Рассказы сельского священника.

– В то время, лет 20 назад, я только начал свое священническое служение в бывшем  сельском мебельном павильоне, переоборудованном под церковь, – продолжил свой рассказ батюшка, разливая по гостевым кружкам чай. – Тогда мне голова  сельсовета сказал: «Служи, батюшка, пока здесь, а там с Божией помощью тебе каменный храм построим». Годы, сами знаете, какие были 90-е? Бедные, можно сказать, полуголодные. Тогда люди из Киева приезжали, чтоб на заброшенных колхозных полях растить картошку, а потом на «кравчучках» (так назывались, кто из молодежи не знает, хозяйские большие сумки на колесиках) домой на электричках увозили.

Голова сельсовета умер давно, не сумел помочь со строительством нового храма. Так мы 17 лет в том деревянном неотапливаемом павильоне и прослужили, пока с Божией помощью не построили наш красавец-храм в честь Архистратига Божьего Михаила. И утвари служебной у меня поначалу не было. Чаша для причастия алюминиевая, подсвечники самодельные деревянные, иконки – фольга с выцветшими бумажными цветочками – какие бабушки сельские поприносили из дому. Да-а… Трудновато было…

Зато благодать какая! На клиросе три моих певчих, всем за 70 было, Царство им Небесное, голосили как умели. Да и сам я лишь постигал премудрости Богослужения. И прихожан нас было всего ничего, человек 10-15, старушек в основном. И каждая старалась всех своих родственников в синодик написать, по-нашему – в «громадку» – книжицу для поминовений о здравии и за упокой. Конечно, суеверий много было. Например, когда я начинал Причастие, мои «девчата» тут же извлекали из карманов конфеты и одаривали друг друга со словами: «Помолись, Марфа, за моего покойного Василия». А та отвечала: «А ты, Мария, за моего убиенного на войне Петра…» Лишь лет через пять сумел я этот местный «обряд» искоренить.

И была у нас на приходе такая баба Зина, очень «набожная». «Посмотрите, батюшка, – указывали мне на нее прихожанки, – как Зина молится! Она ж поклоны бьет и на  коленях  всю службу стоит в уголке, смиренная какая! А как постится! По пятницам одну святую воду да просфорку сухую потребляет…» Ну, думаю, значит, раба Божья. Так думал, пока она на исповедь не пришла. И давай мне «исповедовать» своих соседей: кто ворует, а кто пьет, а кто гуляет. Говорит: «Все нехристи вокруг!» «А Вы?» – спрашиваю. «А я – великая  грешница, молюсь за них день и ночь», – отвечает. Стал я ей толковать-растолковывать, но она и слушать меня не хочет. Да-а, думаю, послал мне Бог «святую» овечку…

И вот стою в алтаре перед Литургией у жертвенника, частички вынимаю о здравии и за упокой. Громадки моих «девчат» я знал чуть ли не наизусть. Тут и бабы-Зинины среди прочих. Смотрю, в списке «О здравии» у нее два имени внизу красным карандашом вычеркнуты, а в списке «За упокой» эти же два имени появились. Никто вроде не умирал у меня в селе, может, кто-то из родственников ее в одночасье помер – Иван и Катерина. Хотел было их помянуть за упокой, да рука как-то сама остановилась, думаю, на исповеди ее и спрошу.

На исповеди баба Зина, как всегда, говорила о себе как великой грешнице, а по сути толком  – ничего. Спрашиваю: «Всех прощаете?» Она: «Бог их всех  простит, и я прощаю».  И снова какое-то сомнение у меня в душе. Говорю ей: «Баба Зина, я пока вас исповедовать не буду, а после службы поговорим».

Закончилась служба, баба Зина в своем «монашеском» черном наряде выходит из угла. А я и спрашиваю, развернув громадку: «Это кто у вас умер: Иван и Катерина?» Опустила глаза, молчит. Я снова ей: «Раба Божья Зинаида, кого вы «за упокой» вписали?» А она и отвечает тихо так: «Сватов моих, безбожников». «Погибли, что ли?» – еще строже спрашиваю. Она: «Погибли они духовно, душами в аду горят, а телами по земле ходят…» «То есть как это?!» – «Они безбожники, меня обозвали “замоленной дуройˮ и “ряженой богомолкойˮ… Так лучше за них за упокой молиться…»

Я так и обомлел, говорю: «Вы ж православная христианка, а поступаете как колдунья или сумасшедшая! Правильно вам сваты сказали! Немедленно исправьте все и идем под епитрахиль на исповедь, ведь это – великий грех!» И что вы думаете? Заплакала она так горько, развернулась и ушла из храма…

Проходит месяц, второй – нет моей «святой» овечки. Спрашиваю у прихожанок, где, мол, Зинаида. Они  отвечают – в Почаев уехала, она там – на кухне послушницей. Ну, думаю, даст Бог, Матерь Божья ее вразумит. И сам молился о ней ежедневно.

И вот приходят ко мне прихожане и говорят: «Зинаида помирает, Вас зовет». Взял я Запасные Дары и пошел к ней домой. Она сама жила, а ее дочь Клавдия в Запорожье. Ездила она к дочери и стала там «проповедовать». И, видимо, достала их так, сватов своих, что те ей и высказали все в лицо. Были они людьми простыми, всю жизнь на заводе проработали.

Не буду пересказывать последнюю беседу нашу, а тем более – предсмертную исповедь (разглашение Тайны Исповеди строго карается Церковью). Только покаялась моя «святая» овечка, во всем покаялась.

Теперь на могилке ее красивый памятный крест с портретом в черном платочке и надпись: «От любящих дочери, зятя и сватов». 

Вот такая история, братцы…

Записал Сергей Герук