Православни неконформисти: из историје „катакомбног“ покрета у Совјетској Украјини. Део 3.

Период Великог отаџбинског рата постао је прекретница за покрет "катакомбе". Почетак рата део учесника катакобне церкве су дочекале позитивно, рачунајући на брз пад моћи "Црвеног змаја".

В период оккупации территории Украины катакомбные общины получили определенные возможности развития, чему способствовала и квазирелигиозная политика нацистской Германии, а также союзной ей Румынии, являвшаяся продуманным элементом информационно-психологической войны, инструментом социально-психологического раскола общества и подрыва духовно-культурной идентичности славянских народов. В целом германская администрация сама насаждала расколы и поддерживала «церковных сепаратистов». В целом же период войны, выдающаяся духовно-патриотическая миссия Православия, восстановление Патриаршества в 1943 году и другие серьезные уступки канонической Церкви  стали судьбоносным испытанием для православных нонконформистов, индикатором их реальных настроений и отношения к церковной организации.

В русле психологической войны

Германские оккупационные власти (прежде всего Рейхсминистерство восточных территорий во главе с одним из ведущих нацистских идеологов Альфредом «Розовым карликом» Розенбергом) и спецслужбы (ведущим подразделением по религиозным вопросам выступала группа ІV-Б ІV управления (гестапо) Главного управления имперской безопасности (РСХА)) стремились насадить расколы в среде традиционного православия, использовать Церковь для пропаганды лояльности «новому порядку», создавали миссионерские центры с целью дальнейшей фрагментации религиозного пространства, поощряли развитие деструктивных сект и сами продуцировали появление новых квазирелигиозных, враждебных христианству культов, как, например, украинское неоязычество.

Религиозные объединения превращались в объект усиленной агентурной деятельности спецслужб Германии, Румынии и Венгрии. Особо следует сказать о созданном в системе РСХА (весна 1942 г.) специальном разведывательно-диверсионном органе «Цеппелин», предназначенном для масштабной диверсионной работы и инспирирования антисоветских восстаний, мятежей на этноконфессиональной основе. Пункт 3-й плана создания этого органа нацеливал на использование религиозного фактора, спекуляцию на верованиях, демагогическую пропаганду «свободы вероисповедания» (при этом указывалось на недопустимость разглашения реальных установок Берлина относительно «неприкосновенности современной религиозной организации») [1]. Иначе говоря, заигрывание на первых порах со стихийно возрождавшимися православными общинами (приходами) и возникшей до войны религиозной оппозицией для нацистов носило конъюнктурный и подрывной характер.

Течение ИПЦ и ИПХ все более приобретало черты особой формы социального протеста. Так, среди участников общин ИПЦ заметное место занимали зажиточные крестьяне, другие представители крестьянства, не принявшие коллективизации, гонений на Церковь и пострадавшие от политики раскулачивания, принудительной высылки в отдаленные районы СССР, незаконных репрессий «большого террора» 1937–1938 гг.
Во время оккупации только на Украину вернулось до 20 тыс. «раскулаченных» зажиточных крестьян. По сведениям органов НКГБ УССР, стремясь отомстить советской власти и непосредственным обидчикам, часть вернувшихся «кулаков» создавала самодеятельные группы с целью восстановления своего имущественного положения, сведения счетов с представителями власти и колхозного актива.

Ряд членов подобных групп действительно стал на путь сотрудничества с оккупационной администрацией и спецслужбами противника и, помимо расправы над обидчиками, принял участие в карательных мероприятиях против партизан и подпольщиков. Так,  в рамках централизованного агентурного дела НКГБ УССР «Халдеи» (заведено на течение «стефановцев» или подгорновцев в 1944 г.) 15 активистов течения подвергли аресту.

При этом контрразведка выявила факты сотрудничества ряда адептов этого (уже по сути – сектантского) течения с гитлеровскими спецслужбами. Одного из «церковных старост», Сергея Курочкина, например, завербовало гестапо и использовало по линии борьбы с партизанами, ряд выданных им патриотов оккупанты казнили [2].  Вскрывались и другие драматические факты, когда, воспользовавшись приходом оккупантов, часть пострадавших от раскулачивания и репрессий принялась мстить обидчикам, не считаясь с ценой. В частности, на Сумщине, открывший «подгорновскую церковь» Иван Остапенко (в прошлом – фигурант сфабрикованного ГПУ УССР громкого дела «Союза освобождения Украины»), в с. Пологи Ахтырского района подал заявления в немецкую полицию на своих обидчиков, вернул ранее отобранный дом, оклеветал ряд односельчан, обвинив их в помощи партизанам (трех человек немцы расстреляли) [3]. Раскулаченный «подгорновец» Митрофан Доронин вернулся в Авдеевку Сталинской области, отобрал свое имущество, выбросил зимой из своего бывшего дома семью коммуниста [4].

Активность стефановцев Сумщины не осталась незамеченной в НКГБ СССР. 5 июля 1944 г. заместитель начальника 5-го (антирелигиозного) отдела 2-го Управления (контрразведка) НКГБ полковник Бартошевич потребовал от Сумского УНКГБ добиться «вхождения церковных приходов в каноническое общение с патриаршей церковью». Отмечалось, что подгорновцы «активно использовались немцами в своих политических целях», а ныне стали в непримиримую оппозицию к РПЦ и ведут «враждебную деятельность» [5].

Подъем общин стефановцев всерьез беспокоил и уполномоченного Совета по делам РПЦ при Совнаркоме УССР П. Ходченко. В первом же информационном отчете о своей работе (к 1 июня 1944 г.) чиновник выделил проблему «О стефановцах на Сумщине и Харьковщине», трактуя их как «секту хлыстовской разновидности…, не признающую над собой главенства патриарха русской православной церкви… Во время оккупации немцы использовали отдельных ее представителей в своих целях» [6].

Розыскные мероприятия, направленные на поиск данной категории активных коллаборационистов после 1945 г., усиливали внимание оперативных подразделений к среде ИПЦ и ИПХ, участники которых нередко находились на нелегальном положении и ранее являлись противниками коллективизации. В 1944 г. большинство выявленных истинно-православных на неоккупированной европейской части СССР было депортировано или заключено в лагеря, в последующие два года происходило жесткое преследование их на бывших оккупированных территориях.

«Скит» чекистов

О том, что общины ИПЦ попадали в разработку НКГБ УССР сразу же по мере освобождения Украины, свидетельствуют положения директивы № 1328/с от 22 июля 1944 г. главы ведомства Сергея Савченко: «По имеющимся в НКГБ УССР сведениям, на территории областей Украины существуют “дикиеˮ приходы, нелегальные монастыри и скиты православной церкви, не подчиненные Московской патриархии и считающие себя “истинно-православной церковьюˮ на том основании, что руководители патриархии “продалисьˮ советской власти».

В директиве указывалось, что в Харьковской области и на Донбассе распространение получили «подгорновцы», а в Херсонской области – «прокопиевцы», отказывающиеся от подчинения архиереям Московского Патриархата. Ставилась задача «через проверенную агентуру» выявлять подобные общины, вести их оперативную разработку, катакомбные организации ликвидировать путем ареста их руководителей и актива из мирян, выявлять среди них агентуру немецких спецслужб, дезертиров, активных пособников оккупантов. При этом указывалось, что церкви и молитвенные дома закрывать не следует, «принимая меры к назначению в них наших агентов-священников», а «дикие» приходы компрометировать перед верующими [7].

Одной из основных и долговременных оперативных разработок катакомбников и репрессирования членов ИПЦ стало дело «Скит» открытое циркуляром № 15/д Наркомата госбезопасности (НКГБ) Украинской ССР начальникам областных управлений от 14 февраля 1945 г. (централизованная оперативно-следственная разработка «Скит» оставалась стержнем оперативных мероприятий НКГБ-МГБ УССР по линии ИПЦ по крайней мере до 1953 г.). В документе отмечалось, что в связи с закрытием в Украине в 1930–1931 гг. большей части православных храмов сторонники ИПЦ окончательно перешли на нелегальное положение, создали подпольные монастыри и молитвенные дома (с участием насельников закрытых обителей), проводили работу по срыву коллективизации в союзе с «организованным кулачеством», «всеми способами вели борьбу с Советской властью, добиваясь восстановления монархического строя в России». 

В период оккупации ИПЦ «легализовалась», открыла приходы и монастыри, при этом часть подчинилась автономной Украинской Православной Церкви (с ориентацией на иерархов Московского Патриархата), а часть вела самостоятельное существование. «Верхушка» ИПЦ, по утверждениям органов госбезопасности, якобы «полностью перешла на службу немецким оккупантам» и оказывала содействие их спецслужбам, включая разведку в тылу Красной армии (реально подобные случаи носили единичный характер, но спецслужбе нужны были «основания» для привлечения течений нонкоформистов к коллективной ответственности и их ликвидации). ИПЦ организовала общины в центральных и восточных областях УССР. В циркуляре приводился пример обнаруженной в ноябре 1944 г. в Запорожье в пещере под сараем нелегальной церкви, где 13 месяцев скрывалось от призыва в армию четверо участников ИПЦ [8].

Для понимания трактовки чекистами происхождения и сущности феномена ИПЦ интересны определения из циркуляра по делу «Скит» начальника УНКГБ по Сталинской области УССР полковника Демидова от 12 октября 1945 г. ИПЦ, писал он подчиненным, появилась в результате того, что «реакционная часть духовенства и верующих тихоновской ориентации расценила обращение впоследствии патриарха Сергия как предательство и переход церкви на сторону советской власти», ушла в подполье и ведет борьбу с «мероприятиями соввласти и церковью патриаршей ориентации». ИПЦ не признает власти, ее члены не вступают в колхозы, уклоняются от воинской службы, «не посещают культурных и увеселительных учреждений» [9].

При том, что основными причинами преследований ИПЦ выступали общая антирелигиозная направленность коммунистической власти, стремление не допустить появления альтернативного идейно-духовного пространства общественной жизни, участники общин ИПЦ нередко нарушали действующее советское законодательство, что давало основания для их преследования по общеуголовным статьям. Так, в ходе оперативной разработки «Христодулы» (Харьковская область) выяснилось, что пребывавший с 1943 г. в подполье Прокофий Костенко оборудовал под домом подземный тайник, где прятались от службы в армии его сын Петр и М. Челомбитько (1924 г. рождения). От неблагоприятных условий молодые люди заболели, умерли и были погребены в этом же укрытии [10]. Порой на религиозных чувствах сторонников ИПЦ паразитировали асоциальные элементы, лица с девиантным поведением и мировоззрением. Характерным примером могут служить арестованные по оперативной разработке «Кочевники» УМГБ по Николаевской области Афанасий Доскаленко и Олимпиада Остапенко  – лица без определенных занятий, именовавшие себя «святыми» и «будущими правителями России» [11].

В 1944–1945 гг. было «оперативно ликвидировано» 13 групп ИПЦ в Киевской, Сталинской, Ворошиловградской, Запорожской областях со 178 участниками. Общая численность представителей ИПЦ в УССР оценивалась НКГБ примерно в 500 человек [12]. По мнению органов госбезопасности, к 1944 г. существовали два центра ИПЦ в УССР (в совокупности – до 20 групп с 500 участниками): киевский, сложившийся вокруг архимандрита Михаила (Костюка) и ликвидированный в 1944 г., и харьковский, ведущими фигурами которого являлись бывший настоятель Киево-Печерской Лавры, известный иосифлянский деятель архимандрит Антоний (Жеретиенко, 1865–1950) и иеромонах Серафим (Шевцов, 1875–1955), перешедший на нелегальное положение в 1931 г. и распространявший влияние на общины ИПЦ в Воронежской и Курской областях (этот центр ликвидирован НКГБ в 1945 г.) [13].

Подальше от «бесовских» учреждений

Интереснейшие сведения о формах обустройства жизни «катакомбников» в миру дает агентурное дело «Святоши»: в Сталинской области ликвидированный в 1945 году т. н. нелегальный Зайцевский монастырь подгорновского течения (с. Зайцево Горловского района Сталинской (Донецкой) области). Его участников осудили по обвинению в причастности к  «подпольной антисоветской церковно-монархической организации». Как говорилось в материалах следствия по делу насельников монастыря, обитель основала в первые же годы советской власти «дочь крупного шахтовладельца – Пыжова Ефросинья Антоновна», создавшая затем «подпольную антисоветскую церковно-монархическую организацию». Она и бывший иеромонах Киево-Печерской Лавры Вениамин (В. Ф. Филиппов) «под видом отправления религиозных обрядов и богослужений» вели работу по «восстановлению монархии» [14].

Как показала 7 марта 1945 г. арестованная Екатерина (Ефросинья) Гавриловна Пыжова, в Зайцевском монастыре она пребывала с 1923 года. С 8 лет пела в церковном хоре, побывала в Киево-Печерской Лавре, Святогорском монастыре, много читала духовной литературы. В 1923 г. её отец (бывший шахтовладелец из Константиновки) иеромонахом Михаилом был пострижен в монаха Михаила, брат Петр стал монахом Сысоем, брат Василий – монахом Иоанном.

В показаниях арестованных насельников Зайцевского монастыря довольно подробно описана его внутренняя организация. Как показала монахиня Ольга (Александра Чуйко), монастырь занимал площадь в один гектар, обнесенный забором, с постами охраны, цепными собаками. Насчитывалось до 30 постоянных обитателей. Имелось три жилых дома (в одном из них находилась церковь, при ней жили отцы Серафим и Вениамин), кухня, прачечная, сараи для инвентаря, загоны для скота. Запрещалось посещение кино, театров, «бесовских» учреждений, чтение газет. Монах Вениамин категорически запрещал посещения храмов РПЦ как «еретических».

Богослужение начиналось в 4 ч. утра и длилось до 10 ч., затем – в 17-20 часов. За проступки накладывалась епитимия в 100-500 поклонов. В город выходили только с разрешения священника, по одному, для легализации работали в государственных структурах, заключая между собой фиктивные браки для отвода подозрений в совместном проживании мужчин и женщин (Е. Пыжова состояла в таком союзе с А. Качановым, реально общаясь с ним «как с братом»).

Жили обработкой земли, совместным ведением хозяйства, имели общий стол и имущество, получали пожертвования (в месяц монастырь посещало до 100 человек). Поддерживали общение с нелегальным монастырем старца Якова Широкого в с. Кобыляки. Не приходится сомневаться, что столь длительное существование в сталинскую эпоху в густонаселенном Донбассе подобной закрытой религиозной организации оказалось возможным только в силу неразглашения и поддержки со стороны местного населения. В свою очередь, это может рассматриваться не иначе как свидетельство глубокой латентной религиозности людей даже в период беспрецедентных гонений на веру.

В ожидании «царя Михаила»

УНКГБ по Сталинской области «по отношению секты “подгорновцев-стефановцев”» завело 12 декабря 1945 г. дело «Скит». 11 сентября 1946 г. дело переименовали в «Халдеи») [15]. К тому времени, как показал на допросах арестованный бывший руководитель «подгорновцев» области и «священник» на станции Мушкетово Леонтий Фурдыло, в регионе имелись достаточно многочисленные общины: до 300 в областном центре Сталино и пригородах, до 200 в индустриальной Макеевке, около 200 в Дебальцево, до 100 в Мариуполе, всего – несколько сотен верных подгорновского течения [16]. Немалая часть активистов течения прошла через упомянутый Зайцевский нелегальный монастырь.

В деле приводились многочисленные высказывания «подгорновцев» (включая «болящих» и специфический «бродячий элемент»), характеризующие их взгляды на общественную и религиозную жизнь в СССР. Они крайне враждебно относились к РПЦ как к «церкви антихриста», «коммунистам». Распространялись апокалиптические слухи о скором голоде и людоедстве, приходе «саранчи с железными клювами, которая будет клевать грешников». «Праведников» спасет пришедший «с Востока долгожданный царь Михаил». Утверждалось, что «Стефана Подгорного замучили коммунисты» [17].

Особое внимание уделили разработке Прасковьи Пидчихи, содержательницы молитвенного дома на станции Сталино. Дом молитвы она организовала еще в 1929 г., пребывала под судом. Её сын Анатолий был осужден на 20 лет каторжных работ за участие в гитлеровском карательном формировании. Как отмечалось в документе дела «Скит», дом молитв «оборудован 76 иконами, 12 лампадами, посредине дома лежит плащаница, стены увешаны портретами Стефана Подгорного и других монахов, имеется больше количество церковной литературы. При доме имеется келья, где проживают прислужники и ютится бродячий элемент». По словам агента «Поляковой», П. Пидчиха запретила своей внучке играть с другими детьми, посещать детский сад с «нехорошими детьми, с антихристами гулять не разрешаю». Дом посещало до 20 «стефановцев», которые сообща молились за Стефана Подгорного и царскую семью, репрессированных членов общины [18].

Безусловно, перед религиозной оппозицией в годы Великой Отечественной войны остро встала моральная дилемма участия, под эгидой «безбожного государства», в вооруженном отпоре агрессорам миллионов соотечественников, к которому звала людей и Московская Патриархия. Кроме того, необходимо принимать во внимание, что с сентября 1943 г. существенно изменилась церковно-государственная политика. Появившиеся возможности легально совершать религиозные обряды и открывать храмы способствовали постепенному возвращению значительной части катакомбников в возрождавшуюся Православную Церковь, причем власть старалась ускорить этот процесс. С сентября 1943 г. существенно изменилась церковно-государственная политика, и к 1 июля 1945 г. в УССР действовали 6133 православных храма (около 40 % их дореволюционной численности), 15 мужских и 27 женских монастырей, служили 14 епископов, 4363 священника, 422 диакона, насчитывалось около 1,2 млн открытых православных мирян [19].

Перед нелегким выбором оказались различные группы и течения «непоминающих» и истинно-православных.  Со смертью расстрелянного в 1937 г. Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра (Полянского) и избранием в 1945 г. Патриарха Алексия отпадало прежнее каноническое основание для самостоятельного управления – «узурпация» первосвятительской власти митрополитом Сергием, но в то же время прежняя практика в отношениях с государством была продолжена новым Первоиерархом. В итоге в Московский Патриархат вернулась не только часть иосифлян, но и большинство «непоминающих».

Существенную роль сыграла позиция имевшего значительный авторитет среди катакомбников епископа Ковровского Афанасия (Сахарова, 1887–1962, в августе 2000 г. канонизирован Архиерейским собором Русской Православной Церкви в лике новомучеников и исповедников Российских). В 1933 году владыка Афанасий вышел из юрисдикции митрополита Сергия (Страгородского), считая, что тот превышает свои полномочия заместителя Патриаршего местоблюстителя. С января 1927 года по март 1955 года (с небольшими перерывами) неоднократно осуждался за веру, находился в тюрьмах, лагерях, изнемогал на лесоповале, стал инвалидом. В частности, в 1944 году по делу «Антисоветского церковного подполья» приговаривался к восьми годам лишения свободы. Тем не менее, видя происходящие изменения в положении Церкви, в 1945 г. написал окружное послание в катакомбные общины и скиты с призывом «вернуться в лоно» Патриархата [20].

В 1955 г., будучи безоговорочно принятым в церковное общение Патриархом Алексием, новомученник Афанасий писал: «…В 1945 году, будучи в заключении, я и бывшие со мною иереи, не поминавшие Митрополита Сергия, узнали об избрании и настоловании Патриарха Алексия, мы, обсудивши создавшееся положение, согласно решили, что так как, кроме Патриарха Алексия, признанного всеми Вселенскими Патриархами, теперь нет иного законного первоиерарха русской поместной Церкви, то нам должно возносить на наших молитвах имя Патриарха Алексия, как Патриарха нашего, что я и делаю неукоснительно с того дня».

Во второй половине 1940-х гг. в «катакомбах» остались в основном «истинно-православные христиане» (ИПХ) и часть ИПЦ. Уже 14 февраля 1947 г. председатель созданного в 1943 г. Совета по делам Русской Православной Церкви Г. Г. Карпов в итоговом отчете ЦК ВКП (б) за 1946 г. с удовлетворением писал, что внутренняя работа «способствовала сокращению роста церковного подполья в стране».

В 1944–1945 гг. в ходе оперативных мероприятий в целом оформился спектр религиозных общин, отнесенных чекистами к «церковно-монархическому подполью» и ставших объектом активной агентурно-оперативной разработки в послевоенные годы. Среди причин оперативной разработки «церковно-монархического подполья» органы госбезопасности называли, помимо сотрудничества с оккупантами и создания подпольной сети, их активную антиправительственную и пораженческую агитацию в критический период борьбы с агрессорами, саботаж государственных мероприятий и связи с белоэмигрантскими организациями.

Дмитрий Веденеев, доктор исторических наук

Литература:

1. См. подробнее: Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 г.: Сб. документов. М., 2009; Вєдєнєєв Д., Лисенко О. Релігійні конфесії України як об’єкт оперативної розробки німецьких і радянських спецслужб (1943–1945 рр.) // Український історичний журнал. 2012. № 4. С. 104–126; Гордієнко В. Німецько-фашистський окупаційний режим і православні конфесії в Україні // Український історичний журнал. 1998. № 3. С. 107 –119; Шкаровский М. Крест и свастика: Нацистская Германия и Православная Церковь. М., 2007; Советские органы государственной безопасности в Великой Отечественной войне: Сб. документов и материалов. М., 1986. Т. ІІ. С. 578; Т. ІV. С. 399; Подробнее об оккультно-мистической субкультуре рейха см.: Цибулькін В. В., Лисюк І. П. СС-Аненербе: розсекречені файли. К., 2010. Цибулькін В., Рожен Л., Вєдєнєєв Д. Нариси з історії розвідки суб’єктів державотворення на теренах України. К., 2011. С. 484–485.
2. ОГА СБУ. Ф. 13. Д. 375. Л.122–123. 
3. ОГА СБУ. Ф. 2. Оп. 23. Д. 26. Т. 2. Л. 8. 
4. ОГА СБУ. Ф. 65. Д. 10822. Л. 133.
5. ОГА СБУ. Ф. 2. Оп. 27. Д. 4. Л. 2.
6. Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 г.: Сборник документов. М., 2009. С. 304–305.
7. ОГА СБУ. Ф. 9. Д. 75. Л. 11.
8. ОГА СБУ.  Ф. 9. Д. 88. Л. 59–61.
9. ОГА СБУ. Ф. 65. Д. 10822. Л. 25.
10. ОГА СБУ. Ф. 3. Оп. 142. Д. 5. Л. 27.
11. ОГА СБУ. Ф. 3. Оп. 142. Д. 5. Л. 230.
12. ОГА СБУ.  Ф. 13. Д. 375. Л. 121.
13. Об  архимандрите Антонии см. подробнее: Рылкова Л. П. Биографические сведения о братии Киево-Печерской Лавры, пострадавшей за Православную веру в XX столетии. К.: Феникс, 2008. С. 88–94. Уголовное дело 1945–1946 гг. на архимандрита Серафима и группу адептов ИПЦ: ОГА СБУ. Ф. 6. Д. 75976 фп.
14. ОГА СБУ. Ф. 65. Д. 10822. Л. 129.
15. ОГА СБУ. Ф. 65. Д.10822. Л.3–4.
16. ОГА СБУ. Ф. 65. Д.10822. Л.29
17. ОГА СБУ. Ф. 65. Д.10822. Л.102–104.
18. ОГА СБУ. Ф. 65. Д.10822. Л. 101 об.
19. Центральный государственный архив общественных объединений Украины. Ф. 1. Оп. 23. Д. 1640. Л. 63.
20. Афанасий (Сахаров), епископ. Можно ли посещать храмы Московской патриархии? Из письма к духовной дочери // Вестник РХД. 1972. № 106. С. 96.

 

Социальные комментарии Cackle