Отвечает протоиерей Владимир Пучков.

Давайте для начала разберёмся, что заставляет человека реагировать на происходящее в мире.

Перво-наперво – осведомлённость. И здесь вполне уместно обратить внимание на то, кто и как информирует нас о происходящем в мире. Бóльшую часть потребляемой нами информации мы черпаем из СМИ и интернета. А теперь укажите мне настолько независимый телеканал, газету, интернет-ресурс или канал в мессенджере, который с полной уверенностью можно было бы назвать объективным в плане подачи информации, который информировал бы пользователя ровно обо всём, что известно о происшествии или катастрофе, не подтасовывал и не утаивал бы факты, не выдавал бы собственные выводы за объективную оценку и не ставил бы перед собой задачу сформировать у читателя (зрителя) конкретное отношение к произошедшему. На логичный вопрос «А разве такие бывают?» я с чистой совестью отвечу: нет. Откровенно говоря, в честные и беспристрастные СМИ не верим ни я, ни вы. Так чему же нам тогда активно сочувствовать? На что реагировать? На искажённую информацию? На «причёсанные» факты? На незаметно навязываемое чужое мнение? На чьи-то выводы, которые нам пытаются представить как единственно правильные? Наша реакция, независимо от степени искренности и активности, будет в лучшем случае реакцией на чью-то личную правду. А в худшем – не на правду вовсе. И хорошо ещё, если это не будет заранее продуманная кем-то реакция на сознательную манипуляцию.

Однако ладно, предположим невиданное: новость оказалась правдивой. Что в нас реагирует на неё? Сфера чувств и эмоций. Нам либо жаль кого-то до слёз, либо мы злимся до скрежета зубовного. Либо задыхаемся от возмущения. И в этот момент мы свято верим, что ещё не до конца очерствели. Вот, в нас горит неравнодушие. Нам не всё равно, для нас есть разница! Впрочем, следует заметить, что реакция наша, как правило, тем более бурная, чем дальше от нас произошедшая трагедия, чем меньше в этот момент зависит непосредственно от нас. Потому что на самом деле неравнодушием мы называем дешёвую сердобольность и сентиментальность, которой всегда легче повозмущаться или поплакать, нежели реально помочь. Если сомневаетесь, проверьте себя: вы сможете пройти мимо прохожего, остановленного в тёмном закоулке хулиганами? А мимо бомжа, валяющегося в луже собственной блевотины без явных признаков жизни? Вы всегда притормаживаете, когда видите на обочине дороги сломавшийся автомобиль? Вы точно вступитесь за коллегу, ставшего объектом интриг и клеветы? Или, может быть, встанете на сторону человека, подвергшегося обструкции и травле? Нет? Тогда никакого неравнодушия в вас нет. Как нет ни любви к правде, ни обострённого чувства справедливости, ни милосердия, ни нетерпимости к неправде.

Вот поэтому так легко сочувствовать африканским детям, терпящим жажду, или заложникам террористов, или жертвам обстрелов. Но так трудно первым прекратить вражду с соседом по лестничной клетке, перестать пререкаться с начальником, не быть инициатором семейных ссор, простить многолетние обиды тёще, не придираться к детям…

А между тем всё это и составляет ту самую «свою жизнь». Да, со стороны может показаться, что, живя ею, мы как бы уходим в свою раковину, проявляем едва ли не преступное равнодушие к происходящему в стране и в мире. Но на самом деле, только научившись жить своей жизнью, мы сумеем по-настоящему сочувствовать и правильно реагировать на трагедии и беды современности. Тогда как без опыта «своей жизни» всё наше неравнодушие будет лишь дешёвым проявлением чувственности. Полностью бесполезным для окружающих и разрушительным для нас самих.