«Я смотрю на Него, а Он на меня, и нам хорошо вместе»

Что можно услышать в живой тишине. Рассказ.

Игорь закрыл за собой тяжелую дверь храма. Этим движением был немного приглушен никогда не прекращающийся городской грохот. Шум не ушел до конца, но превратился в едва слышимый, далекий гул. Игорь обернулся  лицом к пространству храма. Сразу же окутала привычная тишина, которую мужчина называл про себя живой, или «тишиной присутствия». Такую тишину можно встретить или рано утром, придя в храм задолго до начала службы, или вот таким вечером, когда свечница уже ушла, а ночной сторож еще не пришел. Удивительное чувство – ты вроде сам, но на тебя, несомненно, кто-то смотрит.

Игорь поцеловал храмовую икону, затем присел на одну из лавок, стоящих вдоль стен, и стал наслаждаться «живой тишиной». Но мысли тишине сопротивлялись. Постойте, кто же это рассказывал… Да, Антоний Сурожский. О французском крестьянине, который любил приходить в храм не в богослужебное время и молча сидеть. А когда его спрашивали: «Ты чего, мол», – он говорил: «Я смотрю на Него, а Он на меня, и нам хорошо вместе». Хорошая история. Правда, с точки зрения православной аскезы она может быть и подозрительна, но все равно хорошая история. Теплая.

Игорь отогнал «помысел» и немного по-настоящему помолчал, именно умом помолчал. Да, как же хорошо! Кажется, или в Кембридже, или в Оксфорде есть такая специальная часовня, чтоб человек в перерыве между занятиями зашел, посидел и помолчал. Чудо! Как хорошо придумано! Ведь это жизненно необходимо – сесть и помолчать. Бедные люди не понимают, что им, как воздуха, не хватает этих двух вещей – сесть и помолчать. А из этого молчания, глядишь, и молитва родится…

Где-то что-то скрипнуло, зашелестело. Мышь? Нет. Игорь знал эти звуки. Это храм живет своей жизнью. Хотите – смейтесь, но Игорю это было известно. В храме особый воздух, особая тишина и особые звуки. Здесь все другое. Так, кстати, и говорил в одной беседе все тот же Антоний Сурожский:  «Храм есть крошечный участок земли, отвоеванный у мира для Бога». Да, точно так. Отвоеванный у мира. Для Бога и тех, кто любит Его. Поэтому здесь все другое.

Игорь, будучи пономарем, имея ключи от храма, любил иногда приходить сюда, садиться и вот так молчать, периодически отгоняя приходящие мысли и пытаясь как-то молиться.

Молитва, как правило, не шла, но мысли хорошие приходили. В храме даже и мысли другие. Их и отгонять-то можно только ради молитвы. Но Игорь, как правило, забывался, и «рассматривал помыслы».

Вот икона святителя Луки Крымского. В его честь храм и освящен. Лука – святой суровый. На сохранившихся фото его взгляд тяжело вынести. Чувствуется глубина перенесенных скорбей и потрясает какая-то удивительная сила и мощь этого характера. Наверное, такова сила его веры. А на иконах Лука тоже суров, но эта суровость просветляется сиянием  иного мира, где уже нет «ни плача, ни вопля, ни болезни» (Откр. 21:4). Суров Лука – и храм суров, насуплен. Другое дел, например, храмы в честь преподобного Серафима – там легче, что ли, радоваться. А здесь всегда чувствуешь себя очень трезвым, подтянутым, напряженным. Лука смотрит и как бы напоминает: «Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь» (Мф. 7:14).

Игорь перевел глаза с иконостаса в левую часть храма, туда, где исповедуют, и вспомнил настоятеля. Да, вот здесь он обычно исповедовал. Здесь и произошел однажды короткий, но судьбоносный для Игоря разговор. Однажды после исповеди он сказал настоятелю то, что для него на тот момент было, пожалуй, важнее принесенного исповедания грехов: «Я прочитал в Вашей книге, что внутренне сущность Церкви выражается в Литургии, а внешне – в миссии. Меня поразила эта мысль. Я хочу стать миссионером. Благословите меня». Настоятель благословил, они вместе помолились об этом. И началась другая жизнь.

С тех пор прошло немного времени, но теперь на дворе стояла совсем другая эпоха и настоятеля рядом не было. Ощущалась его молитва. Настоятель был далеко и говорил с тысячами других Игорей. И наш Игорь все понимал и не обижался.

Мысль остановилась, вновь наступила тишина. Тихо, так тихо… Это потому что сегодня четверг, службы нет. В субботу и воскресенье здесь будет многолюдно, радостно. Будет благословенный шум, не тот, что за дверями храма. Будет Литургия, внутреннее выражение Церкви… Будет то, ради чего построен храм. Сама мысль о Литургии обрадовала Игоря, он даже улыбнулся в темноте. Святая Евхаристия, самое радостное богослужение Церкви. И как это многие люди живут без Литургии? Ведь жизнь без Литургии невозможна.
Звякнул замок, послышались шаги. Сторож пришел. Пора уходить. Игорь встал, приложился к иконе Луки, подошел к двери, открыл ее. В лицо ударил шум города. Сумасшествие вечерней столицы, как вихрем, смело ощущение «живой тишины». Вопли сирен, обрывки музыки, отдаленный смех, крики гуляющих студентов, звук двигателей, похожий на рев бензопилы – все это опустилось на Игоря, как облако. Да, так всегда бывает. Мужчина вздохнул, вышел из храма, перекрестился и пошел по направлению к городу. Узкими глазами своих полуоткрытых окон дом Божий провожал уходящего. Когда затихли шаги Игоря, храм погрузился в свою обычную тишину. Живую тишину…

Сергей Комаров

Теги

Теги: 

Социальные комментарии Cackle