ФОМА

Все звали его уважительно, по отчеству — Семеныч. Даже наместник Донского монастыря, пригласивший его расписать один из храмов. Там мы с ним и познакомились.

Он сразу стал неотъемлемой частью нашей обители. Он был хорошим иконописцем и художником. И несмотря на разницу в возрасте, мы с ним сразу подружились: у нас нашлось много общего, особенно когда я, насельник Донского монастыря, попросил его научить меня реставрировать иконы.

Однажды вечером сижу я на подоконнике и рассказываю Семенычу, как покупал в аптеке десять пузырьков камфорного спирта для реставрации, и как бабушки, стоящие за мной в очереди, обозвали меня пьяницей за мой покрасневший от насморка нос.

И тут Семеныч, смеясь, вдруг спрашивает:

— А ты никогда не курил?

— Нет. В десятом классе как-то баловался, но, слава Богу, не прижилось. Даже в армии из-за этого был как изгой: все в курилку, а я в стороне.

— А я курил. Хочешь расскажу, как бросил?

Семеныч присел на край стола и на несколько секунд задумался.

— Я, когда вернулся после войны из лагеря, стал захаживать в действующий храм по соседству. И познакомился там с одним стареньким схимником, который, узнав, что я художник, спросил:

— Леша, а ты можешь с репродукции икону написать?

— Нуууу… я ни разу не писал иконы. Но могу попробовать.

— Попробуй, а?

— Да нет проблем, — ответил я развязно.

И вот, в комнатушке при храме я пытаюсь изобразить на доске икону с репродукции, а схимничек сидит рядом, наблюдает и молится. Через некоторое время я встаю и говорю:

— Все, перекур.

— Как, сынок, ты разве куришь?

— Дааа…

Сидим мы с ним на скамеечке возле храма, я курю, а он рядом молится. Вдруг резко поворачивается ко мне и спрашивает своим старческим скрипучим голоском:

— А может, бросишь курить?

— Неее…

Сидим дальше. Вдруг он опять резко поворачивается:

— А может, бросишь курить?

— Да нет, отец, я в лагере сидел, воевал. Как я брошу?

Сидим. А он опять.

— А может, бросишь курить?

— Все, отец, отстань от меня.

— Ну ладно, ладно…

Прихожу вечером домой, захожу на кухню, сажусь за стол, закуриваю, затягиваюсь. Вдруг сзади:

— А может, бросишь курить?

Оборачиваюсь — никого. Я со страху чуть папироску не проглотил. И так каждый раз, как только я закуривал. Жена посоветовала обратиться к психиатру.

Ладно, решил на полгода с куревом завязать. И все сразу исчезло. Я стойко выдержал. А когда срок истек, зашел в продмаг, взял чекушку водки, накупил папирос разных сортов, захожу на кухню, раскладываю на столе пачки, наливаю стакан водки, выпиваю и, морщась, выбираю, чего бы закурить. Остановился на «Беломоре». Осторожно прикуриваю. Оглядываюсь — вроде, никого. Ну, слава Богу! И вдруг сзади:

— А может, бросишь курить?

От неожиданности я аж на табуретке подпрыгнул. Да когда ж всё это кончится?! Ладно. Решил еще раз завязать с куревом — на год. А через год все повторилось — вполоть до этого самого «а может, бросишь?» Помню, жена сказала, что я если не брошу курить — попаду в психушку. В конце концов, я сдался. Схимник победил.

— И что? Он больше тебя не доставал? — спросил я Семеныча.

— Нет. Я перестал ему повод давать, — ответил он улыбаясь.

Игумен Алипий (Животиков)

Подготовила Анастасия Спирина