Двадцать девятая ступень «Лествицы» преподобного Иоанна, игумена Синайского.

Под влиянием светской литературы и киноматографа многие люди бесстрастие отождествляют с нечувствием, равнодушием, апатией, но, как объясняет один из первых теоретиков монашеской аскезы Евагрий Понтийский, бесстрастие – это не бесчувствие, а независимость и стойкость, свобода от внешних влияний. Также бесстрастие не следует путать с беспристрастием, всего лишь с трезвым и незаангажированным взглядом на окружающий мир. О беспристрастии речь идет в самом начале, на второй ступени Лествицы. Бесстрастие – это вершина совершенства, на которой восседает Сам Бог. Преподобный Иоанн Лествичник сравнивает бесстрастие с небом, украшенным звездами добродетелей, а потому христианин, достигший бесстрастия, смотрит на все происходящее как бы с небесных высот и все лукавство злых духов воспринимает как детские забавы: «Великолепие тверди суть звезды, а украшение бесстрастия – добродетели; ибо бесстрастие, как я думаю, не что иное есть, как сердечное небо ума, которое все коварства бесов считает за детские игрушки».

В Древнем Патерике приводится множество примеров бесстрастия. Например: «Авва Антоний сказал: “Я уже не боюсь Бога, но люблю Его, ибо любы вон изгоняет страх (1 Ин. 4:18)”». «Говорили об авве Данииле в Скиту: когда пришли варвары и братия убежали, старец сказал: “Если Бог не печется о мне, для чего мне и жить?” И он прошел среди варваров, а они не видали его. Тогда сказал он: “Вот, Бог хранил меня и я не погиб! Теперь и я должен сделать по-человечески и бежать, как и отцы”». «Пришли некогда разбойники в монастырь некоторого старца и сказали ему: “Мы пришли взять все, что есть в келье твоей”. Он же сказал: “Что вам угодно, чада, то и берите”. Итак, они взяли все, что нашли в келье, и отошли. Но забыли они только денежный кошелек, который там был сокрыт. Взявши его, старец погнался за ними, крича и говоря: “Чада! Возьмите, что вы забыли в келье”. Удивившись злотерпению старца, разбойники возвратили все в келью и раскаялись, говоря друг другу: “Человек этот Божий!”» «Шел однажды авва Макарий из скита в Теренуф и на пути зашел ночевать в капище. В капище находились древние языческие трупы. Старец взял один из них и положил его себе под голову вместо подушки. Демоны, видя такую смелость его, позавидовали и, желая устрашить его, кликали, будто женщину, называя ее по имени: “Такая-то, иди с нами в баню!” А демон из-под Макария, как будто мертвец, отвечал им: “На мне лежит странник, я не могу идти”. Но старец не устрашился, а смело ударил труп и сказал: “Встань, если можешь, ступай во тьму!” Демоны, услышав сие, громко закричали: “Победил ты нас!” – и со стыдом убежали».

Пока христианин чрезмерно занят земными заботами, унывает от телесных болезней, раздражается из-за мелочей, не может с помощью разума контролировать свои чувства и при малейшем испытании забывает о Боге, то еще далек от бесстрастия: «Истинно бесстрастным называется и есть тот, кто тело свое сделал нетленным, ум возвысил превыше всякой твари, все же чувства покорил уму, а душу свою представил лицу Господню, всегда простираясь к Нему, даже и выше сил своих».

Человек, достигший бесстрастия, прежде смерти и воскресения живет вечностью, ибо он воскресает душой прежде воскресения тела и совершенно знает Бога: «Некоторые говорят еще, что бесстрастие есть воскресение души прежде воскресения тела; а другие - что оно есть совершенное познание Бога, какое мы можем иметь после Ангелов».

Достигшие такого совершенного состояния, во избежание кривотолков и ненужной суеты, всячески его скрывают: «Сие совершенное совершенных несовершаемое совершенство, как сказал мне некто, вкусивший оного, так освящает ум и исхищает его от вещественного, что часто, впрочем, по достижении сего небесного пристанища, от жизни в теле восхищением на небо возносит к видению. О сем говорит псалмопевец, который, может быть, собственным опытом познал это: Яко Божии державнии земли зело вознесошася (Пс. 46:10). Таков был и тот египтянин, который при молитве с другими не мог оставлять надолго простертыми рук своих к небу».

Степень бесстрастия, как и других добродетелей, может быть разной: «Между бесстрастными один бывает бесстрастнее другого. Ибо иной сильно ненавидит зло, а другой ненасытно обогащается добродетелями». Великую цену имеет бесстрастие, связанное с целомудрием тела: «И чистоту называют бесстрастием, да и справедливо, ибо чистота есть начало общего воскресения и нетления тленных».

Преподобный приводит разные примеры бесстрастия: «Бесстрастие показал написавший: …ум Господень имамы (1 Кор. 2:16). Бесстрастие показал египтянин оный, сказавший: “Я уже не боюсь Господа”. Бесстрастие показал и тот, кто молился, чтобы опять обратились на него страсти. Кто прежде будущей райской светлости удостоился такого бесстрастия, как cириянин оный? Ибо Давид, столь славный между пророками, говорит ко Господу: Ослаби ми, да почию (Пс. 38:14), - а сей подвижник Божий взывал: “Ослаби ми волны благодати Твоея”».

Чтобы лучше объяснить, что такое бесстрастие, он сравнивает его с действием страстей: «Та душа имеет бесстрастие, которая приобрела такой же навык в добродетелях, какой страстные имеют в сластях (страстях)». И далее приводит конкретные примеры: «Если верх объедения состоит в том, что человек принуждает себя на принятие пищи, когда и не хочет есть, то верх воздержания – в том, чтобы и при алкании неповинную плоть свою удручить воздержанием. Если предел блуда есть то, когда кто похотствует при виде животных и даже бездушных созданий; то предел чистоты состоит в том, чтобы ко всем иметь такое же чувство, как к предметам неодушевленным. Если крайняя степень сребролюбия есть то, когда человек не может перестать собирать богатство или не насыщается им; то высота нестяжания состоит в том, чтобы не щадить и тела своего. Если крайним пределом уныния считается, когда кто и в покое ко всему не имеет терпения; то верхом терпения справедливо называется то, если человек, находясь в утеснении, считает себя имеющим отраду. Если пучину гнева означает то, когда человек и наедине гневается; то глубина долготерпения показывается в человеке, когда он пребывает в равном спокойствии и в присутствии, и в отсутствии злословящих. Если крайнее тщеславие есть, когда человек, не видя при себе никого, кто бы его хвалил, обнаруживает тщеславные поступки; то признак совершенного нетщеславия есть, чтобы и при посещениях других никогда не окрадываться тщеславною мыслию. Если знак погибели, т. е. гордости, есть, когда кто возносится и малыми и незначительными делами; то спасительный признак смирения есть смиренно думать о себе и при великих начинаниях и совершенствах. И если знак совершенного порабощения страстям состоит в том, что человек скоро повинуется почти всему, тайно всеваемому от бесов; то почитаю за признак святого бесстрастия, когда кто может неложно сказать с Давидом: уклоняющагося от Мене лукаваго не познах» (Пс. 100:4), - и не знаю, как он пришел, и зачем приходил, и как ушел; я ко всему такому стал нечувствителен, будучи весь соединен и уповая всегда быть с Богом».

В состоянии бесстрастия христианин становится богоносцем: «Кто сподобился быть в сем устроении, тот еще во плоти имеет живущего в себе Самого Бога, Который руководит его во всех словах, делах и помышлениях. Посему таковой через внутреннее просвещение познает волю Господню, как бы слыша некоторый глас, и, будучи выше всякого человеческого учения, говорит: когда прииду и явлюся лицу Божию? (Пс. 41:3). Ибо не могу более сносить действие сего вожделения, но ищу той бессмертной красоты, которую Ты даровал мне прежде сего брения». «Но что много говорить? Бесстрастный не к тому живет себе, но живет в нем Христос (Гал. 2:20), как сказал подвигом добрым подвизавшийся, течение скончавший и веру православную соблюдший (2 Тим. 4:7)».

Некоторые думают, что они уже достигли бесстрастия, не ощущая, например, блудной брани, но легко воспламеняются гневом, оправдывая себя справедливыми причинами. Однако нельзя достичь бесстрастия тому, кто не преуспел во всех добродетелях. Если какой-либо добродетели не хватает, то это еще не бесстрастие: «Из одного камня не составляется царский венец; так и бесстрастие не совершится, если вознерадим хотя бы об одной какой-либо добродетели».

Наиболее действенным побуждением к достижению бесстрастия должно быть желание достичь Горнего Иерусалима. Чтобы преодолеть стену, которой этот святой город окружен, нужно очистить себя от грехов и страстей: «Представляй себе, что бесстрастие есть небесная палата Небесного Царя. Многие обители суть селения внутри сего града, а стена горнего оного Иерусалима есть прощение согрешений. Поспешим, братия, поспешим, чтобы получить вход в чертоги оной палаты. Если же, о бедствие, удерживает нас бремя греховных навыков, или самое время, то постараемся по крайней мере не лишиться одной из обителей близ сего чертога. Если же еще храмлем, или немощствуем, то всячески потщимся хотя внутрь стены оной войти. Ибо кто прежде кончины не успеет войти туда, или, лучше сказать, кто не перейдет этой стены, тот водворится в пустыне бесов и страстей. По сей причине некто в молитве своей говорил: Богом моим прейду стену (Пс. 17:30); и другой пророк говорит от лица Божия: Не греси ли ваши разлучают между вами и Мною? (Ис. 59:2). Итак, разрушим, други, сие средостение ограды, которое мы по безумию нашему преслушанием соорудили. Потщимся еще здесь избавиться от греховного долга, ибо во аде нет могущего исцелить. Братия, оставим попечения, ибо мы записались в число свободных от попечений. Невозможно ни падением, ни временем, ни тяжестию бремени извиняться; ибо тем, которые прияли Господа чрез возрождение св. крещением, дал Он область чадом Божиим быти (Ин. 1:12), и глаголет: упразднитеся и разумейте, яко Аз есмь Бог (Пс. 45:11) и бесстрастие. Слава Ему во веки веков. Аминь».

В завершении своего рассуждения о бесстрастии преподобный Иоанн Лествичник утверждает, что благодаря бесстрастию человек не только освобождается от грязи страстей, но с помощью чистой одежды любви поставляется наравне с ангелами и святыми: «Блаженное бесстрастие восставляет убогий ум от земли на небо, и воздвигает сего нищего от гноища страстей (1 Цар. 2:8); всехвальная же любовь посаждает его со князи, с Ангелами святыми, с князи людей Господних (Пс. 112:8)».

Архимандрит Маркелл (Павук)