Высоцкий тогда попал в буйное отделение. Марина хлопнула дверью, уехала… для него это был настоящий кошмар. Но выйдя из этого кошмара – а что случилось, никто не знает: он никому не рассказывал, – Высоцкий пишет «Балладу о бане». И текст этой песни свидетельствует: если он не был крещен, то, по крайней мере, прошел полный курс катехизации и подготовки к этому Таинству. Высоцкий на глубоком духовном уровне понимает суть крещения.

«Благодать или благословение / Ниспошли на подручных твоих – / Дай нам, Бог, совершить омовение, / Окунаясь в святая святых» – рефрен этой песни. В ней говорится о духовном перерождении человека в купели – в Крещении. Так что это стихотворение само по себе у меня, во всяком случае, не оставляет сомнений в том, что он крестился, потому что если бы он прошел курс подготовки к Крещению, готовился, просвещался, а потом не крестился, то, скорее всего, он и не написал бы такого стихотворения. А настроение этой песни такое – Высоцкий ведь поэт, у него же всё обнажено, – как будто он только что вышел из купели совершенно новым человеком: то чувство, которое он пережил, он выплескивает в этой песне.

Баллада о бане

Благодать или благословение
Ниспошли на подручных твоих –
Дай нам, Бог, совершить омовение,
Окунаясь в святая святых!

Исцеленьем от язв и уродства
Будет душ из живительных вод.
Это – словно возврат первородства,
Или нет – осушенье болот.

Все пороки, грехи и печали,
Равнодушье, согласье и спор –
Пар, который вот только наддали,
Вышибает, как пули, из пор.

Все, что мучит тебя, – испарится
И поднимется вверх, к небесам, –
Ты ж, очистившись, должен спуститься –
Пар с грехами расправится сам.

Не стремись прежде времени к душу,
Не равняй с очищеньем мытье –
Нужно выпороть веником душу,
Нужно выпарить смрад из нее.

Здесь нет голых – стесняться не надо,
Что кривая рука да нога.
Здесь – подобие райского сада, –
Пропуск тем, кто раздет донага.

И в предбаннике сбросивши вещи,
Всю одетость свою позабудь –
Одинаково веничек хлещет,
Так что зря не вытягивай грудь!

Все равны здесь единым богатством,
Все легко переносят жару –
Здесь свободу и равенство с братством
Ощущаешь в кромешном пару.

Загоняй поколенья в парную
И крещенье принять убеди –
Лей на нас свою воду святую –
И от варварства освободи!

Благодать или благословение
Ниспошли на подручных твоих –
Дай нам, Бог, совершить омовение,
Окунаясь в святая святых!

(1971)

Кроме «Баллады о бане», которая свидетельствует о том, что Высоцкий должен был пережить Крещение, есть несколько фотографий, есть даже хроника, например спектакля «Гамлет», где видно, что на нем нательный крестик. Иногда только цепочка видна, иногда – крестик целиком. На фотографии, снятой, когда Высоцкий лежал на смертном одре в квартире, когда к нему приехали прощаться Вадим Туманов, Всеволод Абдулов и другие, видно, что на шкафчике, что рядом с его кроватью, стоят иконы.

«Быть или не быть?»

Владимир Высоцкий в роли Гамлета

В том же 1971 году выходит спектакль Театра на Таганке «Гамлет». Гамлет – главная роль в жизни Высоцкого. До самой его смерти спектакль шел в театре, с ним он объездил многие страны.

Этот спектакль Ю. Любимов ставил как христианскую притчу, и главный вопрос Гамлета «Быть или не быть?» – это, конечно, вопрос веры. Это «быть» у Шекспира из читаемого на Пасхальной Литургии Евангелия от Иоанна: «И без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин. 1: 3). Противопоставление «быть» и «не быть» отсылает и к Второзаконию – одной из книг Пятикнижия Моисеева, где Господь говорит: «Жизнь и смерть предложил я… благословение и проклятие» (Втор. 30: 19) – выбирайте. Как такой выбор и был поставлен спектакль.

А перед началом его выходил Высоцкий, уже в образе Гамлета, с гитарой, и читал стихи из запрещенного романа Б. Пастернака «Доктор Живаго»: «Гул затих, я вышел на подмостки…» Это стихотворение заканчивается такими словами: «Если только можно, Авва Отче, / Чашу эту мимо пронеси». С Гефсиманской молитвы о чаше начинался этот спектакль. Советскому зрителю такое начало совершенно по-новому освещало пьесу Шекспира, заставляло ставить вопрос о главном – как потом в стихотворении «Мой Гамлет» напишет Высоцкий: «А мы все ставим каверзный ответ и не находим нужного вопроса». «Нужный вопрос» – это: «быть или не быть?».

Жизнь Высоцкого в это время была обременена неприятными болезнями, с которыми он боролся, но с которыми не так просто справиться, а рядом были люди, на нем зарабатывавшие деньги, всячески потакавшие ему в этих склонностях. И были срывы. Но стихи и песни, которые он писал в эти годы, были глубоко духовными – почти все. Поэтому не случайна народная любовь к нему. А люди в знак признательности за его творчество, за его слово, бывало, после концерта на руки поднимали его машину. Такой случай был в Набережных Челнах: ПАЗик, в котором он уезжал, подняли и стали раскачивать, как на волнах. Это была подлинная великая народная любовь.

Высоцкий – огромный поэт, и лучшие его произведения – сокровища русской литературы. И он – совершенно неподражаемый исполнитель. Многие пытались петь его песни, многие «работали под Высоцкого», но никому не удается исполнить их так, как он исполнял. Сам себя он правильно считал заслуженным поэтом, потому что Господь ему давал то, что он передавал нам.

Но мне хотелось бы вновь вернуться к «Балладе о любви», которая так тяжело писалась, и другим песням для кинофильма «Стрелы Робин Гуда». Потому что история этих песен была довольно драматична. Дело в том, что, комиссия, дававшая разрешение на прокат фильма (была такая практика цензурных просмотров в советское время), потребовала, чтобы все песни Высоцкого были вырезаны. Фильм вышел без них. А как для Владимира Семеновича важны были эти баллады! А он ведь тут выступил в первый раз и как профессиональный композитор: сам подготовил оркестровку, аранжировку, партитуры, ездил в Ригу записывать с оркестром эти песни… Много сил было вложено в те баллады. И их запретили.

Собственно, запрет – песен ли, ролей ли – не был новостью для него, уже начались гонения, уже даже был приказ в КГБ об его аресте – Высоцкого спас лично Ю.В. Андропов, потому что сам, видимо, любил Высоцкого – и как актера, – любил Театр на Таганке. Правда, говорят, сказал такие слова: «Оставьте его, он сам скоро умрет».

Высоцкий не был арестован, но стал «неснимаемым» и «незаписываемым», «неэфирным». Власти хотели скрыть его творчество от народа. Но чем больше скрывали, тем больше оно становилось популярным. И когда журналисты как-то спросили Высоцкого, не обидно ли ему, что песни, на которые было потрачено столько сил, вырезали, он ответил вот что – очень интересны эти его слова: «Сейчас я думаю: а что обижаться! Награда-то ведь уже получена за эти песни. Если ты сидишь за столом и на тебя оттуда спустилось вдохновение – уже хватит, уже награжден человек…» Так что он понимал, что стихи от Бога ему даны, и сознание этого давало ему право чувствовать себя поэтом.

Последнее его стихотворение – в виде телеграммы – было отправлено в Париж Марине Влади 1 июля 1980 года:

И снизу лед, и сверху – маюсь между:
Пробить ли верх иль пробуравить низ?
Конечно, всплыть и не терять надежду!
А там – за дело в ожиданье виз…
Мне меньше полувека – сорок с лишним,
Я жив, тобой и Господом храним.
Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,
Мне будет чем ответить перед Ним.

Немножко самонадеянные стихи – но и с большой надеждой на Бога.

Через несколько лет после смерти Владимира Семеновича вышел следующий фильм Сергея Тарасова – «Легенда о доблестном рыцаре Айвенго» (1982), в который вошли все баллады из фильма о Робин Гуде. Режиссер добился этого, хотя по сценарию песни не были предусмотрены. Картина стала лидером проката: ее посмотрели 25 миллионов человек только в кинотеатрах – практически все население, которое в состоянии было пойти в кино, сходило на этот фильм.

Хотелось бы вспомнить и еще одно замечательное стихотворение Высоцкого, связанное с «Гамлетом», в котором он как бы всю свою жизнь оценивает, все свое творчество. А насколько важно это стихотворение, можно судить по тому единственному сборнику стихов Высоцкого, который удалось в советские годы издать Роберту Рождественскому. Сборник назывался «Нерв» – как раз по заглавию этого стихотворения:

Мне судьба – до последней черты, до креста,
Спорить до хрипоты, а за ней – немота,
Убеждать и доказывать с пеной у рта,
Что не то это всё, и не тот, и не та…

Что лабазники врут про ошибки Христа,
Что пока еще в грунт не влежалась плита.
Что под властью татар жил Иван Калита
И что был не один против ста.

Триста лет под татарами – жизнь еще та,
Маета трехсотлетняя и нищета.
И намерений добрых, и бунтов тщета,
Пугачевщина, кровь, и опять – нищета.

Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта,
Повторю, даже в образе злого шута…
Но не стоит предмет, да и тема не та:
«Суета всех сует – все равно суета».

Только чашу испить – не успеть на бегу,
Даже если разлить – все равно не смогу.
Или выплеснуть в наглую рожу врагу?
Не ломаюсь, не лгу – не могу. Не могу!

На вертящемся гладком и скользком кругу
Равновесье держу, изгибаюсь в дугу!
Что же с ношею делать – разбить? Не могу!
Потерплю и достойного подстерегу.

Передам, и не надо держаться в кругу –
И в кромешную тьму, и в неясную згу,
Другу передоверивши чашу, сбегу…
Смог ли он ее выпить – узнать не смогу.

Я с сошедшими с круга пасусь на лугу,
Я о чаше невыпитой здесь ни гугу,
Никому не скажу, при себе сберегу.
А сказать – и затопчут меня на лугу.

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу.
Может, кто-то когда-то поставит свечу
Мне за голый мой нерв, на котором кричу,
За веселый манер, на котором шучу.

Даже если сулят золотую парчу
Или порчу грозят напустить – не хочу!
На ослабленном нерве я не зазвучу,
Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу!

Лучше я загуляю, запью, заторчу!
Все, что за ночь кропаю, – в чаду растопчу!
Лучше голову песне своей откручу,
Чем скользить и вихлять, словно пыль по лучу.

Если все-таки чашу испить мне судьба,
Если музыка с песней не слишком груба,
Если вдруг докажу, даже с пеной у рта, –
Я уйду и скажу, что не все суета!

Здесь речь о той чаше Гефсиманской.

Вот это, мне кажется, он всю жизнь хотел донести до своих ходящих во тьме соотечественников, современников, сограждан: не все суета в этой жизни. «Суета сует» – это из книги Экклезиаста. Как видим, царь Соломон подарил Высоцкому двумя своими учительными книгами две потрясающие песни – «Балладу о любви» и эту.

Я надеюсь, что те, кто любит Владимира Семеновича, не забудут поставить свечу хотя бы в дни его памяти.