Рассказ.

Чадо, аще приступаеши работати Господеви Богу,
уготови душу твою во искушение.
Святитель Николай Японский

Петре, тощий, высокий келейник среднего возраста, посмотрел на настенные часы. Они показывали без пяти два. Первая назначенная кандидатка должна была явиться с минуты на минуту.

Батюшка благословил найти ему новую келейницу и уехал по делам в монастырь в Западной Грузии. Это только на первый взгляд было ерундовым делом, а по факту благословение представляло собой тройную головную боль на облысевшую голову долговязого келейника.

Прежний келейник Лексо был всем хорош, и батюшка, несмотря на строгий и принципиальный характер, оставался им доволен. Он проработал  восемь лет бессменно, героически переносил многочисленные козни дьявольские, которые неразрывно связаны со служением на любой, даже самой низшей церковной должности, но потом в итоге сорвался и попросил освободить его от занимаемых обязанностей.

Петре его не осуждал, понимая, что человек слаб и немощен по определению.  Это и батюшка знает доподлинно точно, потому и отпустил Лексо, не удерживал.

Дело в том, что вокруг  батюшки вечно вьется целый рой духовных чад. Мужчин среди них кот наплакал, а женского пола зловредного хоть отбавляй. Целый день, когда батюшка не служит, только успевай двери открывать-закрывать за посетительницами всех возрастов.
– Батюшка, благословите.
– Батюшка, помолитесь.
– Батюшка, а я вчера сон дурной видела, всю ночь не спала и в искушение впала смертельное...
– Муж вчера меня до слез довел. Помолитесь, сделайте что-нибудь...

Тьфу, прости Господи. Ангела из себя выведут и глазом не моргнут.
Батюшка, уж на что кремень, но и тот срывается, иногда в гнев впадает, рыкает на особо приставучих. Доводят бедного до белого каления своими глупостями. И никуда не денешься, всех должен принять и выслушать самый бред бредовый и еще что-то душеспасительное сказать, причем желательно не повториться. (Дочери духовные имеют еще противное обыкновение друг у дружки переспрашивать, как только от батюшки на полметра отойдут, и сопоставлять, кому какой он совет духовный дал, еще выводы свои делать, иногда настолько неожиданные, что им бы впору романы писать, да только никто не напечатает эту ахинею.) Петре раньше тоже о священстве мечтал. Но понасмотрелся у батюшки на все эти мозготрепства и раздумал. Так и сказал себе однозначно:
– Я столько не выпью.

«Черт куда не успеет, туда бабу пошлет», – слыхал  такое от одного приезжего батюшки Петре. Сперва не понял смысл, но потом, со временем, оценил точность фразы.

Духовные дочери батюшкины из самых близких, которые часто у него дома бывали, все дамы в возрасте. Казалось бы, должны быть терпимее и мудрее. Но куда там. На практике выходило совсем по-другому. Придут к батюшке на чай, поговорить, пообщаться на духовные темы. А, между прочим, друг за дружкой следят, кто в чем промашку допустил, не так сказал. Чуть что – сразу поправляют и умничают, православность свою – из книг подчерпнутую – показывают. И за батюшкой следят.  Не дай Бог он кому из них больше внимания уделит, на полслова больше скажет или как обласкает. Все, пропало дело. Обиды, недоумения, слезы. А больше всех Лексо, келейнику, доставалось. Он по должности своей с батюшкой каждый день. Значит, и мишень для всех шпилек со всех направлений одновременно.
– Что-то ты вон в том углу плохо пыль вытер! – говорит ему Мерико нероновским тоном и пальцем тыкает.
Лексо бежит смотреть. Оправдывается.
– Да все чисто там.
– Что-то компот кизиловый у тебя сегодня неудачный получился, слишком много сахара набухал, – поджимает губы другая заседательница Лали. – Плохо ты за батюшкой смотришь. Нельзя ему приторное. Вот я когда варю... – и свой рецепт пихает.

Пригубляет Петре жидкость красноватую и в толк не возьмет: компот как компот. Лексо свое дело знает. Готовит на высшем уровне, у него и диплом имеется,  при коммунистах кулинарное училище кончил. Патриарха в дом принять не стыдно.

Часто дамы эти приходящие и прямо батюшке на келейника жаловались. Не так сказал, не так сел, не там встал. И каждая норовила им командовать. Потому как достойный отпор не получали. Батюшка велел Лексо принимать любое поношение молча и ни в коем случае не отвечать. А иначе как смирение спасительное выработать.

Лексо терпел, терпел, потом  плотину прорвало, и, видимо, сразу в нескольких местах. «Всё, не могу больше. Иногда аж трясти начинает и давление повышается от несправедливости. А если инсульт хватит? Кто за мной посмотрит?»

Напрасно его одна матушка  духоносная уговаривала.
– За все, что делаешь, Царство Небесное тебе уготовано.
Все равно Лексо ушел. Сказал напоследок:
–  Не те у меня силы. Я обетов не давал.
И культурно за собой дверь закрыл.
Батюшка потом Петре объяснял, что такие козни враг в любом женском коллективе чинит. В мужском составе немного по-другому действует. Но суть одна: нет и не может быть на земле ничего идеального.

Тут раздался звонок в дверь, келейник, перекрестившись, пошел открывать.
На пороге стояла бабушка, типичный Божий одуванчик, помаргивала на морозе голубыми слезящимися глазками в лучиках морщин.
– Вот мне в церкви сказали, что батюшка келейницу ищет. Может, я подойду. К пенсии хочу подработать.
Петре завел ее внутрь и стал расспрашивать.
– Готовить умеете?
– Да как обычно, суп, картошку, салатики.
– А убирать сможете?
– Понемногу могу. Только если что пропущу, не обижайтесь. С глазами проблема.

Петре оглядел, как бабуля передвигалась. «Прямо скажем, не спринтер. А тут гостей бывает человек 20 и больше. После них хоть бригаду вызывай, столько натопчут в дождь. Келейница обязательно шустрая нужна. А тут бабуле лет под 80. Того и гляди, давление ее на рабочем месте прижмет». И закруглил ее по- быстрому.
– Извиняюсь, вы нам не подходите.
Выпроводил культурно обратно к выходной двери. Через пятнадцать минут опять звонок. Петре похвалил сам себя за находчивость. Умудрил его Господь назначить всех претенденток с разницей в полчаса. И пошел открывать.
На пороге стояла девушка – перестарок, вся какая-то замученная и худющая до невозможности. Петре сразу подумал: «Не наш вариант. Старые девы как хозяйки – дело рисковое, плюс своих тараканов больше, чем у замужних. Замается потом с ней батюшка». Но все же провел в дом для переговоров.
– Что вы умеете делать? Готовите?
– Да нет, я себе редко готовлю. Это недушеспасительно. Меня благословили до понедельника поститься. И я вот подвизаюсь.
– А убираете как? Расскажите подробно.
– Два раза в год. На Рождество и на Пасху. Чтоб к земному не прилепляться.
«Так, все ясно, – подумал Петре. – Готовить не умеет,  убирать тоже, свинарник разведет такой, что потом за ней еще разгребать придется. Замолившаяся – самый тяжелый случай. Так и с монахинями: не каждая к хозяйству способная».
И  отвел кандидатуру.
– К сожалению, не подходите.
– А почему? – не поняла девушка. – Я ж Богу служить хочу.
– М-м-м, – замычал Петре, как от зубной боли, подыскивая предлог помягче. – Если что, мы вам позвоним.
Закрыл дверь и вздохнул полной грудью. Помолился на икону апостола Павла на стене.
– Пошли ж какую-нибудь нормальную бабу. А то так далеко не уедем. Вон на  завтра паломников из России ждем. Гости – это святое. Никак нельзя опозориться.
Через полчаса новый звонок. Петре в предвкушении открыл дверь и просиял.
На пороге стояла пышногрудая,  низенькая женщина с кокетливым шарфом и помадой не по возрасту. Гостья стремительно вошла в прихожую и затараторила:
– Здравствуйте, меня Дали зовут. Мне соседка сказала, что в церкви  ищут  уборщицу.
– Келейницу, – поправил Петре, не спуская глаз с заводной посетительницы.
– Да какая разница. Возьмите меня! Я готовлю всю грузинскую и мегрельскую  кухню. Моя аджика нарасхват идет. А «острый» такой делаю, муж с тарелкой вместе съедает.
Петре улыбнулся. «Кажется, апостол кого надо послал». Спросил для порядка:
– А убираете как?
Соискательница и тут не сплоховала:
– У вас тут сколько комнат?  В трех, например, генеральную мокрую  за день успею, один раз не присяду. Ванную и кухню на другой день с кафелем вместе от и до могу.
Петре облегченно вздохнул.
– Кажется, вы нам подходите. Только тут у нас специфика есть, – он замялся, не зная, с какой стороны подступить. – Искушений много.
– Чего-о-о? – не поняла обладательница игривого шарфика и напряглась.
– Вы верующая?
– А как же. Очень даже верующая, – и быстро перекрестилась, будто муху назойливо жужжащую отогнала. – Когда мимо церкви иду, всегда говорю: «Господи,  соседку мою, кто мне джадо  (греч. – колдовство) делает, забери раньше меня! Чтоб я ее гроб увидела».
Петре перестал улыбаться.
– Батюшке смиренная келейница нужна.
– Это как понять? – нахмурилась  Дали, силясь уловить подвох.
– Это когда, например, за хорошо сделанную работу вас будут ругать, а вы будете молчать.
– Этого еще не хватало! – вскипела Дали. – Я  себя в обиду не дам. Так отвечу, что второй раз не скажут.
И ее пышная грудь заходила ходуном.
Петре аж отступил назад, не ожидая такой бурной реакции. Потом  с сожалением заключил:
– Эх, не сможете вы тут у нас работать. А жаль. С вашими данными как раз.
Дали развернулась и хлопнула дверью, не прощаясь. Что-то бурчала по дороге про идиотов, которые сами не знают, что хотят. Петре печально посмотрел на иконы в святом углу.
– Эх,  в наше время келейницу найти – дело тяжелое. Смирение – штука крайне редкая.…

Мариам Сараджишвили