Рассказ.

Церковь Иоанна Богослова постепенно наполнялась прихожанами. Служба должна была начаться вот-вот. За закрытыми вратами алтаря слышалось знакомое шуршание. Дежурный священник спешно облачался. Нина раскрыла потрепанный часослов и приготовилась читать. На глаза ей попалась закладка, вышитая крестиком. Это еще Мария вышивала. Самой Марии давно уже нет в этом мире, а закладка, поди ж ты, еще служит людям. На нижнем клиросе народ раз пять с тех пор поменялся. Кто помнит Марию? Может быть, пара-тройка старых прихожан, если сильно в памяти покопаются, да Нина.

За вратами раздалось привычное.
– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков.
Нина так же заученно стала читать.
– Слава тебе, Боже наш, слава тебе.
И дальше привычное «Царю небесный».
Уста произносили тысячи раз говоренное, а мысли были далеко. Не дело это во время службы. Да вот закладка попутала. Что ж тут поделать, человек слаб...

...Жила-была певчая Мария. Роста среднего, телосложения тоже среднего, красоты внешней в ней особо не наблюдалось, так, глаза выцветшие, голубые и нос остренький. Носила обычно косынку с блестками, блузку белую и юбку до колен, коричневую. Таких в любой церкви – считать не пересчитать. Мария еще певчей была, и при коммунистах, и после них, при самоназванных демократах. От политики была далека, потому как пес с ней, с политикой. В Грузию попала еще во время войны ребенком. Родни никого тут не имела и жила первую часть жизни где придется, по общежитиям. Веру имела какую-то интуитивную и потому, наверное, себя в девстве берегла, на соблазны не клевала.

Все походы ее были на работу и в церковь, на клирос.

Так 40 лет и жила в девках. Молилась, правда, чтоб Господь дал ей какой-то свой угол, пусть малюсенький, но свой. По трое-пятеро человек разных, колготных в одной комнате жить – еще та маета.

И дал Боженька рабе своей просимое. Именно угол. Но предшествовали этому такие вот смутные обстоятельства.
Относительно недалеко от церкви жил один серьезный и обстоятельный раб Божий Григорий. Он половину своей сознательной жизни на железной дороге проработал машинистом. Всю Грузию вдоль и поперек объездил, куда только составы не гонял. При себе имел жену. В рейсы ее, естественно, не брал. И вот как-то приехал Гриша из рейса, а жена его встречает с радостью:
– Я беременная. Наконец-то!

Гриша погнался за ней с топором за такую новость-радость, потому как знал за собой один печальный факт, что бездетный он и детей не может иметь по определению. Свою тайну хранил глубоко, жене ничего не говорил.

Побегал так Гриша с топором, потом всадил его изо всей силы в дерево. Жену прогнал и зажил один.
Но несподручно мужчине одному, без хозяйки, в доме. Вот он и приглядел себе Марию. Особо не ухаживал, конфеты-букеты не дарил, просто сказал, мол, выходи за меня замуж – доживать.

Мария подумала и вышла за Григория в 40 лет. И стала законной хозяйкой в его комнате аж в 12 метров в общем дворе с туалетом и водой на улице.

Жили они тихо-мирно, без особой любви, а значит, и без африканских страстей. Потом Гриша от сердца умер, Мария осталась одна. Вышла на пенсию и полностью, можно сказать, переселилась в церковь бессменной певчей.

Годы брали свое. И где-то в 80 лет, хотя внешне по Марии и не видно было, она заболела и не пришла на свое обычное место на клиросе.

Особых подруг и широкого круга общения в церкви у нее не было, так, Нина, тогда еще совсем девчонка, и пара клиросных.

Подменили ее, естественно. А больше никто отсутствия Марии и не заметил. Клирос, как известно, от общего поля зрения огражден такой стеночкой, туда мало кто заглядывает. Прихожане обычно своими кучками общаются по принципу: ты да я, да мы с тобой. Настоятель и священники тем более в эти очажки братской любви не вмешиваются, своих забот полон рот.

Нина и пошла после службы к Марии – проведать. Насилу дорогу вспомнила, т. к. была как-то у нее в гостях – между службами чая попить.
Пришла Нина к Марии, а там дело плохо. С первого взгляда видно: дело неладно. Лежит Мария на доске с отверстием для испражнений. Спасибо, кто-то из соседей сообразил сразу сделать.
– А врач был? Что говорит? – спросила Нина.
– Э, какой врач… – еле произнесла болящая. – Отнялось все у меня. Это целое дело врача звать. Спасибо, что зашла.
Нина заходила к Марии после службы целый месяц. Приносила гречиху и суп. Соседка по двору тоже активность проявляла – от себя тарелку лобио и мчади заносила.

Нина обтирала Марию как могла. Переворачивать ее было трудно, Нина сама – ветерок подует, упадет и не встанет. Где ей парализованную поднимать. Но все же как могла девочка боролась с пролежнями. Они как назло появились быстро, с кулак величиной. Доска, то бишь старая дверь, только усугубляла мучения.
– Никто не приходил? – спрашивала Нина.
– Кому я нужна. Хорошо, хоть тебя Господь привел, донюшка, – отвечала Мария.
Мучения свои переносила стойко.
– Очищает меня Господь напоследок.
И вспоминала о себе нелестное: тому не так сказала, с тем поругалась, ту осудила.
Нине она говорила:
– Исхитрись, донюшка, приведи юриста, я на тебя комнату эту запишу. Душой хочу тебе оставить. Своих детей Бог не дал. Пригодится тебе моя комната. Иначе соседка себе заберет. Не растеряется.
Нина только шарахалась от таких слов и втягивала голову в худосочные плечи.
– Не могу я, не знаю, какой еще юрист. Я грузинского не знаю, для меня это целое дело с документами возиться. Просто так приходить буду. Сколько потребуется. Не брошу. Не нужна мне твоя комната.

Через месяц Мария тихо скончалась во сне. Обычно при параличе люди годами лежат, а тут все быстро разрешилось, с наименьшими мучениями. Можно сказать, праведная кончина. Отпевал ее о. Филарет. Похоронили Марию соседи в складчину. Комнату ту, двенадцатиметровку, взяла себе соседка, она и юриста смогла привести, и помочь умирающей подписать дарственную.

Когда ж это было? Не то в 2007-м, не то в 2008-м. Сейчас и уточнить не у кого.

Был человек, и нет его, словно никогда и не было. А закладка та, крестиком вышитая, осталась...

Мариам Сараджишвили