Механизмы борьбы с Церковью. Исторические параллели

Ого! – воскликнул Сталин. – Папа! А у него сколько дивизий?

Черчилль У. Вторая мировая война. М., 1948–1955. Т. 1. Гл. 8.

Ни у Папы Римского, ни у Православной Церкви действительно нет дивизий. Три четверти убиваемых ежедневно в мире по религиозным причинам относятся к христианам, и почему-то не находится лишней авианосной группы с экспедиционным батальоном морской пехоты, дабы заступиться за них в Сирии и Индии, Египте и Индонезии, Нигерии и Ираке.

Православие в современной Украине тем более уязвимо с точки зрения земных «средств защиты». Зато заточенный против Церкви, постоянно возносящей молитвы о «властех и воинстве» (!), арсенал впечатляет – колоссальная и высокотехнологичная машина манипуляции сознанием (загоняющая православных в гетто «пятой колонны» и сформировавшая агрессивную массу «по-європейськи налаштованих» обывателей, чающих расправы над «московскими попами»), «законотворчество» по принципу «пуля дырочку найдет», «хозяйственно-правовые механизмы» опустошения монастырских келий, «модераторы» из числа успешных «специалистов по научному атеизму»  советских времен, отряды «активистов» (вызывающих в памяти юридическое определение «неподсудных» лиц). Да и много чего иного заготовлено, и глупо среди личной свирепой мотивации моторов и винтиков машины гонений видеть только политические причины и радения о «безопасности державы».

Непокорные «иосифляне»

Все чаще вспоминают изречение покойного Збигнева Бжезинского: после устранения коммунизма первейшей задачей становится ликвидация православия. А ведь Збигнев Казимирович был не кабинетным краснобаем, а одним из проектировщиков мировой геополитической реальности, и от результатов его теоретизирования харкают кровью немало народов и регионов планеты.

По сути, ныне по отношению к канонической УПЦ наблюдается радикальный отход не только от базовых конституционных положений об отделении Церкви от государства, но и разрыв с более чем 200-летней европейской интеллектуально-культурной и правовой традицией, именуемой Просвещением, с его понятиями о свободе совести и вероисповедания. Понятно, что Европа понятие о свободах никогда не распространяла на афроазиатских жертв колонизации и на Восток от Одера. А как убедительно повторяла  со времен перестройки «прогрессивная интеллигенция»: «Вольтер говорил: ‟Пусть мне ненавистны ваши взгляды, но я готов отдать жизнь, чтобы вы могли их исповедывать”». Как-то так.

«Международные правозащитные организации» рвением в защиту «ортодоксов» не отличились,  а грекокатолики, похоже, моментально забыли и собственную боль от «самороспуска» УГКЦ в сталинские времена, и длительный катакомбный период, включая лагеря и ссылки для клириков-нонконфрмистов.

Православие неоднократно подвергалось гонениям, наиболее жестокие и системные из которых пришлись на 1920–1930-е годы в СССР. Одним из последствий мощного государственного прессинга стало появление в Союзе «катакомбного» православного течения. Его история позволяет извлечь немало поучительных уроков, определенных стоит избежать в условиях возможного/неизбежного сужения возможностей для безпрепятственного вероисповедания верных неповрежденному православию.

К началу войны наибольшее количество не входивших в состав Московского Патриархата христиан СССР принадлежало к так называемой катакомбной Церкви. Она никогда не представляла собой единой организационно оформленной структуры и является собирательным термином для обозначения различных тайных православных течений. Катакомбность Церкви не обязательно означает ее непримиримость. Этот термин охватывает всякую неофициальную и поэтому не контролируемую государством церковную деятельность.

Впервые тайные общины в Советской России появились еще в период Гражданской войны, но до 1927 г. их было неизмеримо меньше легально действующих приходов Русской Православной Церкви. Значительную часть их составляли враждебно настроенные по отношению к советской власти полусектантские группы верующих, доходившие до обожествления отдельных лиц: св. протоиерея Иоанна Кронштадтского – иоанниты, схимонаха Стефана (Подгорного) – стефановцы или подгорновцы, монаха Феодора (Рыбалкина) – федоровцы и др. Особое распространение они получили в Центральном Черноземье России и на северо-востоке Украины (Черниговщина, Слобожанщина).

Вплоть до 1927 г. попытки советских властей подчинить Православную Церковь в целом заканчивались неудачей. Рубежом в этом плане явилась легализация Временного Патриаршего Священного Синода при Заместителе Патриаршего Местоблюстителя митрополите Сергии (Страгородском), потребовавшая значительных уступок. Изданная Синодом «Декларация 1927 г.» о лояльности Церкви советской власти, допускавшая уход с позиций аполитичности, перемещения епископов по политическим мотивам и ряд подобных актов создавали новые условия взаимоотношений Патриаршей Церкви с государством.

Такие компромиссы были негативно восприняты многими священнослужителями и мирянами. Возникшее в 1927 г. движение «непоминающих» (то есть не поминавших во время богослужения гражданские власти и митрополита Сергия) имело достаточно широкое распространение по стране. Всего первоначально насчитывалось более 40 архиереев, отказавшихся от административного подчинения Заместителю Патриаршего Местоблюстителя. Однако большинство из них не было связано между собой. Центральное место занимала наиболее сильная и сплоченная иосифлянская группа, получившая свое название по имени руководителя – митрополита Ленинградского Иосифа (Петровых, расстрелянного 20 ноября 1937 г.). Именно он ввел в начале 1928 г. для обозначения участников движения термин «Истинно-Православная Церковь».

Иосифляне пытались найти самостоятельный, альтернативный и к соглашательскому курсу официального руководства Московского Патриархата, и к подпольному, тайному (катакомбному) путь развития Русской Церкви в условиях утверждавшегося тоталитарного режима.  Это был путь легальной или полулегальной оппозиции. Однако в условиях резко антирелигиозной бескомпромиссной политики советского правительства конца 1920-х – 1930-х гг. движение теряло потенциальные шансы на успех, оказалось обречено на поражение и в конечном итоге сошло с исторической сцены. 

Середину 1940-х гг. можно считать его фактическим концом. В это время иосифляне теряют свою обособленность. Значительная часть из немногих выживших в лагерях известных деятелей движения во второй половине 1940-х гг. примирилась с Московским Патриархатом. Другая же часть иосифлян, до конца оставшаяся непримиримой, полностью слилась с катакомбниками, составив в их среде особую традицию ИПЦ, которая прослеживается до 1980-х гг.[1].

Сражу же отметим, что ныне произошло изменение в оценке того же «иосифлянского» движения со стороны патриархии РПЦ. Прославлены в лике святых несколько десятков иосифлян. Поменялась оценка «непоминающих»  (митрополита Сергия и советские власти). Архиерейский Собор 2000 г. постановил, что нельзя ставить в один ряд «обновленченскую схизму» и «правую оппозицию» в РПЦ, не согласившуюся с линей будущего патриарха Сергия (Страгородского). В действиях «непоминающих», констатировал Собор, «нельзя обнаружить злонамеренных, исключительно личных мотивов. Их действия обусловлены были по-своему понимаемой заботой о благе Церкви», и нет оснований считать их раскольниками [2].

Украинская специфика

Вскоре после опубликования «Декларации митрополита Сергия» по всей стране развернулся переход на нелегальное положение сотен приходов и монастырей. Помимо иосифлянского, в СССР возникли даниловский, мечевский и украинский уклоны «непоминающих». В украинскую группу входили в основном иерархи, проживавшие в Киевской и ближайших епархиях (пять-шесть человек), возглавлял их схиархиепископ Таврический Антоний (Абашидзе, ныне прославленный, чьи мощи покоятся в Ближних пещерах Киево-Печерской Лавры).

Большинство «непоминающих», не порывая молитвенного общения, старались обособиться от митрополита Сергия и находиться в стороне от церковной жизни, оставаясь в рамках легальности. Эти архиереи, уходя от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя, в сущности, уходили за штат. В архивах почти нет сведений, чтобы они рукополагали других священников или епископов. Иную тактику активного противодействия выбрали значительная часть даниловцев и андреевцы.

Важнейшим центром иосифлянского движения в Украине был Киев, где это движение возглавляла целая группа авторитетных пастырей: архимандрит Спиридон (Кисляков), протоиерей Димитрий Иванов, священник Анатолий Жураковский и др. Помимо четырех приходских общин города, к иосифлянам присоединились многие бывшие насельники уже закрытых к тому времени монастырей: Киево-Печерской Лавры, Введенской, Фроловской и Покровской обителей. Это движение оказалось в основном разгромлено в 1931 г., в ходе массовых репрессий по делу Истинно-Православной Церкви в Украине. 15 января в Киеве были арестованы все выявленные ОГПУ по делу «Всесоюзной контрреволюционной организации монархистов-церковников ‟Истинно-Православная Церковь”» иосифлянские священники и некоторые представители монашества и мирян, а 14 декабря 1931 г. их приговорили к различным срокам заключения в концлагерь[3]. При этом в УСРР находились «филиалы» организации в Харькове, Сумах, Одессе, Херсоне – всего до 50 ячеек под общим руководством епископа Павла (Кратирова)[4].

Контрразведка вела разработку «Черные пауки» на группу из 30 монахов «Скорбященского скита» на Зверинце в Киеве. Утверждалось, что именно в Киеве находится «центр контрреволюционной монархической повстанческой организации»[5]. В период с середины 1930 до февраля 1931 г. основной удар органов ОГПУ пришелся на «филиалы» Всесоюзного Центра ИПЦ в Украине. К ним относились, по замыслу режиссеров дела, Киевская, Харьковская, Днепропетровская, Одесская группы.

К следствию по делу «филиалов» ИПЦ привлекли двух епископов, 52 священника, 22 монашествующих и большое число активных мирян. По агентурной разработке «Черные пауки», сообщали в Москву, «органами ГПУ УССР раскрыта на территории Украины и ликвидирована в январе 1931 года контрреволюционная организация ИСТИННО-ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ, ставившая своей конечной целью свержение советской власти путем вооруженного восстания в увязке с интервенцией».

В начале 1931 г. следствие по делу ячеек и групп «филиала» ИПЦ в Украине было завершено. В «Обвинительном заключении» подчеркивалось, что «ликвидированная контрреволюционная организация церковников ИПЦ охватила своими ячейками почти всю территорию Украины и находилась в тесной организационной связи с такими же контрреволюционными организациями в ряде городов и сел Союза, с Всесоюзной военно-офицерской организацией, а также с заграничными монархическими объединениями». 2 января 1932 г. арестованных приговорили: руководителей ячеек и «хатнических» групп к расстрелу заменой на 10 лет концлагеря, рядовых участников – к 3-5 годам концлагеря или ссылки в Северный край.

Тем не менее благодаря материалам следствия до нас дошли свидетельства духовного сопротивления христиан. Среди них информация о тайных собраниях «Христианского Студенческого Союза»; организации в Киеве системы кружков для «нравственного христианского воспитания» детей и молодежи (трудовые кружки, кружки по самообразованию, детские кружки); о тайных пострижениях, посвящениях и существовании на Украине нелегальных монашеских общин и конспиративной деятельности монашеских братств и подготовленной их членами сводке о гонениях на оппозиционное митрополиту Сергию духовенство для передачи ее за границу.

Ряд фигурантов откровенно и с вызовом демонстировали свои политические убеждения. «Царскую власть, – говорил игумен Евстратий (Грумков) я предпочитаю советской, т. к. она власть православная, на советскую власть смотрю как на власть сатанинскую, посланную нам Богом в наказание за грехи». «Мои политические убеждения, – заявил иеромонах Варсонофий (Юрченко), – недоброе отношение к революции вообще и особенно к большевикам. Если бы я смотрел на вещи не через церковную призму, я в настоящее время боролся бы с советской властью с оружием в руках».

На фоне ужесточения политики гонений на православие в период коллективизации  бесхитростно, но убежденно звучали свидетельства верных на допросах в ГПУ. «Я, где только можно, говорил, чтобы родители не посылали своих детей в школы, так как в школах отравляют детей безбожием». «Ходили по селам и проповедовали среди крестьянства, чтобы не посылали детей в школы, так как там обучают дьявольским делам, говорили, чтобы христиане держались старой веры, не записывались в коммунисты и комсомольцы, ибо эти люди продают душу антихристу». «Встречая детей на улицах или же в поле пастухов-подростков, я собирала их вместе, дарила им крестики и говорила, чтобы они не слушались учителей»[6].

Нарастал и крайний радикализм, отчаяние (вряд ли совместимые с истинной религиозностью) как в антиправительственных настроениях, так и по отношению к собственным же соотечественникам со стороны сторонников ИПЦ. Возник и распространеный термин «краснодраконовская власть».

Домики для духовников

Монахини продолжали изготовлять крестики, иконки, одеяла и покрывала, ходить по селам и продавать их, а полученные деньги вносить в общую кассу. По указанию иеромонаха Эразма в Ирпене были куплены новые дома, община постепенно разрасталась, к ней присоединялись оставшиеся на свободе из других общин ИПЦ. В конце 1930-х гг. община отца Эразма в Ирпене, Киеве и области насчитывала около 140 участников[7].

В 1937 г. началась новая репрессивная волна против православного клира (как и других категорий «неблагонадежных» граждан, и служителей иных конфессий). По ложным обвинениям, доносам внутрилагерной агентуры, новым сфабрикованным делам отбывавшие срок или вновь арестованные священнослужители, как правило, приговаривались к расстрелу. В 1937–1938 гг. был нанесен и второй удар по ИПЦ и ИПХ, в это время выявлялись скрывавшиеся в подполье священнослужители и уничтожались отбывавшие сроки заключения руководители антисергиан. Но, несмотря на все гонения, деятельность истинно-православных продолжалась. При этом система государственного преследования верующих, набирая обороты, еще более укрепляла протестные настроения и социально-психологическое неприятие советской власти со стороны ИПЦ и других катакомбных течений, равно как и их враждебное отношение к «легальной» Московской Патриархии.

Общесоюзная ситуация ярко проявилась в Украинской ССР. Лишь за время репрессивных кампаний 1936–1937 гг. в республике уголовным наказаниям (преимущественно – их высшей мере) подверглось 6,5 тыс. «служителей религиозных культов»[8]. С 1 июня 1937 г. по 4 января 1938 г. среди 177 350 арестованных в УССР «врагов народа» насчитывалось 7245 представителей «церковно-сектантской контрреволюции», из которых  6112 граждан осудили внесудебные органы НКВД  УССР (а к июлю 1938 г. эта категория пополнилась еще 1587 арестованными)[9].

По существу, Православную Церковь жестокими гонениями загнали в подполье, хотя при этом в закрытых информационных матералах НКВД УССР констатировались высокий уровень религиозности населения и распространение вынужденных форм «нелегального» богослужения. В отчете об оперативно-служебной деятельности НКВД-НКГБ УССР за период Великой Отечественной войны отмечалось, что к 1941 г. «значительное количество попов, особенно монахов и монахинь, несмотря на свой формальный отход от церковной деятельности, а также сектантские авторитеты продолжают свою нелегальную деятельность, группируют вокруг себя антисоветски настроенную часть верующих, оборудуют нелегальные церкви, отправляют богослужения и выполняют различные религиозные требы»[10].

«Гроза очищающая»

В 1930-е гг. произошло значительное изменение состава катакомбников. Если в конце 1920-х гг. в подполье находились лишь ИПХ и часть иосифлян, то теперь они стали составлять меньшинство. С середины 1930-х гг., в результате закрытия почти всех православных храмов, самую многочисленную часть катакомбников составили верующие, никогда не порывавшие с митрополитом Сергием. Они ушли в подполье только потому, что открытое совершение религиозных обрядов оказалось невозможным, и когда (с началом войны) положение изменилось, восстановили каноническую связь с избранным в 1943 г. Патриархом Московским и всея Руси Сергием[11].  В «катакомбы» были вынуждены уйти и умеренные группы «непоминающих» – они в большинстве считали отход от Московского Патриархата временным явлением, что и подтвердилось в дальнейшем[12].

Период Великой Отечественной войны стал переломным для катакомбного движения. Ее начало было положительно воспринято частью ИПХ, рассчитывавших на быстрое падение безбожной советской власти. Отношения их с оккупационными германскими властями складывались по-разному. На Северо-Западе России катакомбники в основном предпочитали оставаться в подполье, так как там под покровительством немцев действовала Псковская духовная миссия в юрисдикции Московского Патриархата. В ряде других районов страны – в Брянской, Орловской, Воронежской областях, Белоруссии, Крыму, на Дону и во многих областях Украины они зачастую переходили на легальное положение[13].

Трудный выбор

Советские власти с началом войны заняли по отношению к находящимся в подполье общинам верующих и священнослужителям жесткую позицию, так как считалось, что они подрывают обороноспособность страны. Преследование тайных священнослужителей особенно усилилось с осени 1943 г. Власти наряду с кардинальным улучшением отношения к Московскому Патриархату попытались произвести в 1943–1946 гг. разгром в «катакомбах», что им во многом удалось. В 1944 г. большинство выявленных истинно-православных на неоккупированной европейской части СССР было депортировано или заключено в лагеря, в последующие два года происходило жесткое преследование их на бывших оккупированных территориях.

Глава НКВД СССР Л. Берия 7 июля 1944 г. в секретном письме И. Сталину отмечал, что на территории Воронежской, Орловской, Рязанской областей было выявлено несколько организаций «истинно-православных христиан», но арест активных участников не оказал должного воздействия на других членов, и поэтому целесообразно провести массовое выселение этих людей в Омскую, Новосибирскую области и Алтайский край. И 15 июля того же года 1673 человека из 87 населенных пунктов насильственно переселили на восток.

О том, что общины ИПЦ попали в разработку НКГБ УССР сразу же по мере освобождения Украины,  свидетельствует положение  директивы № 1328/с от 22 июля 1944 г.  главы ведомства Сергея Савченко: «По имеющимся в НКГБ УССР сведениям, на территории областей Украины существуют «дикие» приходы, нелегальные монастыри и скиты Православной Церкви, не подчиненные Московской Патриархии и считающие себя «Истинно-Православной Церковью» на том основании, что руководители Патриархии «продались» советской власти». В директиве указывалось, что в Харьковской области и на Донбассе распространение получили «подгорновцы», а в Херсонской области – «прокопиевцы», отказывающиеся от подчинения архиереям Московского Патриархата.

Появлялись и откровенные самозванцы. В  начале 1944 г. контрразведчики по данным агента Попова ликвидировали «церковно-монархическую организацию» (свыше 20 участников), действовавшую под видом ставропигиального монастыря под руководством архимандрита Михаила (Костюка)[14]. «Группа Костюка» имела «филиалы» в Сталинской (Донецкой) и Ворошиловградской областях. Себя о. Михаил именовал «самодержцем Всероссийским» и «Патриархом всея Руси», а его помощница схиигуменья Михаила[15] – «великой княгиней Елизаветой».

Согласно оперативно-следственным материалам НКВД-НКГБ, упомянутая монахиня Михаила создала «церковно-монархическую» нелегальную групу в Киеве еще в 1924 г. Располагая значительными денежными средствами, Михаила приобретала на подставных лиц дома на окраинах Киева, куда поселялись ее единомышленники, заключались фиктивные браки и трудоустройство. Со временем образованная таким способом община стала основой самочинного «ставропигиального монастыря». 

После смерти монахини Михаилы в 1939 г. Костюк перенял полностью бразды управления нелегальной группой ИПЦ. Разумеется, существование общин ИПЦ не осталось вне внимания органов ГПУ–НКВД. В 1931 г. было возбуждено угловное дело на 140 адептов ИПЦ. Велись агентурные разработки «Кроты» и «Отшельники» на киевское подполье ИПЦ, реализованные в 1939–1940 гг. осуждением свыше 10 его участников. 17 февраля 1940 г. обвиняемые были приговорены (в т. ч. к 10 годам лагерей – 8 человек)[16].

В 1940 г. Костюк  возглавил «нелегальный ставропигиальный монастырь» в Киеве. В города и села Киевской и других областей для сбора пожертвований и проповедования истины о «великих старцах» ИПЦ направлялись монашествующие с просфорами, святой водой, портретами схиигуменьи Михаилы как «святой, чудотворной, прозорливой, чистосердечной и всевидящей» и фотографиями архимандрита, распространяемыми среди экзальтированных верующих как «благословения батюшки Михаила».

Во время оккупации Костюк открыто служил, зарегистрировал «ставропигиальный монастырь» в созданной оккупантами Городской управе. Богослужения в церкви Всех Святых привлекали все больше верующих, среди них были представители технической и творческой интеллигенции, профессура, увеличился поток верующих из провинции, привлеченных распространявшимися слухами об архимандрите Михаиле как «исцелителе» и «святом старце».

В 1943–1944 гг. арестовали 28 человек из окружения Костюка (в основном монахинь), из тайников монастыря было изъято 26 печатей и штампов, изготовленных художниками общины, которые использовались при изготовлении документов. Оставшиеся на свободе насельники монастыря пытались помочь арестованным, искали возможные пути освобождения архимандрита Михаила, стремились передать информацию о том, что он во время оккупации прятал в подвале церкви Всех Святых крещеных еврейских детей и «раскаявшихся» коммунистов, спасал молодежь от угона в Германию. 30 декабря 1943 г. архимандрит был арестован, а 21 декабря 1944 г. расстрелян.

Розыск «Скита»

Своеобразное обоснование необходимости заведения оперативной разработки «Скит» и репрессирования  членов ИПЦ давалось в циркуляре НКГБ УССР  начальникам областных управлений от 14 февраля 1945 г. № 15/д. В нем отмечалось, что в связи с закрытием в Украине в 1930–1931 гг. большей части православных храмов, сторонники ИПЦ окончательно перешли на нелегальное положение, создали подпольные монастыри и молитвенные дома (с участием братии и сестер закрытых обителей),  провели работу по срыву коллективизации в союзе с «организованным кулачеством», «всеми способами вели борьбу с советской властью, добиваясь восстановления монархического строя в России». 

Вернувшись затем к нелегальной деятельности, ИПЦ организовала общины в центральных и восточных областях УССР. В циркуляре приводился пример обнаруженной в ноябре 1944 г. в Запорожье в пещере под сараем нелегальной церкви, где 13 месяцев скрывалось от призыва в армию четверо участников ИПЦ[17].

По мнению органов госбезопасности, к 1944 г. существовали два центра ИПЦ в УССР (в совокупности – до 20 групп с 500 участниками): киевский, сложившийся вокруг архимандрита Михаила (Костюка)  и ликвидированный в 1944 г., и харьковский, ведущими фигурами которого являлись бывший настоятель Киево-Печерской Лавры, известный иосифлянский деятель архимандрит Антоний (Жеретиенко, 1865–1950[18]) и иеромонах Серафим (Шевцов, 1875–1955[19]), перешедший на нелегальное положение в 1931 г. и распространявший влияние на общины ИПЦ в Воронежской и Курской областях (этот центр ликвидирован НКГБ в 1945 г.)[20].

В 1944–1945 гг. было «оперативно ликвидировано» 13 групп ИПЦ в Киевской, Сталинской, Ворошиловградской, Запорожской областях  со 178 участниками. Среди разгромленных крупных общин ИПЦ можно назвать группу жителей «нелегального монастыря» в с. Зайцево Горловского района Сталинской области (24 участника, арестованные по разработке «Святоши»). Общая численность представителей ИПЦ в УССР оценивалась НКГБ примерно в 500 человек[21].

На  украинских «истинно-православных» была заведена централизованная оперативно-следственная разработка «Скит» (не позднее февраля 1945 г.), которая велась одновременно и в областных управлениях (дело «Скит» оставалось стержнем оперативных мероприятий НКГБ-МГБ УССР по линии ИПЦ по крайней мере до 1953 г.)[22].

Для понимания трактовки чекистами происхождения и сущности феномена ИПЦ интересны определения из циркуляра по делу «Скит» начальника УНКГБ по Сталинской области УССР полковника Демидова от 12 октября 1945 г. ИПЦ, писал он подчиненным, появилась в результате того, что «реакционная часть духовенства и верующих тихоновской ориентации расценила обращение впоследствии патриарха Сергия как предательство и переход Церкви на сторону советской власти», ушла в подполье и ведет борьбу с «мероприятиями соввласти и церковью патриаршей ориентации». ИПЦ не признает власти, ее члены не вступают в колхозы, уклоняются от воинской службы, «не посещают культурных и увеселительных учреждений»[23].

При этом следует объективно учитывать, что перед религиозной оппозицией в годы Великой Отечественной войны остро встала моральная дилемма участия, под эгидой «безбожного государства», в вооруженном отпоре агрессорам миллионов соотечественников, к которому звала людей и Московская Патриархия. Кроме того, необходимо принимать во внимание, что с сентября 1943 г. существенно изменилась церковно-государственная политика. Появившиеся возможности легально совершать религиозные обряды и открывать храмы способствовали постепенному возвращению в окрепший Московский Патриархат его паствы, вынужденно ушедшей в 1930-е гг. в подполье. Советские власти старались ускорить этот процесс.

Перед нелегким выбором оказались различные группы и течения «непоминающих» и истинно-православных. Со смертью расстрелянного в 1937 г. Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра (Полянского) и избранием в 1945 г. Патриарха Алексия отпадало прежнее каноническое основание для самостоятельного управления – «узурпация» первосвятительской власти митрополитом Сергием, но в то же время прежняя практика в отношениях с государством была продолжена новым Первоиерархом. В итоге в Московский Патриархат вернулись не только часть иосифлян, но и большинство «непоминающих». Существенную роль здесь сыграла позиция имевшего значительный авторитет среди катакомбников епископа Афанасия (Сахарова). В 1945 г. он написал окружное послание в катакомбные общины и скиты с призывом «вернуться в лоно» Патриархата[24].

Однако в первые послевоенные годы в ряде районов страны деятельность подпольных общин продолжала оставаться заметным явлением. Явно не хватало священников. Их недостаток восполнялся, главным образом, тайными монахинями и мирянами, «совершающими чтение акафистов или общие групповые моления, именуемые “собраниями на свещу”. Таких мирян называли “подпасками”. Из-за недостатка пастырей эти “подпаски”, которые имеются повсюду, являются стержнем церковного народа Катакомбной Церкви. “Подпаски” же большей частью хранят на домах и св. Дары, получаемые с большим трудом и величайшей осторожностью при редких общениях с тайными пастырями» [25].

В целом для общин ИПЦ были характерны конспирация, создание подземных и других скрытно расположенных помещений под молитвенные дома, укрытия актива общин, места хранения подпольно изготовленной литературы. При ликвидации 27 октября УМГБ по Харьковской области (по делу «Христодулы») общин ИПЦ (арестовано 17 участников) были выявлены два «специально обрудованных тайника с нелегалами ИПЦ», большое количество продуктов и материальных ценностей»[26].

Первые послевоенные годы характеризовались чувствительными ударами МГБ по общинам ИПЦ, которая однозначно трактовалась как «антисоветское нелегальное церковно-монархическое формирование». В 1947–1948 гг. арестовали 367 членов «церковно-монархического подполья», выявили 4 нелегальных монастыря, 10 подземных тайных церквей и 25 нелегальных молитвенных домов, завели 25 агентурных дел на 205 участников подполья, приобрели по этой линии 21 агента и 25 осведомителей[27]. При этом бросается в глаза суровость наказаний  участникам подобных невооруженных групп. Так, члены раскрытой МГБ 31 марта 1951 г. в Киевской области группы ИПЦ по главе с бывшим «кулаком» Петром Деревянко получили по решению суда: 15 человек – 25 лет исправительно-трудовых лагерей и трое – 10 лет. Подсудимым вменялись в вину агитация за выход из колхоза и отказ от службы в армии[28].

Дмитрий Веденеев, доктор исторических наук

Примечания:

1. См.: Шкаровский М. В. Иосифлянство: течение в Русской Православной Церкви. СПб., 1999.
2. Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь в ХХ веке. М., 2010. С. 9–10.
3. Шкаровский М. В. Иосифлянство: течение в Русской Православной Церкви. СПб., 1999.
С. 90–97, 122–123.
4. ОГА СБУ  Ф. 13. Д. 1037. Л. 84–85; Д. 387. Л. 84–85; Епископ Павел, священномученик (Кратиров Павел Федорович, 1871–1932). С 1922 г. – епископ Старобельский, викарий Харьковской епархии. Резко выступил с осуждением курса митрополита Сергия (Страгородского) на лояльное отношение к советской власти. Окормлял «иосифлян» на Харьковщине и Киевщине. В январе 1932 г. осужден к 10 годам лишений свободы, но через три дня скончался от саркомы и плеврита.
5. ОГА СБУ  Ф. 13. Д. 388. Л. 4–5, 134–135.
6. Осипова И. И. Обзор следственных дел по «к.-р. организациям ИПЦ» на Украине [Электрон. ресурс]. – Режим доступа: http://pandia.ru/text/77/192/20200.php
7. Осипова И. И. Обзор следственных дел по «к.-р. организациям ИПЦ» на Украине [Электрон. ресурс]. – Режим доступа: http://pandia.ru/text/77/192/20200.php. Иеромонах Эразм (Прокопенко Елисей Онуфриевич, 1870–1951). Пострижен в мантию в 1911 г. Насельник Киево-Печерской Лавры, в 1928 г. создал и окормлял группу верующих и монахинь закрытых киевских обителей (купивших и отремонтировавших ему полуразрушенный дом в Киеве). В 1933 г. осужден к 3 годам лагерей. В июне 1946 г. осужден к 10 годам ИТЛ как руководитель нелегальной группы ИПЦ в Ирпене. Умер в больнице ИТК-49 МВД в Фастове (Рылкова Л. П. Биографические сведения о братии Киево-Печерской Лавры, пострадавшей за Православную веру в 20 столетии. К.: Феникс, 2008. С. 194–199).
8. ОГА СБУ. Ф. 42. Д. 312.
9. Бажан О. Репресії серед духовенства та віруючих в УРСР в часи «великого терору»: статистичний аспект // З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ. 2007. № 2 (29). С. 15–17.
10. ОГА СБУ. Ф. 13. Д. 375. Л. 32.
11. О довоенных репрессиях против церковной оппозиции в Украинской ССР см. подробнее: Тригуб О. Переслідування антисергіївської опозиції в РПЦ: з історії «істино-православної церкви» (1932–1941 рр.) // З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ. 2007. № 2. С. 39–60.
12. Поспеловский Д. В. Русская православная церковь в XX веке. М., 1995. С. 174.
13. Алексеев В. И., Ставру Ф. Г. Русская Православная Церковь на оккупированной немцами территории // Русское Возрождение. 1981. № 16. С. 105.
14. Костюк Михаил Васильевич (1892, Киев – 1944). В 1908 г. окончил Киевскую военно-фельдшерскую школу, в 1909 г. сдал экзамен об окончании кадетского корпуса генерала графа Муравьева-Амурского в Хабаровске, в 1910 г. поступил в университет в Благовещенске, в 1914 г. мобилизован в армию с четвертого курса, после ранения вернулся в Киев, работал в госпитале и одновременно учился на медицинском факультете Киевского университета, окончив его в 1918 г. В 1919 г. принял монашеский постриг, в августе 1922 г. был рукоположен в иеромонаха в Никольском монастыре Киева. Служил настоятелем Свято-Успенского кафедрального собора в Смеле. 
15. Щелкина Елизавета Федоровна (1862–1939). С семнадцати лет – послушница Антолептовского монастыря под Двинском. Окончила земскую фельдшерско-акушерскую школу в Ровно, работала помощницей, затем заведующей монастырской больницей. В 1889 г. пострижена в мантию с именем Мария. В 1900 г. медсестра в составе русской экспедиционной армии в Китае, в 1904–1905 гг. – участница Русско-японской войны, по возвращении игуменья Антолептовского монастыря. С 1906 г. в Феодосиевском подворье Киево-Печерской Лавры. В 1917 г. приняла схиму с именем Михаилы.
16. ОГА СБУ. Ф. 13. Д. 511. Л. 28.
17. ОГА СБУ.  Ф. 9. Д. 88. Л. 59–61.
18. Об  архимандрите Антонии см. подробнее: Рылкова Л. П. Биографические сведения о братии Киево-Печерской Лавры, пострадавшей за Православную веру в 20 столетии. К.: Феникс, 2008. С. 88–94.
19. См. уголовное дело 1945–1946 гг. на архимандрита Серафима и группу адептов ИПЦ: ОГА СБУ. Ф. 6. Д. 75976 фп.
20. ОГА СБУ.  Ф. 3. Оп. 261. Д. 2. Л. 113.
21. ОГА СБУ.  Ф. 13. Д. 375. Л. 121. 
22. ОГА СБУ.  Ф. 13. Д. 501. Л. 18.
23. ОГА СБУ. Ф. 65. Д. 10822. Л. 25.
24. Афанасий (Сахаров), епископ. Можно ли посещать храмы Московской патриархии? Из письма к духовной дочери // Вестник РХД. 1972. № 106. С. 96.
25. Alekseev W. Russian Orthodox Bishops in the Soviet Union, 1941–1953. New York, 1954. Р. 58; Андреев И. О положении Православной Церкви в Советском Союзе. Катакомбная Церковь в СССР. Джорданвилл, 1951. С. 10–11.
26. ОГА СБУ. Ф. 3. Оп. 261. Д. 3. Л. 116–120.
27. ОГА СБУ. Ф. 3. Оп. 261. Д. 2. Л. 114.
28. ОГА СБУ. Ф. 3. Оп. 261. Д. 2. Л. 157; Оп. 246. Д. 32. Л. 110–114.