История банальная: Юрка запил. Да так круто, как никогда за всю свою 26-летнюю жизнь. А все из-за любви. Его суженая работала в наливайке, родом она была из деревни, где ее родители имели хозяйство, состоящее из коров, свиней и лошади. К тому же умудрились перепелов разводить и нутрий. Огороды им обрабатывали местные бедняки. Работы в деревне не было, вот эти «аборигены» и нанимались к Людиным «газдам» за 20-50 гривен в день.

Одним словом, Юра полюбил Люду-наливайщицу, как ее называла местная братва, восседавшая по вечерам под зонтиками любимого «Паруса» – кафе на окраине Киева, в котором пересидело не одно поколение горожан. Большинство из них уже ушло в мир иной в результате ежедневных сражений с «зеленым змием», победить которого было практически невозможно.

Наш герой был одним из скромных «воинов» этой ежедневной брани. Правда, в отличие от старых и закаленных «бойцов», которые по многу лет после распада Союза нигде не работали, он имел профессию строителя, приобретенную в местах не весьма отдаленных.

Был он парнем простым и честным, «по понятиям» не жил, мир блатной его не интересовал. Отсидел он всего год за драку в «Парусе» с каким-то заезжим «пижоном», который по роковым обстоятельствам оказался пьяным милиционером. Распоясавшись и размахивая долларами, этот дядя стал грубить Людке, обозвал ее воровкой и обещал посадить, а «Парус» закрыть. В общем, некрасивая история.

Юрка, наблюдавший за этой сценой с бокалом пива в руке, подошел к этому обличителю и объяснил, как сам выразился потом в милиции, «почем в Одессе рубероид». Его бы не посадили, если бы этот «страж порядка» не снял побои и не подал заявление куда следует. Самое интересное, что милиционера этого через полгода самого посадили за взятку, лишив звания «с конфискацией имущества» ни мало, ни много – на 8 лет.

Он узнал об этом через полгода, когда за примерное поведение и «участие в культурно-просветительской деятельности» (в колонии общего режима отличился виртуозной игрой на гитаре) был освобожден досрочно.

Ребята, навещавшие его с передачами (Юрка был сиротой), передавали от Людки «приветы» в виде домашней колбасы, сала, конфет и чая – изобилия плодов земных. Сама же на свидания не приезжала по непонятным причинам.

Ребята сказывали, что ухаживает за ней один солидный «джентльмен во фраке», причаливая ежедневно к «Парусу» на своем «джипе».

Новоиспеченному арестанту было глубоко наплевать на этого денди, но не на предмет его внимания. Поскольку этот предмет давно приглянулся ему своими синими, как осеннее небо, глазами, жемчужной улыбкой, искрящим юмором и плавной походкой. Она откликалась на его ухаживания милыми шутками, типа: «Вы такой галантный, Юрий Антонович, не хотите ли пригласить меня в ресторан или покатать на яхте?..» И при этом смеялась своим неподражаемым смехом, который Юрке напоминал звон колокольчика из раннего детства – его первой игрушки, подаренной покойной прабабушкой, прожившей 91 год.

Да, детство было замечательное: в деревне у прабабушки, в хате под «стрихой», с печкой и керосиновой лампой, ласточками, лепившими гнезда под крышей, кошкой Катькой, парным молоком и теплым хлебом, который ему поручалось покупать в местном сельпо.

Вместе с сельскими ребятами он ждал хлеб, который обычно привозили под вечер на лошадях. Хлеб был укрыт брезентом и издавал потрясающий аромат, который может иметь лишь хлеб.

А еще была церковь. Она стояла на пригорке, такая старинная казацкая церковь в кольце берез. Батюшка отец Михаил, с белой бородой и добрыми-предобрыми глазами напоминал Юрасику, как ласково называла его прабабушка, волшебника из сказки братьев Гримм, которую она частенько читала ему на ночь.

Прабабушка была потомственной дворянкой. Да-да. Когда-то, давным-давно, ее отец еще перед революцией 1917-го был помещиком в этом селе. И было у прабабушки шесть братьев. В десять лет она осталась сиротой. Сперва умер отец. Затем мама. А потом началась революция. Тетка забрала прабабушку и увезла в Среднюю Азию, ее братья разлетелись и растерялись в кровавом вихре революции и Гражданской войны. Говорили потом, что кто-то из них воевал под знаменами барона Врангеля в Крыму, а кто-то сражался в полках Фрунзе…

Впрочем, Юрка об этом почти ничего не знал. Когда прабабушка вспоминала свое далекое детство, ему казалось, что истории эти взяты из сказок, которые он так любил слушать, засыпая под тихий, мерный голос бабули. Юрка сладко спал, а бабушка шла под образа и тихо молилась перед образом Пресвятой Богородицы – семейной реликвии, чудом сохранившейся в этой избе, построенной ее покойным мужем Федором, погибшем в 1943-м под Одессой.

Вот это детство и всплывало почему-то в памяти Юрки, когда он глотал горькую «окаянную» под зонтиками «Паруса» – старого кафе.

А все из-за того, что зазноба его вышла замуж и уехала куда-то в свадебное путешествие, то ли в Италию, то ли в Венгрию – какая разница!

Ребята, сочувствуя горю друга, усердно «поддерживали» его очередной «соткой», после чего отводили под руки домой. А он по дороге приговаривал заплетавшимся языком: «Так зачем, друганы, зачем она мне слала ту дурацкую колбасу с пряниками?! Зачем, скажите на милость?..»

А ночью во сне Юрке явилась прабабушка. Она шла по полю, позади на лошади  в бричке ехал отец Михаил и улыбался своими небесными глазами.

– Бабушка, бабушка, это я, Юрась! – пытался кричать он. Но голос тонул в водочном перегаре и какая-то мутная грязь, в которой он стоял, не пускала его.
– Бабуля, родная, погоди, и я с вами!..

Но лошадка удалялась по цветочному лугу.

Юрка напрягся изо всех сил. Лицо было мокрым то ли от хмельного пота, то ли от слез. Он вскочил и долго еще сидел на кровати своей одинокой «гостинки».

Утром он пришел в храм.

Сергей Герук