Юродивые… Нечего скрывать, слово это пугает, а многих даже отталкивает, и в то же время чувствуется в этом слове какая-то грозная тайна. Юродство — крайняя, маргинальная форма христианского подвижничества: способными на этот подвиг оказываются единицы. Прочим же подражать поведению такого подвижника нельзя: это, как минимум, бессмысленно, а как максимум, преступно. Другое дело — пытаться подражать его смирению, его внутреннему труду, его высокой духовной жизни. Но это нужно еще суметь в нем увидеть — за слишком непривычной, а то и неприглядной завесой.
Василий Иванович Суриков. "Боярыня Морозова". Фрагмент
Юродство — святость за гранью здравого смысла. Здравый смысл никем не отменен, поскольку необходим — как наша защита, как гарант нашей безопасности в повседневной жизни. А что показывает нам подвиг юродивого, перешагивающего эту границу? Он показывает нам, что нормы здравого смысла не абсолютны, что они условны. Существует то, что превыше их, то, что может сделать их неважными. Вот почему до конца принять такое явление, как юродство, может только человек полной и определенной веры — тот, для кого Бог действительно превыше всего. Неверующему всегда будет казаться, что те, кого «сделали святыми» — на самом деле всего лишь психически больные или, по крайней мере, психопатические, истероидные личности.
* * *
Череп блаженной Тарсо (Тарасии Загорэу, 1910–1989) хранится в монастыре Пресвятой Богородицы в Кератее (Греция). Он издает благоухание, как и каждая частица ее мощей. С обеих сторон в височных областях хорошо видны отверстия — следы хирургической операции, так называемой лоботомии, которой Тарсо подвергли в молодости. Тарсо Загорэу официально числилась психически больной. Она не была монахиней в общепринятом значении этого слова; своим постригом она называла перенесенную операцию. Какое-то время выписанная из психбольницы Тарсо жила в монастыре на правах послушницы, много молилась, переписывала старинные рукописи — поскольку обладала каллиграфическим почерком; но потом ее выпроводили из обители из-за участившихся странных, подчас казавшихся оскорбительными выходок. Она не ушла далеко, так и осталась близ монастыря — сначала строила себе шалаши из сухой травы, потом соорудила келью из шлакоблоков, перекрыв ее полиэтиленовой пленкой и листом оцинкованного железа, повесив какую-то тряпку вместо двери.
Выглядела Тарсо так, как и полагается выглядеть юродивой: грязный балахон с огромным карманом, в котором она носила Псалтирь и Библию, зимой — несколько старых, совершенно не греющих нейлоновых плащей, надетых один на другой, на плечах вместо шали рваное махровое полотенце, да еще и странная повязка на лице, закрывающая нос и щеки. Несмотря на изгнание из монастыря, Тарсо постоянно помогала монахиням в тяжелых работах, носила навоз на виноградник. Она в совершенстве знала Священное Писание, поражая этим многих. Постепенно ее жутковатое обиталище стало центром своего рода паломничества, и многие из монахинь смогли убедиться в ее прозорливости. В книге греческого профессора-богослова Янниса (Иоанна) Корнаракиса «Тарсо — Христа ради юродивая» приводится немало эпизодов, показывающих ее духовные дары; и в ней же мы найдем важные слова о духовной сущности подвига Тарсо и о том, что есть подвиг юродства вообще. Профессор Корнаракис говорит, что целью Тарсо был выход за пределы человеческого «я», умерщвление «перстной самости» — то есть ветхого человека, который живет сам собой — без Бога: «Тарсо всегда была верна основному правилу евангельской жизни и спасения во Христе: "Кто хочет душу (жизнь. — Ред.) свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее" (Мф. 16, 25). Юродство Тарсо и стало такой потерей собственной жизни. Именно с этого она начала свою духовную борьбу. Ее духовное шествие по пути юродства было благодатным способом похоронить свое человеческое земное существование в некоем святом безумии. И это полностью согласуется с евангельской логикой: потерять свою жизнь ради того, чтобы непрестанно открывать для себя истинную жизнь во Христе».
Шизофреников и психопатов-истероидов довольно всегда — в любой стране, в любую эпоху; но вот святых, а уж тем паче юродивых — единицы; поэтому объяснить святость патологией — не получится.
* * *
«Иеросхимонах Феофил наносит поношение монашеству и своим небрежением о сане совершенно отторгает себя от оного; распространяет суеверие и ханжество; дерзостью и буйством подает сомнение в самом его веровании и здравом состоянии умственных способностей» — так писал начальник Китаевской пустыни в Киеве иеромонах Иов в жалобе своей на имя митрополита Киевского и Галицкого Филарета (Амфитеатрова). И, знаете, отца Иова можно понять. До канонизации преподобного Феофила Киевского, Христа ради юродивого (1788–1853), было еще далеко, а в повседневной монастырской жизни блаженный (так уже тогда звал его весь Киев) был подчас совершенно невыносим. Одет как сущее огородное пугало; келья завалена хламом, какими-то странными предметами; во время службы вбегает в храм, падает на колени и молится очень громко, бесцеремонно перебивая чтеца. Почтения к священноначалию никакого — внешне вроде бы подчиняется, но такое может в лицо сказать…
И это все еще ничего. Как-то раз этот блаженный набрал полный горшок тараканов, жуков и червей и высыпал всю эту живность посреди церкви. Другой раз вылил в подол шелкового платья дамы-паломницы миску щей. О некоторых иных его выходках не к столу, как говорится, будь сказано.
Плюс ко всему этому — постоянно осаждающие пустынь толпы жаждущих благословения, утешения, исцеления и совета от батюшки Феофила. И кого там только нет в этих толпах — от бездомного бродяги до аристократа, от крестьянки до графини. Все знают, что сословных различий для батюшки нет: графиню он может послать на реку мыть горшки из-под каши, и графиня пойдет с великой радостью, к ужасу собственной прислуги.
В 1852 году к блаженному старцу Феофилу приехал лично государь Николай Павлович. О том, каким образом преподобный предсказал самодержцу неудачу Крымской кампании и его собственную скорую смерть, о многих иных духовных дарах киевского подвижника, а также о том, какой непростой путь к признанию этих даров пришлось пройти святителю Филарету (Амфитеатрову), — можно прочитать в книге «Сказание о преподобном старце Феофиле» (автор-составитель Владимир Зноско), выдержавшей немало переизданий и в России, и за рубежом.
* * *
В отличие от своей греческой сестры Тарсо, рязанская юродивая Любушка (1852–1920) выглядела всегда пригоже: белая сорочка, цветастый сарафан, голубой платок. Земному пути Любови Семеновны Сухановской посвящена книга Игоря Евсина «Любушка. Рассказы о рязанской блаженной». Святая (на сей день — местночтимая. — Ред.) родилась в обычной, многодетной и богомольной семье рязанских мещан. По ее собственным рассказам и по свидетельству ее родных, девочка с детства была инвалидом, не могла ходить, и много молилась, прося Господа поставить ее на ноги. Наверное, Он видел ее сердце! Чудо исцеления произошло внезапно, когда Любе было пятнадцать лет, но оно сопровождалось строгим наказом: «Встань, иди и юродствуй».
Долгие годы юродивая Любушка была совершенно неотъемлемой частью рязанской жизни: ее знали все, к ней относились по-разному — кто-то смеялся, считая ее просто дурочкой, а ее народное почитание суеверием, а кто-то, действительно, почитал и любил, и таких становилось все больше — люди один за другим убеждались в прозорливости этой девицы.
Любушка могла войти в любую из лавок на базаре, взять с прилавка отрез ситца, выйти и отдать его какой-нибудь бедной вдове, которой не во что было одеть ребятишек. Торговцы в большинстве своем блаженную не останавливали: знали, что после такого не совсем добровольного пожертвования торговля пойдет хорошо. А иной купец изо всех сил зазывал Любушку в свою лавку, предлагал ей товар на выбор, но юродивая к нему не шла, и все понимали: лукавый, значит, это человек, нечестный торговец.
Любови Семеновне пришлось и предвидеть, и пережить Русскую катастрофу. Она покинула падший мир в разгар братоубийственной войны. Несмотря на холод, голод и страх, в последний путь Любушку провожала вся Рязань. Сейчас ее мощи пребывают в Николо-Ямском храме Рязани, и возле них продолжают происходить чудеса — о них можно прочитать в книге Игоря Евсина.
* * *
История православного юродства огромна и неисчерпаема: можно начать с того самого Андрея (†936), который увидел во Влахерне Покров Богородицы, а окончить преподобным Гавриилом Ургебадзе (1929–1995, канонизирован в 2012-м), которого тоже, кстати, официально признавали психически больным. И чего только нет в этой истории: и вериги, и железные колпаки, и трехпудовые кресты, и бубенчики, и ночевки в навозных кучах, потому что лютой зимой только они хранят тепло… Но мы не должны останавливать внимание на внешних проявлениях юродства, мы должны смотреть вглубь: подлинная встреча с юродивым — повод задать самые серьезные вопросы, и не ему уже, а себе самому.
Юродивому нечего терять, потому что он уже все свое отдал — именно поэтому он говорит правду в лицо грозному владыке. Юродивый продолжает отдавать все свое, и именно поэтому прячет свою прозорливость в нелепые выходки или, как бы мы теперь сказали, перформансы…
Юродивые — это не мы, их опыт — совсем не наш опыт, но он имеет самое прямое отношение к нам.
Газета «Православная вера» № 09 (605)
