Старец Ефрем Филофейский о главном деле жизни преподобного Иосифа Исихаста.

Бдение было центром круговращения всего нашего дня. Все дела, совершаемые днём, учитывали то обстоятельство, что ночью необходимо совершить нашу молитву. Тогда в пустыни скита «Малая Святая Анна» наш устав предусматривал: с закатом солнца мы вставали ото сна для бдения. Пробудившись, мы выпивали кофе, однако только и только для того, чтобы подкрепиться перед бдением. Старец положил кофе как снисхождение. Для немощных и слабых здоровьем разрешалась и малая трапеза, чтобы поддержать силы.

После кофе мы брали благословение у старца и, молча, расходились: ни слова не говоря между собой, каждый шёл в свою келью. Старец придавал этому особое значение, подчёркивая, что после пробуждения надо внимать своим чувствам. Не должно быть никаких разговоров, вопросов, ничего.

Войдя в свои кельи, мы сразу начинали нашу ночную молитву по уставу и методу нашего Старца. Читали «Трисвятое», «Верую» и 50-й псалом, после чего, присев на скамеечку, поучались в памяти смертной. Мы размышляли об аде и рае, размышляли о Распятии Христа и жизни праведников, и таким образом приходили в чувство печали и покаяния. Однако долго в этих размышлениях мы не пребывали, но сразу, как смирится и сокрушится наше сердце, начинали молитву.

Старец, не уставая, напоминал нам, что как только мы восстали ото сна, ум наш отдохнувший и чистый. В этом состоянии чистоты и спокойствия лучше всего дать уму как первую духовную пищу имя Иисуса Христа.

***

Итак, мы затворялись в своих кельях, пребывая в совершенной темноте, начинали свою молитву с чётками и без них. Когда ум достаточно утрудится, начинали поклоны.

Чётки, поклоны – вот наше бдение. Я смиренно пребывал в умной молитве 2-3 часа, а часто и 5 часов. Если приходило помрачение или начинал одолевать сон, я выходил наружу, несмотря на время года и на погоду: есть ли ветер, дождь или идёт снег.

Чтобы побороть сон, тихо пел псалмы и опять поклоны. Другим вариантом, если сильно утомились от умной молитвы, старец положил поучение в Священном Писании, Житиях святых и Писаниях трезвенных Отцов. Опять же размышление о Страшном Суде, аде, рае и самоукорение с самоуничижением. И едва восстановив силы ума, опять возвращались к умной молитве с погружением ума в сердце. Это был наш устав и зимой, и летом.

Во время бдения происходила серьёзная война, большой подвиг, настоящая резня, но это было действительно бдение. Восемь-десять часов умной молитвы с поклонами, с уничижением, с душевной скорбью, телесными трудами, ибо мы не имели удобств в быту, какие существуют сегодня.

***

Мы старались, как можно больше проводить время в кельях с закрытым окном (которое также служило и дверью) в умной молитве без чёток, в кромешной темноте. Кто два, кто три, кто четыре часа, соответственно силам души и тела каждого.

С рассуждением, которое происходило от бесконечного опыта, Старец дал нам сделать каждому маленькую стасидию, дабы мы могли облокачивать на ней наши руки, чтобы они чрезмерно не уставали. Итак, склонив голову влево, совершали умную молитву с вдохом и выдохом.

Наш старец совершал минимум восемь часов бдения, из которых шесть часов занимала исключительно молитва. По прошествии восьми часов каждый из нас мог продолжить бдение, если хотел, или мог отдохнуть.

***

Умная молитва была главным занятием Старца. Все свои силы он отдавал возделыванию этой молитвы. Вся его деятельность и забота была направлена на то, чтобы ум упокоился в молитве. Как он сам писал об этом в одном из своих писем: «Умная молитва для меня как ремесло для каждого человека, ибо я тружусь над ней более тридцати шести лет». Таким образом, на протяжении всей своей монашеской жизни. И, действительно, он трудился, постоянно восходя от степени в степень. Молясь настойчиво и упорно с одной стороны и с сокрушением и смирением с другой. Весь его день был подготовкой к ночной молитве.

Свой подвижнический устав Старец держал с непреклонной точностью. Когда спать, когда встать, когда работать, когда кушать – всё происходило, имея в основе точность распорядка и, однако, учитывая возможности необходимых для бдения душевных и телесных сил. Труд бдения был направлен на привлечение Милости и Благодати Божией. По слову Христа: «Стучите и откроется вам». Поэтому каждый вечер, предавался всем видам молитвы, стуча с упорством и смирением в дверь Божией Милости.

Вначале совершалась произвольная или исповедальная молитва. Став прямо, совершая крестное знамение и тихо шепотом говоря: «Господи Иисусе Христе, Сладчайший Отче, Боже и Господи милости и всея твари Творче, призри на смирение мое и вся грехи моя прости, яже во все время жития моего содеях даже до сего дня и часа, и пошли Пресвятаго и Утешительнаго Твоего Духа, яко да Той мя научит, просветит, покрыет, еже не согрешати, но с чистою душею и сердцем чтити и покланятися, славословити, благодарити и возлюбити от всея души и сердца Тебе, Сладчайшаго моего Спаса и благодетеля Бога, достойнаго всякия любве и поклонения. Ей, Благий Отче Безначальный, Сыне Собезначальный и Пресвятый Душе, сподоби мя просвещения Божественнаго и духовнаго ведения, да созерцаю сладкую твою Благодать. Ею понесу тяготу сего нощнаго бдения и чистыя воздам Тебе молитвы и благодарения, молитвами Пресвятыя Богородицы и всех святых. Аминь». Или другую подобную молитву. Старец говорил своими словами, будучи вдохновляемый Божественной Благодатью. Он взывал, как мог и как знал, будучи побуждаем Божественной Милостью и Любовью. И если приходила Благодать, то он следовал тому, как и куда она его далее вела.

Однако если проходило время, и Старец видел, что Благодать не действует, то он присев на скамейку, начинал, сидя, говорить молитву умом. Он имел для молитвы особую скамеечку. Похожую на креслице, но более низкую и с подлокотниками для рук, чтобы они не затекали. Сидя таким образом, он, склонив голову влево, опускал ум в сердце на целые часы.

Старец совершал бдение всегда. Начиная с девяти вечера (по византийскому времени) до трех часов пополуночи, он удерживал ум в сердце, не разрешая ему выйти наружу. От напряжения в молитве, то есть от наблюдения ума нерассеянно в сердце в течение стольких часов, Старец был весь мокрый от пота и чувствовал сильные боли во всем теле. Иногда он проводил и восемь часов в такой молитве, и как исключение – десять. Постоянная молитва и умное делание именем Христовым! И как результат – плачь, потоки слёз, от любви к Богу.

У человека одна задача – стучать с упорством, терпением и смирением в дверь молитвы. Открыть же эту дверь – дело Бога, и Он вознаграждает молящегося или нет. Если же он не имел от умной молитвы посещение Божие, то Старец поступал следующим образом. Он начинал тихо напевать тропари из чина пострига в монашество, такие как: «Объятия Отча…» или другие какие-либо тропари из чина погребения. Таким образом, Старец давал уму отдохнуть и отражал демонские нападения, направленные на то, чтобы спровоцировать рассеянность и тем привести его в расстройство. И опять принуждал свой ум не выходить из сердца, чтобы пребывать в молитве. Желающий спастись изобретает для этого пути и способы, чтобы помочь душе в её исканиях и единении с Богом. Однако, если ни импровизированная молитва, ни псалмопение, ни принуждение ума не давали результатов то, он переходил к другому способу. Начиная размышлять о смерти, о распятии Христовом, о Страшном Суде, о Втором Пришествии, об аде и рае. О том, как придет Христос, как придут Ангелы, как восстанут мертвые, как взойдут на облака.

– Одного меня не возьмёт облако! Возьмет моего соседа, вот того подвижника возьмет, возьмет отца Арсения, меня не возьмет.

И сидя плакал, так как все другие спасутся и станут справа, и лишь он вместе с другими нераскаянными грешниками пойдёт в ад.

– Ах! Огненная река с соблазнившимися, и я там буду!

После этого переносился в рай с наслаждениями праведников вечными благами. И благодарил Благого Спасителя и Благодетеля, и в то же время и Праведного Судию. И таким образом, поучаясь в памяти смертной и другом, он плакал и тем извлекал пользу. Если не находил благодать в молитве, находил в подобных размышлениях. И таким образом проходило бдение с максимальной пользой, нисколько не упуская времени.

В иной раз чтобы смирить помыслы, приводил на память святых делателей и великих подвижников духа с недосягаемыми их борениями, стараясь, подражая им, преодолеть препятствия и коснуться Благодати Божией.

Однако старец не тратил много времени на подобные приемы. Лишь только согреется сердце и соберется ум, сразу же оставлял все вспомогательные средства и старался скорее утвердить ум в сердце в умной молитве.

От размышлений о смерти и прочего сердце приходило в сокрушение, а душа начинала с большим смирением пребывать в трезвении и внимании к молитве «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Сущность молитвы – есть сосредоточение ума в сердце, поскольку только тогда молитва произносится нерассеянно, и понимается всё ее содержание в полноте. Это подобно тому, как если бы во время молитвы «Господи Иисусе Христе…» ты действительно припадаешь к ногам Христа и плачешь: «помилуй мя». Это не так, как при пении псалмов или тропарей Господу, для того чтобы улучить прощение, как мы это делаем в псалмопении, которое содержит в себе премудрость Божию и нас учит о Божией Милости, прощении и Любви. Нет, Иисусова молитва – есть образ хананеянки, которая принудила Христа, чтобы ее помиловал: «Помилуй мя, Господи Сыне Давидов». И как слепец, кричавший: «Сыне Давидов, помилуй мя».

Как подвижник, Старец был образцом непреклонности и самоотверженности. Его труды в делании умной молитвы неисчислимы. Он закрывал двери своей каливы и там, в кромешной темноте и духоте, словно в гробу, пребывал в делании каждый вечер, совершая свое бдение. Часто он закрывал двери на закате солнца и открывал их, когда оно вставало на Востоке. Однако, несмотря на многочасовое правило умного делания, Старец не оставлял и уставных монашеских обязанностей. Так, после многочасовой умной молитвы (8-10 часов), оставлял чётки и совершал последование, хотя уже совершил несравненно более того и это, не учитывая поклонов.

Старец Иосиф каждый вечер наполнял свою духовную «копилку». В конце каждого дня он подсчитывал прибыль и убытки, и размышлял о том, как будет действовать в следующий раз. Проверял таким образом весь день, в чем и где он ошибся, какая страсть действует, какая немощь еще жива и какие приходят помыслы на ум. Спрашивал сам себя: «Где же покопать? А, в небрежении. Что там? А, не внимал своему языку». И сразу, если видел, что допустил ошибку, просил прощения у Бога, просчитывал способ борьбы и исправления с решительностью на новое столкновение со страстью. И так с каждым движением изо дня в день.

Во всю свою жизнь не занимался ничем другим кроме, как поверял совесть, советовался и оказывал послушание. Таким способом он постепенно совершенно избавился от страстей и пришел в меру, когда совесть уже совершенно не обличала его ни в чем. Отсюда искренность и простота в молитве, отсюда предощущение Рая.

И поскольку погашал все духовные свои повинности, спал очень мало, лишь для отдохновения своего многострадального тела. Встав от отдыха, начинал своё послушание, говоря молитву умом вслух непрерывно, как это передали нам премудрые отцы: «Работай, тело моё, чтобы есть, ты же, душа моя, трезвись, чтобы спастись». Говорил молитву не переставая, ничего другого и знать не хотел. Когда приходили праздники или Воскресный день, не работал. Но читал жития святых и плакал, не останавливаясь.

***

Старец постоянно держал нас в трезвении и воздержании. Мы не знали что такое небрежение и сон во время бдения. Все это чуждо нашему братству. Он делал нас сильными, словно стальными, благодаря своей программе, но главным образом своим «стальным» примером.

Устав наш был таков: бдение всю ночь. Мы могли отдохнуть с вечера, но не существовало какого-либо повода или причины (так называемого «искушения») могущей изменить устав, бдение должно было состояться! Это и был наш устав. Не могли сказать: «Устал. Отдохну немного, так как весь день таскал тяжести и истощились мои силы». Старец не допускал изменения устава. Как бы ни устали в течение дня, бдение должно было состояться по распорядку. Невзирая на тиранически борющий нас сон Старец был неумолим: «Твое бдение состоится!» – говорил он. Ни единой уступки не существовало относительно этого вопроса. И если не могли соблюсти программу, то получали от старца «наказание». В нашем уставе не существовало места произволу и своеволию. То есть подъём и отдых каждого, всё в свое время. «Если кто-либо не может, пусть идет к другому», – был ответ Старца. Либо приходящий держал устав, либо он уходил из братства, то есть или уйдёшь сам или тебя выгонит Старец. Знай, что если живешь в братстве, то будешь научен, как подвизаться в бдении.

Устная молитва в течение всего дня на разных тяжёлых послушаниях, а с вечера бдение. Но мы имели беззаботность, простоту и радость. Мы чувствовали такое блаженство! Это было благословенное время полное славословий Богу и Божественных даров.

По словам Старца, монах который не совершает бдение, не полагая в основание молитву, не может называться монахом. Монах без бдения, без умной молитвы и без совершенного духовного послушания не вкусит особых благодатных даров, свойственных монашеской жизни.

Старец Иосиф, этот философ и Боговидец наших дней, хорошо познал, что значит бдение по Богу. Не то, как ночные развлечения в миру, но упорное бдение с молитвой, сообразно чину и степени духовной жизни, дабы не остались бесплодны и вне высот совершенной благодати Божией. В познании бдения с трезвением и молитвой утомившемуся христианину подаются великие духовные дары.

Бдение – тяжёлый труд, поэтому кто ночью бодрствует, сражается не только с тираническим сном, но и с демонами, которые не хотят нашего спасения, ибо они приходят, чтобы уничтожить наше трезвенное делание, они воздвигают страсти и, главным образом, рассеяние. Монах изнемогает в противостоянии сну в поклонах и удержании ума от рассеяния, стараясь прийти в состояние единения с Богом.

Когда Старец наставлял нас в бдении, то обращал внимание на то, что монах должен стать несмыкающимся «херувимским оком». Он, словно, смотрит издалека на демонов, которые со своим лукавством стараются разграбить его душу. Противоборствует до малейшего движения страстей и таким образом преуспевает, достигает необходимой меры и так противостоит им.

Мой святой Старец пребывал в чудном бдении, которое очищает ум, делает Боговидцем, даёт силы восходить до третьего неба и осязать пути духовных таинств, тайны будущей жизни. Так и нас Старец вел через бдение и умную молитву, чтобы наши души наполнились изнутри Царствием Божиим грядущего Иерусалима, дабы, ожидая времени исхода отсюда, сделались их вечными причастниками.

Часто Бог давал Своё благословение, и мы отчасти касались духовного состояния нашего Старца. Но, естественно, мы не могли постичь глубину и высоту, ширину и долготу его преуспеяния умной молитвы после 7-10 часов удерживания ума в сердце. Имея такой огненный пример, и мы возгорались ревностью. Поэтому подвизались, восставали с яростью на бдение, вооружившись чётками, и с большим смирением начинали благословенную молитву, повторяя её беспрерывно с простотой сердца, дабы благодать Божия преобразовывала наше внешние бдение, чтобы давала смысл ощущения молитвы и поучения в ней.

Советы, побуждения, увещания, способы, труд и последование нашего Старца были в том, чтобы говорили Иисусову молитву и бдели мужественно. Поэтому он постоянно спрашивал меня: «Ну, хромой, как идёт молитва? Как идёт бдение?» И я отвечал: «Хорошо, но не очень».

Глава «Наше бдение и молитва» из книги «Мой Старец Иосиф Исихаст и Пещерник»