Рассказ.

1.

Идти было тяжело. Все это – происходящее вокруг – фактически напоминало расстрел совершенно беззащитных людей, которые шли на Черную гору, как овечки на убой. Людская волна, скрытая во тьме ночной и неумолимо ползущая к берегу, казалась Вите огромным жуком, скрытно движущимся во мраке.

Витя думал, нет, Витя надеялся, что этот жук доползет до береговой кромки и остановится над самою водою, но он все полз и полз дальше…

А за рекою возвышался гигантским чудищем неприступный и черный утес. Время от времени на нем распускались огненные цветы различных размеров. Они вспыхивали во мраке и тут же гасли.

«Цветы, сеющие смерть», – почему-то подумалось Вите.

Люди валились через реку и гибли там сотнями, тысячами, как тараканы, как насекомые, раздавленные железно-огненною титанической пяткою.

Это вообще была война гигантов, война стихий, выпущенных человеком на свободу. И теперь он  не мог остановить их. Они должны были выбеситься, наиграться и, в конце концов, перегореть сами в себе.

Витя боялся безумно. Вернее, он боялся поддаться всеобщему безумию, охватившему внезапно небо и землю. И в тоже время парень, почти еще мальчик, опасался оказаться трусом последним.

Он безропотно и  обреченно, словно ягненок, ведомый на бойню, шел к той смертоносной днепровской воде, ставшей могилой для  тысяч людей разных национальностей.

У него не было выбора. Его подхватило и неумолимо несло на берег, через берег в черную воду, где он потерял себя, растворившись во всеобщем безумии…

Витя Никитенко потерял себя.

2.

Из произошедшего с ним после он почти ничего не помнил. Помнил только, что его все толкали в спину и орали на него. Витя же держался за свой телефонный провод (он был связистом) как за последнюю ниточку, соединяющую его даже не с реальностью, нет, и не с настоящим, но с прошлым, в котором были мать и отец, и маленькая белокурая сестричка, и цветущая яблоня в саду… Телефонный провод соединял его с той – другой жизнью, казавшейся такой нелепой, ненастоящей здесь.

Вода же все приближалась.

И кто-то кричал ему в самое ухо:

– Где командир 32-й батареи?! Где командир 32ой батареи?!

И кто-то истерически хохотал. И кто-то молился на незнакомом ему языке.

Из кровавого хаоса внезапно вынырнуло лицо его ротного командира. Оно показалось Вите скорее даже не чем-то человеческим, а природным явлением.

«Живая луна», – подумал Миша.

Лицо было полностью измазано черным. На нем отчетливо печатались белые глаза с черными, расширенными от страха зрачками:

– Никитенко! Тащи провод! Давай!

Закричал и тут же исчез во мраке. Только голос помнился – высокий, почти женский фальцет, звучащий на самом надрыве. Вите показалось, что голос сейчас лопнет.

Потом он погрузился в воду. И одновременно держался за свой телефонный провод да аппарат, постоянно прозванивая по нему, проверяя, не порвался ли кабель. Это помогало Вите не сойти с ума. Его удерживало на плаву чувство долга. Звонок был. Он внушал парню надежду, давая его и без того израненному сознанию точку опоры.

Людской водоворот подхватил и нес беспомощного Витьку куда-то вперед. В темноту. В неизвестность. В самое сердце ада, сотворенного человеком для человека.

А вокруг разрывалась живая плоть и слышались такие ужасающие крики – предсмертные. Человеческие тела лопались и взрывались, словно некая сила выедала их изнутри, оставляя лишь лохмотья окровавленного мяса, тонущие в воде.

Огненный безумный и бездушный перст играл в ужасную лотерею с людьми.

Смерть стала случайностью для многих, а потому закономерностью. Смерть стала обычным делом. Жизнь скорее казалась чем-то нелогичным. И даже абсурдным.

3.

Наконец пристали к берегу. Земли не было. Лишь ковер из трупов. Человеческие тела покрывали собою всю землю, не оставляя ни единого «живого» места. Настолько их было много. Изредка вскрикивали раненые, которым никто уже не мог помочь. Никто и себе-то не мог помочь в этом крошеве мясном.

Витя – весь мокрый и плачущий – скользил по трупам, постоянно попадая пальцами в их глазницы, в развороченные животы. Он спотыкался и невольно целовался с мертвецами.

Наконец он вбил колышек, зацепил за него телефонный кабель и потерял сознание.

Парню несказанно повезло. Он выжил на этой бойне. Он точно знал, что Господь берег его. Ведь дома о нем молилась мать. Она надела на него нательный крестик. И велела никогда не снимать. И Витя подчинился, несмотря на постоянные насмешки сослуживцев и выговоры командиров.

Витя Никитенко оказался цел и невредим. На нем не было ни единой царапины. Но его душа, конечно, была тяжело ранена.

Линия фронта ушла далеко вперед. Война откатилась куда-то в сторону.

Потом взошло солнце и осветило всю эту нечеловеческую бойню.

Позже Витю Никитенко удостоили звания Героя Советского Союза. Но он  с радостью отдал бы все железки мира за то, чтобы исполнилось одно-единственное желание: НИКОГДА НЕ БЫТЬ НА ПРАВОМ БЕРЕГУ ДНЕПРА В ТОТ ПРЕДРАССВЕТНЫЙ ЧАС 1943 ГОДА.

Иерей Андрей Чиженко