О сакральной природе женщины в рассказе, который, по мысли архиеп. Иоанна (Шаховского), ярко высветил одну из основных христианских истин: «смиренность духа человеческого – есть не слабость, а необычайная сила человека».

«Во всей теперешней литературе больше всех таланту у Тургенева», – писал Николай Гоголь, познакомившись с автором «Записок охотника» в 1851 году. Проницательный художнический взгляд и глубокое осмысление раздолий действительности с её греховностью и праведностью позволили писателю создать произведение, которое французские мыслители назовут духовным величием литературы. Так, теоретик искусства и литературы, философ Ипполит Тэн, трижды подряд, по его признанию, прочитав в переводе рассказ «Живые мощи», в 1874 году написал автору: «Какой шедевр! Жму вашу руку с уважением и восхищением и, если бы осмелился, обнял вас. Какой урок для нас, и какая свежесть, какая глубина, какое целомудрие! Насколько это показывает, что наши источники иссякли! А рядом – неисчерпаемый, полноводный ручей. Как жаль, что вы не француз!». Писательница Жорж Санд, восхищаясь «Живыми мощами», величала Тургенева не иначе как Учителем.

Оксюморонным является уже само название произведения, ключ к которому можно отыскать в истории, рассказанной писателем: «В 1841 году, как известно, Тульская и смежные с ней губернии чуть не вымерли поголовно. Несколько лет спустя, проезжая с товарищем по этой самой Тульской губернии, мы остановились в деревенском трактире и стали пить чай. Товарищ мой принялся рассказывать не помню какой случай из своей жизни и упомянул о человеке, умиравшем с голоду и “худом, как скелетˮ. – “Позвольте, барин, доложить, – вмешался старик хозяин, присутствовавший при нашей беседе, – от голода не худеют, а пухнутˮ. – “Как так?ˮ – “Да так же-с; человек пухнет, отекает весь как склянка (яблоко такое бывает). Вот и мы в 1841 году все пухлые ходилиˮ. – “А! в 1841 году! – подхватил я. – Страшное было время?ˮ – “Да, батюшка, страшноеˮ. – “Ну и что? – спросил я, – были тогда беспорядки, грабежи?ˮ – “Какие, батюшка, беспорядки? – возразил с изумлением старик. – Ты и так Богом наказан, а тут ты еще грешить станешь?ˮ». Далее следовала приписка Тургенева: «Мне кажется, что помогать такому народу, когда его постигает несчастие, священный долг каждого из нас».

Действие рассказа, «истинное происшествие», происходит в Алексеевке. Этот хуторок посредством филигранной кисти Тургенева виртуозно предстает пред глазами читателя вместе с ясным небом над ней, откуда изливается серебряный бисер звонкоголосых жаворонков, и пасекой на склоне оврага. Уже в эпиграфе – словах стихотворения Тютчева: «Край родной долготерпенья…» – предвосхищены основные добродетели главной героини – кротость и смирение, которые экстраполированы на весь народ, «удрученный ношей крестной», и непонятны для «гордого взора иноплеменного». Читатель узнает, что обездвиженная Лукерья, «полумертвое существо», в прошлом «первая красавица во всей нашей дворне, высокая, полная, белая, румяная, хохотунья, плясунья, певунья», вот уже около семи лет живет на подмостках в амшанике – плетеном сарайчике, куда ставят зимовать улья, а зимой – в предбаннике. Её буквально перед свадьбой одолела неведомая болезнь, которую ни один лекарь не определил, – и она, метафорично медоносная в прошлом пчела (Лукерья, греч. Гликерия, «сладкая»), исчахла, перестала ходить, сидеть и превратилась в мумию, «живые мощи». В минувшем остались ухаживания за ней молодых парней, любовь с Василием, который после такого происшествия женился на другой.

Исследователи склонны считать, что пригвождение Лукерьи к неподвижному столпу жизни не обошлось без участия нечистой силы: «…И вдруг мне почудилось: зовет меня кто-то Васиным голосом, тихо так: “Луша!..ˮ Я глядь в сторону, да, знать, спросонья оступилась, так прямо с рундучка и полетела вниз – да о землю хлоп!» Следовательно, преодолеть наваждение зла, даже в темнице беспросветно мучительной болезни, под силу только настоящей подвижнице, имеющей твердую веру, смирение и долготерпение.

Образ Лукерьи, мумии-святой-мученицы, уходит корнями в религиозную плоскость трактовок. Автор универсализует характер девушки, которая терпеливо борется со страданиями, приравнивая её существование к подвигу Симеона Столпника, Иоанна Затворника, Жанны д’Арк, эмблемируя при этом «живые» устремления её души. «Только одна я – живая!» – говорит лежачая Лукерья. Внутреннее бытие героини контрастирует с телесной окаменелостью как символом омертвевшей суетной жизни: «Она взглянула на меня – и её темные веки, опушенные золотистыми ресницами, как у древних статуй, закрылись снова». Ассоциативный номинативный ряд восходит также к образу новгородской святой девы по имени Гликерия, день памяти которой Церковь празднует 26 мая. Праведница, как известно, в раннем возрасте ушла из мира, а когда ее останки спустя 50 лет извлекли, они оказались нетленными и обладали силой исцеления.

Икона Гликерии Новгородской

Смиренная Лукерья, чему удивлен собеседник, не ропщет на свою незавидную участь, более того – буквально следуя наставлению апостола Павла «За всё благодарите», признательна Господу за дар видеть и слышать: «Нет, что Бога гневить? – многим хуже моего бывает. Хоть бы то взять: иной здоровый человек очень легко согрешить может; а от меня сам грех отошел. Намеднись отец Алексей, священник, стал меня причащать да и говорит: “Тебя, мол, исповедовать нечего: разве ты в твоем состоянии согрешить можешь?ˮ Но я ему ответила: “А мысленный грех, батюшка?ˮ».

Молитва – особое духовное делание героини, которому она покорно предается на своем скорбном жизненном пути, но проявляет сдержанность, «не говоря лишнего, как язычники» (Мф. 6:7), чтобы «не наскучить» Богу: «О чем я Его просить могу? Он лучше меня знает, чего мне надобно. Послал Он мне крест – значит, меня Он любит. Так нам велено это понимать. Прочту Отче наш, Богородицу, акафист Всем скорбящим – да и опять полеживаю себе безо всякой думочки». Невольный образ жизни Лукерьи полностью освободил её от цепей мирского бытования, позволив тем самым отвергнуться себя и, взяв крест свой, следовать за Господом (Мф. 16:24), постичь глубочайшую истину всех времен о том, что «Царствие Божие внутрь нас есть»: «Да, барин, милый, кто другому помочь может? Кто ему в душу войдет? Сам себе человек помогай!» В этом новом состоянии, когда умирает внешний и рождается внутренний человек, проявляется смысл жизни. Вот отчего героиня, описывая свои осенения сродни религиозного откровения, уверена: «будь около меня люди – ничего бы этого не было и ничего бы я не чувствовала, окромя своего несчастья». Окружающие же, напротив, хоть и не осуждают Лукерью, но считают, что она «Богом убитая за грехи».

Архиепископ Иоанн (Шаховской) пишет, что в рассказе ярко очерчена важнейшая истина христианства: «смиренность духа человеческого – есть не слабость, а необычайная сила человека». Своим покаянным поведением, одолением зла и молитвами Лукерья закаляет не только силу духа, но и интуитивную благодать сердца, окрыленного Вечностью. Этим же она стяжает чистоту собственной души и облегчает загробную участь родных: «Почудилось мне, будто я в самой этой плетушке лежу и приходят ко мне мои покойные родители – батюшка да матушка – и кланяются мне низко, а сами ничего не говорят. И спрашиваю я их: зачем вы, батюшка и матушка, мне кланяетесь? А затем, говорят, что так как ты на сем свете много мучишься, то не одну ты свою душеньку облегчила, но и с нас большую тягу сняла. И нам на том свете стало много способнее. Со своими грехами ты уже покончила; теперь наши грехи побеждаешь». Ведь не являются напрасными ни приношения за усопших, ни моления, ни милостыни, установленные Духом Святым для нашей же пользы, уверяет Иоанн Златоуст.

Сон Лукерьи о встрече с Христом как женихом («невеста моя разубранная»), приглашающим её, озаренную светом, водить хороводы в Царстве Небесном и играть песни райские, предвещает пасхальное будущее героини и является попыткой автора художественно интерпретировать образ Иисуса сквозь призму традиционно народных представлений: «И почему я узнала, что это Христос, сказать не могу, – таким его не пишут, – а только он! Безбородый, высокий, молодой, весь в белом, – только пояс золотой, – и ручку мне протягивает». Небезынтересно, что в стихотворении в прозе «Христос», написанном в 1878 р. под впечатлением от картины А. Иванова «Явление Христа народу», тогдашних дискуссий о реальной личности Христа (книги «Жизнь Иисуса» Д. Штрауса, Э. Ренана), скульптуры М. Антокольского «Христос перед судом народа» и т. д., Тургенев вновь планировал использовать образ сна, но потом заменил его видением: «Лицо, как у всех, – лицо, похожее на все человеческие лица. Глаза глядят немного ввысь, внимательно и тихо. Губы закрыты, но не сжаты: верхняя губа как бы покоится на нижней. Небольшая борода раздвоена. Руки сложены и не шевелятся. И одежда на нем как на всех. ‟Какой же это Христос! – подумалось мне. – Такой простой, простой человек! Быть не может!ˮ». Такие художественные изыскания писателя объясняются, прежде всего, отнюдь не равнодушием к христианству как религии, несмотря на его признания, что «он не христианин» (письмо Е. Ламберт от 20 августа 1864 г.), и, как небезосновательно отмечает В. Топоров, «если Достоевский, чья вера в то время еще не знала сомнений, почувствовал и пережил высокую мистику этой встречи, то неверующий, хотя иногда и жаждавший веры Тургенев – при том, что мистическое он хорошо чувствовал, – в Христе ищет простого, ясного, общечеловеческого, “как у всехˮ».

Всем довольная Лукерья, прощаясь с барином, ничего себе не просит, однако, по библейскому завету, заботится о ближних своих и ходатайствует о них: «Дай Бог всем здоровья! А вот вам бы, барин, матушку вашу уговорить – крестьяне здешние бедные – хоть бы малость оброку с них она сбавила! Земли у них недостаточно, угодий нет... Они бы за вас Богу помолились...». Благодаря третьему сну в рассказе становится ясно, что она угодница, которой разрешено знать время смерти. И не случайно уход героини, которой и тридцати нет, увенчивается колокольным звоном, сопровождающим её в Царство Небесное: «Впрочем, Лукерья говорила, что звон шел не от церкви, а ‟сверхуˮ. Вероятно, она не посмела сказать: с неба».

«Терпение во всяком деле и во всяком служении требуется, и без него нигде ни в чем успеха не бывает», – поучал Феофан Затворник. Между тем недостаток терпения, добродетели, научающей предаваться воле Божией, – бич нашего времени. Нетерпение ума плодит ересь, разрастаясь в эвклидовские парения споров и конфликтов. Нетерпение в самовыражении, чему так настойчиво учат новомодные «технологии успеха», приводит к нездоровому индивидуализму, эгоизму, отчаянию вследствие рухнувших скороспелых иллюзий, а порой и подменяется терпимостью к греху как к норме, именуясь толерантностью. Нетерпение в семьях порождает разводы (Украина среди лидеров европейских стран по расторжениям браков), основной причиной которых, согласно статистике, являются финансовые неурядицы.

И миросозерцание, и отношение к «происшествию» кроткой тихони Лукерьи, не жалующейся на физическую немощь, бытовые и материальные неудобства, не опечаленной, но совершенствующей душу и полагающей её за ближних, даже спустя 150 лет, в наше время глобализации, гонений на православие, нетерпимости к христианству в целом, к нравственным ценностям, звучит как важное напоминание о триумфе небесного над плотским, вечного над временным. Лишь сокрушенная крица сердечная, рачительно напитанная верой, терпением в постигающих необходимых скорбях, смиренномудрием и неусыпной любовью, способна безошибочно определить Источник Света и Истины и отыскать пути к Нему.

Наталья Сквира