ищут острых ощущений, хотя и не всегда могут себе в этом признаться. Бог хочет нашего спасения, а искушения и нестроения есть всегда, больше или меньше, но и благодать всегда здесь.

– Иногда общение людей, отношение друг к другу, к каким-то явлениям жизни становится поверхностным, пассивным, сводится к двум-трем благочестивым фразам о воле Божией, попущении Божием, которые сами по себе верны, но часто служат оправданием бездействия. Как человеку понять, когда действительно надо отступить, перетерпеть, а когда потрудиться самому, преодолеть то или иное испытание?

– Мне нравится одна цитата: «О малых вещах рассуждай разумом, а великие – решай сердцем». И необходимо рисковать, а сейчас мы закрылись «волей Божией», Бог ждет от нас жизни в согласии с Его волей, есть Его Промысл о нас, есть и наше упрямство, и пассивность, все зависит от конкретной ситуации, от момента. Нужно рассуждение.

– Вы недавно были в России. Расскажите о своих впечатлениях, о фильме, который вы привезли на фестиваль православного кино…

– Первый раз я был в России в 2000 году, вместе с владыкой Иоанникием, владыкой Иоакимом и группой выпускников семинарии. Это было прекрасно. Тогда жизнь здесь была скромнее. Сегодня, спустя много лет, заметны изменения к лучшему во всех отношениях, во всяком случае, со стороны так кажется. И сейчас спокойнее, тем более для нас, иностранцев, и на улицах, и в метро. И днем, и ночью у нас нигде не было никаких неприятностей.

На что еще мы обратили внимание. На то, что церкви в Москве не переполнены, а насколько больше современная Москва дореволюционной Москвы? Мало церквей в сравнении с количеством людей, на службах есть народ, но не так много, и складывается впечатление, что церковная жизнь Москвы все еще «в пеленках», а государство, возможно, и помогает Церкви, но в чем-то и мешает, поскольку как только начинается помощь, тут же начинается и управление, ведь так (смеется)?

Были мы и в Новом Иерусалиме, и мне сначала было непонятно, где я все это видел, но потом вспомнил…(улыбается)

– Отец Павел, расскажите, как встретили ваш фильм на фестивале, о чем он?

– Да, нас пригласили на фестиваль православного кино, посвященный преподобному Сергию Радонежскому. Это была приятная неожиданность для нас. Мы были на открытии, на молебне у иконы Богородицы Владимирской в Третьяковской галерее.

Мы ехали в метро, заблудились, опаздывали, выходим, видим, что мы уже рядом, но надо было обходить, а времени нет. Дай, думаем, перебежим улицу… Я никогда этого не забуду. Вроде и машин было немного, но летят на всей скорости, никто не тормозит, едва не оказались под колесами, но на открытие пришли минута в минуту. Наш фильм открывал фестиваль, он был включен в конкурсную программу документальных телефильмов. Фильм называется «И в Израиле не нашел Я такой веры», о девушке-мусульманке, получившей исцеление у мощей святого Василия.

Вошли в зал. Зал полон, бабушки, матушки в платочках, мест уже не было, мы сидели на полу, потом нам принесли скамейку. Начался фильм, тишина, все внимание на экран, а когда фильм закончился, одна из этих бабушек во весь голос произнесла: «Христос воскресе!» А весь зал: «Воистину воскресе!»

Фильм произвел хорошее впечатление. Мы получили награду – Диплом за лучший реалистический показ чуда нашей веры. Как сказал митрополит Амфилохий, эта награда – дань уважения к нам, нашему участию в фестивале.

Мы этот фильм показывали и в Америке, в Беркли, там есть небольшой православный фестиваль. Там тоже фильм произвел хорошее впечатление. Я выступал после просмотра, люди задавали вопросы, всем понравилось. Был там один русский старик, он все время молчал, я уже подумал, что старец забылся, задремал, но он все время думал об увиденном, потом благодарил нас. Фильм хороший. Хорошо, что рассказано о таком чуде, и не ради самого чуда, не так оно само по себе важно, сколько важна судьба этой женщины. Как изменилась ее жизнь, ведь она мусульманка, потом приняла крещение, и все знают, что она крестилась и ходит в церковь, причащается. Она приезжает к нам, бывает у нас.

Духовная жизнь соединяет нас с Богом, если мы потеряем эту связь, ничего у нас не получится

Мы приглашены и на Сретенский фестиваль, который состоится скоро. Пользуясь возможностью, хочу подчеркнуть важность духовной жизни, необходимости ходить в храм. Духовная жизнь соединяет нас с Богом, если мы потеряем эту связь, ничего у нас не получится. Может быть, получится на земном уровне, но в духовном – ничего, и даже наши земные достижения пропадут, если останутся самоцелью. У человека должна быть такая же необходимая потребность быть в церкви, как ходить на работу, есть, спать.

Я помню по себе, что когда крестился, то каждое воскресенье был на службе. Однажды даже подумал – не свихнулся ли я слегка? И решил пропустить несколько служб. Но стоило услышать звон колоколов, оделся и поспешил в храм, не смог выдержать. А еще случилось какое-то искушение, и я не смог причаститься (это было в праздник святых апостолов Петра и Павла). Мне было так тяжело, я так голодал и жаждал Бога, что с тех пор был очень внимателен к своей жизни, чтобы ничто не мешало приступать к Чаше.