У првим послератним годинама, делатност катакомбних  православних заједница и даље је била приметна у низу региона Украјине.

Однако возвращение большинства катакомбников в возрожденные после 1943 года приходы канонической Православной Церкви и заметные уступки верующим не могли не привести к качественным изменениям в движении нонкоформистов (ИПЦ, ИПХ, подгорновцы, иоанниты и другие). Как отмечали исследователи зарубежья, имелось лишь несколько «тайных епископов», остро не хватало священников. Их недостаток восполнялся главным образом тайными монахинями и мирянами, «совершающими чтение акафистов или общие групповые моления  («собрания на свещу» с участие «подпасков»). «Из-за недостатка пастырей, эти “подпаски”, которые имеются повсюду, являются стержнем церковного народа Катакомбной Церкви. “Подпаски” же большей частью хранят на домах и св. Дары, получаемые с большим трудом и величайшей осторожностью при редких общениях с тайными пастырями» [1].

«Сгинь, власть антихриста!»

Для общин ИПЦ (которые трактовались как «антисоветские нелегальные церковно-монархические формирования») стали характерны конспирация, создание подземных и других скрытно расположенных помещений под молитвенные дома, укрытия актива общин, места хранения подпольно изготовленной литературы. Так, при ликвидации 27 октября УМГБ по Харьковской области (по делу «Христодулы») общин ИПЦ (арестовано 17 участников) были выявлены два «специально оборудованных тайника с нелегалами ИПЦ», большое количество продуктов и материальных ценностей.

Органы госбезопасности по-прежнему считали катакомбников одним из основных объектов оперативной разработки и преследований (при этом сама резкая политизация движения и открыто декларируемый своеобразный «антисоветский мистицизм» лишь облегчали подведения нонконформистов под обвинения в политических преступлениях, сроки заключения в 10-25 лет!). Так, в начале 1950 г. фигурантов разработки УМГБ по Житомирской области «Монархистами» на сроки от 10 до 25 лет лагерей было осуждено 12 участников общины ИПЦ. Следствие и внутрикамерная агентурная разработка, по данным органов госбезопасности, показали, что члены общины «не признают советскую власть, организовывают нелегальные сборища, под прикрытием религии обрабатывают присутствующих в духе непримиримой вражды к Советскому государству», призывают к отказу от воинской службы, уплаты налогов и участия в выборах.

К 1950 г. органы МГБ УССР вели «литерные дела» (агентурно-оперативные разработки) на ИПЦ, иоаннитов, иннокентьевцев, мурашковцев, скопцов, молокан, малеванцев и другие течения, относимые к категории «церковно-монархического подполья». Основными причинами преследований церковных диссидентов были общая антирелигиозная направленность коммунистической власти, стремление не допустить появления альтернативного идейно-духовного пространства общественной жизни на фоне экстремального международного положения первых лет «холодной войны». Умело использовалось и  то, что участники общин ИПЦ нередко нарушали действующее советское законодательство, что давало основания для их преследования по общеуголовным статьям.

С другой стороны, для общин андеграунда была присуща высокая степень обмирщения (что открывало дорогу авантюристам), что показала агентурная разработка УМГБ по Киевской области «Омут» (заведенная в феврале 1950 г.). Как выяснила агентура, во главе группы стояла Мария Боровская (представлявшаяся «членом императорской семьи»). Своим сторонникам она говорила, что является «святой» и «прозорливой», после падения советской власти займет руководящую должность и только ее «высокое заступничество» спасет верных ИПЦ от неминуемой гибели в гражданском катаклизме.

«Истинно-православные христиане», или «Истинно-православная церковь» считалась наиболее идеологически опасным для власти радикально-протестным движением, в среде которого было непросто приобретать оперативные источники в силу ярко выраженного антикоммунистического настроя его участников, тем более что в рядах ИПЦ пребывали участники движения с большим «опытом» нелегального существования. «Я на всю жизнь запомнил, – писал в мемуарах начинающий оперативник отдела “Оˮ Георгий Санников, – когда в офицерской форме вместе с товарищем по работе вошел в камеру арестованных членов ИПЦ, двух старух, сидевших на корточках по углам камеры, и как они, увидев нас в военной форме и фуражках с голубым верхом, запричитали, закрестились: “Сгинь, сгинь, власть антихриста, чур ее, чур!ˮ И продолжали осенять себя крестным знамением и причитать, злобно глядя на вошедших: “Чур антихристам, гореть вам в пещи огненной!ˮ» [2].

Оперативные мероприятия существенно активизировала директива МГБ и Прокуратуры СССР № 66/241-сс от 20 октября 1948 г., согласно которой началась фронтальная проверка материалов на «церковно-сектантские элементы» (одновременно с середины 1948 г. в связи с новым частичным ужесточением советской религиозной политики усилились давление и репрессии против священнослужителей РПЦ). Во многом катакомбники стали и заложниками военно-политического положения СССР в условиях ядерной монополии США и эскалации Западом «холодной войны». В документах МГБ УССР говорилось о принятии (под влиянием разведки США) Архиерейским Синодом Русской православной церкви за границей в 1950 г. решения об активизации в СССР катакомбного «церковно-монархического подполья». В инструктивных документах МГБ по религиозной линии подчеркивалась необходимость выявления агентуры зарубежных спецслужб в среде «церковников и сектантов», вскрытия их каналов связи с религиозными центрами других стран [3].

Велось отдельное агентурное дело «Архангелы» на руководящий состав ИПЦ Украины. В 1947–1948 гг. арестовали 367 членов «церковно-монархического подполья», выявили 4 нелегальных монастыря, 10 подземных тайных церквей и 25 нелегальных молитвенных домов, завели 25 агентурных дел на 205 участников подполья, приобрели по этой линии 21 агента и 25 осведомителей. Об интенсивности преследования участников «церковно-монархического подполья» можно судить по тому, что за 1949 г. в УССР ликвидировали 12 общин (137 участников) и задержали 66 одиночек. Среди арестованных: 42 участника ИПЦ, 36 иоаннитов, 40 иннокентьевцев и 23 михайловца [4]. Отметим и показательную суровость наказаний участников подобных невооруженных групп. Так, члены раскрытой МГБ 31 марта 1951 г. в Киевской области группы ИПЦ по главе с бывшим «кулаком» Петром Деревянко получили по решению суда: 15 человек – 25 лет в исправительно-трудовых лагерях и трое – 10 лет. Подсудимым вменялись в вину агитация за выход из колхоза и отказ от службы в армии [5].

«Гуру» и шарлатаны

Группы ИПЦ стремились к прочным контактам и в перспективе к созданию всесоюзного объединения общин. В рамках дела УМГБ по Харьковской обл. «Христодулы» (на группу ИПЦ Андрея Логинова и  Евдокии Храмцовой, последователей одного из основателей нелегальных общин  ИПЦ  иеромонаха Серафима («Херувима»), арестованного в 1946 г.) добыли сведения об активной миссионерской деятельности украинских участников ИПЦ, выезжавших в 1947–1948 гг. на переговоры с истинно-православными в различные регионы от Воронежа до Караганды с целью побудить их к объединению в единую организацию во главе с о. Серафимом.

Порой на религиозных чувствах сторонников ИПЦ паразитировали асоциальные элементы, лица с девиантным поведением и мировоззрением. Характерным примером могут служить арестованные по оперативной разработке «Кочевники» УМГБ по Николаевской области Афанасий Доскаленко и Олимпиада Остапенко  – лица без определенных занятий, именовавшие себя «святыми» и «будущими правителями России». «Святой» Игнатий Море (бывший иеромонах Балтского монастыря, лидер течения «игнатьевцев») страдал тяжелыми психическими расстройствами (усугубленные отбыванием 25-летнего срока), досрочно освободившись, устроил в Харькове трехсуточное непрерывное моление, закончившееся жестоким избиением друг друга участниками собрания [6].

Увы, но по мере усиления сектантского характера катакомбных общин в них приживались и откровенные авантюристы-стяжатели, ловко эксплуатировавшие экзальтированное сознание отдельных «одноверцев». Как показала разработка УМГБ-УКГБ по Ворошиловградской (Луганской) области «Коварные», проживавшая в г. Кадиевке Матрена Левицкая выдавала себя за «пророчицу», а после ее смерти племянница Раиса Левицкая (спекулянт дефицитными товарами) наладила сбор средств с участников ИПЦ под видом «поминок по матушке Матрене». Уже в 1956 г. у предприимчивой шарлатанки конфисковали три дома, до миллиона рублей дензнаками, золотом и товарами, несколько фиктивных паспортов. Более того, отмечалось в материалах КГБ, «проживавшие в местах укрытия верующие использовались на различных хозяйственных работах, указанные лица подвергались жестоким избиениям», психологическому прессингу. А. Зайцева при попытке уйти из секты Р. Левицкой была убита. Там же укрывались годами дезертиры из Советской армии. Умело паразитировали на доверчивых адептах лидеры общины ИПЦ (до 70 человек к концу 1950-х гг.) в Черкасской области – Коваль (именовавший себя «святым») и Уткина («матерь Божия», как она кощунственно требовала себя именовать). За несколько лет Коваля посетило свыше 600 приезжих. «Пожертвований» хватило на строительство авантюристу двух домов (еще 4 отстроили дочерям Коваля), у него же было конфисковано 40 тыс. руб. и другие материальные ценности [7].

Присутствие в движении ИПЦ подобных элементов приводило к появлению своекорыстных членов общин, часть из которых легко становилась объектом вербовки чекистами. Так, агент «Позднякова», примкнувшая в 1948 г. к группе ИПЦ в Ворошиловградской области под влиянием «старца Елиазара» из Сталино (выдававшего себя за императора Николая ІІ), объявила себя дочерью монарха и активно использовалась МГБ для проникновения в общины ИПЦ Донбасса, разработки дела «Павловцы», фигуранты которого ожидали свержения советской власти и возрождения монархии.

В то же время другая часть катакомбников встала на путь дальнейшего углубления отчуждения от «мира», проповеди аскетизма – с 1950-х гг. на некоторые слои участников движения распространилось требование целибата (безбрачия), а на семейные пары – запрещение деторождения. Объявлялось о близком конце света, и несколько раз назначались его даты. Как следствие, произошло образование нескольких новых, относительно небольших радикальных групп – седминцев, молчальников и т. п. Для наиболее консервативной части «катакомбников» с 1950-х гг. стали присущи совершенно оторванные от жизни представления, высказанные, в частности, активистом ИПЦ из Николаевской области: «Сейчас власть антихриста и власть евреев – их царство… нужно молиться дома и избежать разных дьявольских печатей… знать только своих своей группы, настоящие христиане не должны иметь паспортов и иных документов, на которых имеется ‟печать красного дракона”, скоро будет восстановлена  царская власть, нельзя быть членом профсоюза» и т. д. [8].

«Странники» от спецслужбы

Интересно, что около 30 % «истинно-православных» являлись «духовниками», которые считали возможным перевоплощение Бога в человека, что открывало дорогу абсолютизации «старчества». Этим эффективно пользовались и органы госбезопасности. Например, Полтавским Управлением МГБ в рамках разработки «Фанатики» в общину ИПЦ внедрили под видом странствующего старца агента «Фоменко». Опираясь на инструктаж оперативных работников, он выявил связи общины с киевскими группами ИПЦ и способствовал аресту 5 членов общины во главе с раскулаченным в 1930 г. М. Дахно. Агент «Смехов», работавший по делу «Христодулы», выявил контакты авторитетных членов ИПЦ Натальи Запорожец-Лысак и Ивана Бесхутрого с одним из руководителей ИПЦ в Украине, иеромонахом Серафимом (Даниилом Шевцовым), отбывавшим ссылку в Кировской области, и его помощником Василием Семененко (сосланным в Ярославскую область). Агент «Тропинин», заняв авторитетное положение в общинах ИПЦ Ворошиловградской области и работая по делу «Пигмеи», способствовал аресту в феврале 1952 г. представителей ИПЦ – «странника» Федора (Ф. Тахненко), «странницы» Натальи (Н. Тепловодской), «странника» Макара Мордовцева (приговорен к 25 годам ИТЛ). Агент «Сизый» под видом странника добыл сведения о руководителе ИПЦ в Полтавской и Сумской областях нелегале-иеромонахе «Херувиме» (бывшем священнике с. Смелое Сумской области) [9].

Несмотря на масштабные оперативные мероприятия и многочисленные аресты, истинно-православные общины продемонстрировали способность к регенерации и продолжили существование в постсталинский период, оставаясь объектом оперативной разработки органов госбезопасности. К концу 1950-х гг. в СССР, по данным КГБ, существовало до 300 локальных групп ИПЦ с более чем 6000 участниками, «которые стояли на позициях крайней враждебности к канонической церкви». В рамках третьей волны преследований истинно-православных в 1958–1964 гг. за один только 1959 г. в УССР выявили 14 общин ИПЦ с более чем 200 участниками на Черниговщине, 13 – в Полтавской области, ряд общин в других областях Украины. Наиболее активно ИПЦ проявляла себя в Сумской, Харьковской, Ворошиловградской и Черниговской областях.

К 1956 г., по данным КГБ УССР, в республике пребывали «авторитеты-нелегалы» ИПЦ иеромонах Филарет (Федор Метан, 1900 г. рожд., Сумская обл.), священник Владимир Веселовский (1894 г., руководитель ИПЦ Киевского региона), иеромонах Агафангел (Аксентий Бутенко, 1895 г., лидер ИПЦ Полтавщины), иеромонах Серафим (Шевцов, руководитель «Левобережного центра» ИПЦ, на самом деле умер в 1955 г.), Степан Гайдаренко («тайный епископ ИПЦ»), Иван Драган (1902 г., Хмельницкая область), доверенное лицо руководителя «ИПЦ Сибири, Поволжья и Урала», «патриарха Андрея» – Андрея Сидорова.

Всего за 1943–1958 гг. в Украинской ССР органы госбезопасности арестовали (что в подавляющем большинстве случаев влекло и уголовное наказание) в категории «церковники» (куда входили адепты ИПЦ-ИПХ, подгорновцы, игнатьевцы, иоанниты) 2119 человек, еще 56 было задержано в 1961 г. (наибольшее количество арестованных – свыше 200 в год пришлось на 1949–1951 гг.). Большее количество задержанных имелось только среди опасной для власти секты свидетелей Иеговы – 2439. К 1960 г., по оценкам КГБ УССР, в республике действовало 946 учтенных им участников ИПЦ, а также 125 подгорновцев, до 200 иоаннитов, 217 игнатьевцев – т. е. основных сегментов «церковно-монархического подполья» [10].

Заключительный этап «катакомб» охватывает конец 1950-х – начало 1960-х гг. – преследования катакомбников происходили на фоне масштабного «хрущевского» наступления на Церковь. В 1961 г. органы КГБ нанесли, как это тогда именовалось, «оперативный удар» по катакомникам Украины, ликвидировав 66 групп ИПЦ. Оперативная  разработка и преследование участников ИПЦ осуществлялось, прежде всего, исходя из политической трактовки их деятельности как антигосударственной («антисоветской»), направленной на подрыв основ существующего строя, реанимацию монархического режима, бойкот выполнения конституционных обязанностей (участие в выборах в органы власти, служба в армии, уплата налогов, препятствование детям в получении образования), эрозию колхозного строительства, агитацию за поражение СССР в возможной войне с Западом.

Безусловно, в годы «холодной войны» контрразведка не могла не учитывать стойких попыток определенных зарубежных центров психологической войны, специализировавшихся на «изучении положения верующих в СССР» (а после 1991 года ставших уже средствами подрыва Православия), установить контакты с религиозной оппозицией и использовать собранные материалы для дискредитации советского государственного строя.

В этом же году в республике закрыли 843 православных храма и 7 монастырей с 475 насельниками, отреклось от сана 38 священников, а в 1962 г. служение прекратилось еще в 958 храмах в УССР. В «катакомбах» произошли качественные изменения: оформились около 10 основных течений, как на базе истин­но-православных, так и главным образом на основе нового «пополнения». К 1980 гг. в СССР в живых оставалось не более десятка катакомбных пастырей, канонически рукоположенных в рамках «тихоновско-иосифлянской преемственности» [11].

Катакомбное движение:  корни и риски

Катакомбное движение, особенно в лице общин ИПЦ и ИПХ, являлось самой непримиримой, последовательной формой массового сопротивления советской власти за все 70 с лишним лет ее существования. Создание и расширение религиозного подполья в стране было во многом «делом рук» самих органов государственной власти, следствием их ошибочной политики по отношению к Церкви. Государственная политика системного преследования религиозных конфессий в СССР, массовые кампании репрессий клира и мирян, курс на тотальное искоренение православия и вынужденный компромиссный характер отношений иерархов Московского Патриархата с советской властью привели к формированию религиозного подполья как формы духовного и социального протеста.

Советская власть, коммунистическая партия и органы госбезопасности рассматривали церковную оппозицию как дерзкого идеологического противника, бросившего вызов режиму и его политике подчинения Церкви. Уголовное и административное преследование и репрессирование «катакомбников» с разной (и убывающей) интенсивностью продолжалось вплоть до «перестройки».

Следует признать, что содержание проповедей и призывов актива («старцев», наставников общин и др.), общение между членами ИПЦ после войны приобретало заостренно политизированный и бескомпромиссный характер, причем объектом критики власти выступали ее социально-политические мероприятия (прежде всего – коллективизация, а также репрессивное сопровождение «социалистического строительства»). Наряду с враждебным отношением к Московскому Патриархату и его священству это обрекало представителей течения не только на повседневный  конфликт с законом,  уход из социальной жизни, но и на утрату возможности (ощутимо возросшей по сравнению с предвоенным периодом) участвовать в богослужении и приобщении христианских Таинств.

Лишенная святоотеческого окормления среда «церковного подполья» под влиянием гонений и постепенного разрушения внешних связей все более продуцировала внутренние конфликты и расколы, что активно использовали органы госбезопасности. При этом произошло определенное расслоение истинно-православных. У части из них ослабела система запретов по отношению к «миру», вплоть до разрешения верующим поступать на временную работу в колхозы и посещать храмы Московского Патриархата.

Серьезный анализ сущности «катакомбного» движения провел исследователь Алексей Беглов в книге «В поисках ‟безгрешных катакомбˮ». Как считает автор, в его среде произошла вероучительная и богослужебная деградация: «одичание», «изоляция», маргинальная «собственная субкультура», «мутация церковной жизни», «деградация церковной практики», «умаление Таинств», «утрата представлений о значимости апостольского преемства», «искажение экклезиологического сознания». «В мировоззрении носителей альтернативной субкультуры, – приходит к выводу Беглов, – соединились антисоветский эсхаталогизм, церковно-оппозиционные настроения и поведенческий изоляционизм… Сформировался свой религиозный фольклор, обосновывавший размежевание с легальной Церковью. Широкое распространение в рамках альтернативной субкультуры получили хилиастические воззрения и представления о своих лидерах как о воплощении Божества» [12].

История «православного андеграунда», порожденного стремлением государства (вопреки собственным законоустановлениям) уничтожить или максимально контролировать Православную Церковь, дает немало поучительных уроков (при том, конечно, что советское государство, при последовательном официальном атеистическом курсе, не имело в своем распоряжении изощренных информационных технологий и арсенала воздействия на общественное сознание и подсознанием, а советский человек как личность формировался не на мемах и фотожабах, а на мощном рациональном образовании и национальных, гуманистических культурных традициях):

• при всей понятной обиде и душевной боли от подобного курса властей политизация или прямая антигосударственная риторика членов нонконформистских объединений верующих только давала желаемые «основания» для применения против них репрессий  по обвинению в преступлениях по отношению  к существующему государственному строю (не суть важно, насколько процессуально обоснованными были такие «санкции»);

• также компрометировало катакомбников стремление, нередко в радикальной форме, уклониться от выполнения гражданских обязанностей, что противоречило примерам, поданных самим Господом Иисусом Христом – Богочеловеком, жившим в условиях римско-языческой оккупации Иудеи;

• катакомбные условия нередко приводили к «впадению в прелесть», и главным врагом вдруг оказывался сам «потерпевший» – каноническая церковь и ее священнослужители, все, кто не разделял «единственно верных», мифологизированных, пронизанных апокрифическими «пророчествами» и «плановыми датами» конца мира сего агрессивных установок радикалов;

• болезненное и неадекватное восприятие окружающей действительности порождало, в частности, апокалиптические настроения и химерные ожидания, осуждение и бойкот социально-политических мероприятий власти, максимальное дистанцирование от общественной жизни и соответствующее воспитание детей;

• распространение авантюризма, «духовного самозванчества», аморальных поступков облегчало агентурную, репрессивную и дискредитационную деятельность органам госбезопасности и официальному атеистическому аппарату;

• движение нонконформистов, в первые 15-20 лет державшееся на служении канонических иерархов и священников (понесших огромные в процентном отношении потери от репрессивных компаний), в силу особенностей своего существования, подверженности людского духа гордыни, социально-психологической специфики отдельных своих участников (иной раз – и священнослужителей) нередко порождало случаи быстрого перерождения в обычные сектантские группы  (откровенно враждебные каноническому православию);

• указанные особенности движения привели к появлению экзальтированных (нередко – и своекорыстных) шарлатанов и проходимцев, что энергично использовалось (поощрялось) чекистами для создания оперативных позиций в среде катакомбников, по разным причинам не пожелавших вернуться в церковную организацию в изменившихся исторических условиях.

Дмитрий Веденеев, доктор исторических наук

Литература:

1. Андреев И. О положении Православной Церкви в Советском Союзе. Катакомбная Церковь в СССР. Джорданвилл, 1951. С. 10–11.
2. Санников Г. З. Большая охота. Разгром вооруженного подполья в Западной Украине. М., 2002. С. 56.
3. ОГА СБУ. Ф. 3.  Оп. 279. Д. 1. Л. 3, 24.
4. ОГА СБУ. Ф. 3. Оп. 261. Д. 3. Л. 293; Д. 2. Л. 114.
5. ОГА СБУ. Ф. 3. Оп. 261. Д. 2. Л. 157; Оп. 246. Д. 32. Л. 110–114.
6. ОГА СБУ. Ф. 2. Оп. 27. Д. 4. Л. 30.
7. ОГА СБУ. Ф. 2. Оп. 27. Д. 5. Л. 97–98; Д. 7. Л. 96; Ф. 1. Оп. 21. Д. 2. Л. 20.
8. ОГА СБУ. Ф. 2. Оп. 27. Д. 6. Л. 28.
9. ОГА СБУ. Ф. 3. Оп. 279. Д. 2. Л. 109–110, 120, 136–137, 364–367.
10. ОГА СБУ. Ф. 1. Оп. 21. Д. 2. Л. 11а, 29.
11. ОГА СБУ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1494. Л. 76–78, 152;  Шумило С. В. В катакомбах. Православное подполье в СССР. Конспект по истории Истинно-православной церкви в СССР. Луцк: Терен, 2011. С. 133.
12. Беглов А. Л. В поисках «безгрешных катакомб». Церковное подполье в СССР. М.: Издательский Совет РПЦ, 2008. С. 231–232.