Какой он, Блаженнейший Митрополит Онуфрий? Мы читаем его интервью на актуальные темы, слушаем его проповеди во время богослужений, но, что знаем о нем самом? Только то, что содержат строки официальной биографии.

17 сентября исполнился месяц со дня интронизации нового Предстоятеля Украинской Православной Церкви, и как раз накануне этой даты состоялось его первое большое интервью церковным СМИ. Главные редакторы — православного журнала для молодежи «Отрок.ua» епископ Обуховский Иона, православных радиопрограмм на радио «Эра» протодиакон Николай Лысенко и информационного портала «Православие в Украине» Юлия Коминко побывали в гостях у Блаженнейшего Митрополита Онуфрия.

«Фирменный стиль» ответов Его Блаженства — легкий, с добрым юмором; приветливый, заинтересованный, открытый; немногословно мудрый и с готовностью спокойно обсуждать любую тему. Наша полуторачасовая эмоциональная беседа перетекала от одной темы к другой, и закончить ее пришлось не потому, что не хватило вопросов, а потому, что слишком быстро истекло время.

О детских годах и детских впечатлениях; о решении принять священство и о том, как дальше складывалась жизнь; о Черновцах, Джорданвилле, а теперь и Киеве; о расколе, интернете и реальных церковных проблемах, читайте в интервью. Источник «Православие в Украине».

Моего отца-священника уважали даже советские начальники

- Ваше Блаженство, мы знаем, что отец Ваш был священником. Были еще священнослужители у Вас в роду?

— Да, я родился в семье священника. Также был священником родной брат моего отца. Он служил в нашем селе, еще когда Буковина была оккупирована Румынией. Отец принял сан уже в советское время.

— Наверное, тогда было нелегко выбрать этот путь …

— Нелегко … Отец сначала работал заведующим складом в колхозе. Там столько всего — начиная от хлеба, продуктов всяких и заканчивая хозяйственными товарами — лопаты, грабли. Я к нему приходил, маленьким еще, лазил по тем складам — интересно было…

Отец не учился в семинарии, окончил пастырские курсы при епархиальном управлении. Были такие в 50-х годах. Мы, маленькие, и не знали, что он пошел на курсы. А потом принял сан.

Могу сказать, что отца у нас в селе очень уважали. Он много работал, и зарабатывал, я думаю, неплохо. Но все оставил и стал священником. За это его уважали все, даже советские начальники.

Служил он не в нашем селе. У нас тогда была один сельсовет, но разделенный: село, где я родился, называется Корытное, а второе — Бережонка. Вот в Бережонке он и служил. Многих крестил на дому, венчал. Люди ему доверяли.

Помню, как я, уже монахом, приезжал домой в гости, поздно вечером люди приходили к нему крестить детей. Подъезжает машина, из нее выносят ребенка, тихонько идут с ней в дом. А в доме уже все готово для крещения. Иногда и венчал ночью.

- Хватало у него времени на общение с вами, детьми?

— Общался, но свободного времени не так уж много было. Священник всего себя отдает людям, а для семьи остаются такие крошки — словно крохи со стола. Приходит он домой после богослужения усталый и изможденный. Надо просто терпеть, НЕ выворачивать его наизнанку — мол, говори с нами, рассказывай. Он, может, уже и языком едва двигает…

Но были времена, когда он нам рассказывал что-то из житий святых. Помню, маленьким еще был, то он рассказывал о святителе Василии Великом — бывший ученый, оставил все и пошел в монахи. И как становился он на молитву, солнце светило ему еще в затылок, а как кончал молитву, то солнце светило уже в лицо. То есть всю ночь он молился — от заката до восхода солнца. Так мне запомнилось это, что я тогда подумал: «Я таким хочу быть!» Потом об этом забыл, вырос таким, как и все дети…

Но в церковь я все время ходил. Не всегда с охотой, правда… (улыбается и держит паузу — ред.). Хотелось в футбол играть: в воскресенье в первой половине дня команды собираются, а мама: «В церковь, собирайся в церковь». Отец шел очень рано, мы не ходили с ним. Он вставал еще затемно, читал правило и затем шел, а мы уже к началу Литургии. Мама нас собирает, ведет, и было, что я сетовал: «Боже, так хорошо, ребята играют в футбол, а мне в церковь идти».

- Почему тогда, в такое время — расцвет атеистических настроений — Ваш отец принял решение стать священником, что на него повлияло?

— Я не могу сказать. Думаю, это был порыв его души, призвание. Если нет Божиего призвания, то никто не сможет это понести. Ведь он себя обрек на позор и поругание. Люди его очень уважали, но в обществе, в государстве тогда все говорили, что попы — это мракобесы и обманщики.

- Как вы, дети, воспринимали такое отношение к отцу?

— Да нас тоже не хвалили. Мы ходили в церковь, никогда от Бога не отрекались. Нас тоже обзывали, но мы терпели. А что было делать? Было такое время, что не было вариантов.

- Вы были пионером, комсомольцем?

— Честно говоря, не был ни пионером, ни комсомольцем. Моя классная руководительница была женой моего старшего брата, то есть человек не чужой. И как сказали, что будут принимать в пионеры, то я в тот день в школу не пошел и так в пионеры НЕ поступил. Но она меня заставила надеть галстук и ходить в нем, потому что ее и так упрекали: мол, за невестку попа…

И в комсомол я не вступал. Хотя нас в прямом смысле слова заставляли: вызвали в учительскую, ставили на колени (нас несколько было ребят, которые не хотели вступать в комсомол). Мы часами стояли на коленях…

— Сколько у вас детей было в семье?

— Четверо.

- Вы самый младший?

— Предпоследний (улыбается задумчиво). Нас было три брата и после меня младшая сестра.

Старший брат также стал священником. Уже года два, как он умер, и все остальные братья и сестра умерли, я один остался.

Когда я поступал в семинарию, то «сжег» за собой все мосты

- После школы, когда встал выбор жизненного пути, у Вас были колебания, что делать в жизни дальше?

— У меня были большие планы! Я себе так мечтал: поучиться в вузе, закончить его, а затем пойти в семинарию.

После школы окончил профессионально-техническое училище, потом пошел на подготовительные курсы в университет. Год проучился и поступил в Черновицкий технический университет на вечернее отделение. Днем я работал — надо же было на что-то жить, потому что отец не помогал. Не то что не мог помочь, мог, но не делал этого принципиально. Говорил: «Я вас вырастил, вы получили образование, теперь вы мне должны помогать, а не я вам». И не давал ни копейки. Поэтому я должен был работать. И работая днем, вечером ходил на учебу.

У меня откуда-то появилось страшное желание учиться! Хотя в школе учился, можно сказать, с нерадением. Окончил школу без «троек», но и сам не знаю, как, потому что никогда ни книг не было, ни портфеля — одна тетрадь у меня была на все случаи жизни.

А потом я с таким желанием учился … Работаю до 4-х или 5-и часов дня, прихожу домой, поем, в шесть начинались занятия в университете и до 23.30. Пока дойду домой — уже 12, пока улегся — полпервого. В половине седьмого вставать, и так — каждый день. Я спал, где мог — в троллейбусе, автобусе. Только сел — и сплю…

- Кем работали?

— Электриком. Сначала работал по монтажу слаботочных линий (окончил училище по этой специальности), а затем, когда поступил в университет, работал на ткацкой фабрике электриком.

Ну и учился. И учился везде! Приеду в деревню, сяду на печь, возьму книги и решаю задачки… Люди-то говорят, а я себе своим занимаюсь.

Окончил три курса университета и думал кончать еще два, но для этого нужно было перевестись или в Одессу, или в Киев и выбрать специализацию. Попробовал перевестись — не получается. А я не хотел учиться заочно, мне нравилось слушать лекции, отвечать на семинарах, лабораторные работы выполнять. И в университете я был среди лучших студентов, меня даже на радио приглашали выступать.

Сел я тогда на площади на лавочке и подумал: «А надо ли мне дальше учиться?» Все равно не буду по специальности работать, пройдет два-три года, и все забуду. Общеобразовательные дисциплины, которые я за три года университета изучил, в жизни понадобились — история, математика, химия, физика. А дальше проходить специализацию — зачем? И решил, что дальше не пойду. Оставил университет после третьего курса и поступил в семинарию.

- Это было время открытых гонений на верующих. У Вас не было сомнений, ведь молодым людям препятствовали поступать в духовные учебные заведения?

— Как вам сказать … Не было сомнений. Даже когда поступал в семинарии, то «сжег» за собой все мосты. Забрал из университета документы на продолжение обучения в высшем учебном заведении, и эти документы подошли для семинарии. Я выписался из города, снялся с воинского учета и уехал, не зная, поступлю или нет. Но возвращаться обратно не собирался, это было бы для меня трудно. Никто из моих друзей не знал, что я выберу такой путь — в семинарию пойду.

Решил так: если не поступлю, останусь в монастыре на каком-нибудь послушании, назад не вернусь. Но Бог дал, меня зачислили, и не пришлось использовать свой​​, таксказать, «планБ»(улыбается).

- Монашеский постриг Вы приняли за год до окончания семинарии, то есть, опять «сожгли мосты»?

— Монашеский постриг принял в 3-м классе семинарии. Я поступил сразу во 2-й класс, в 1969 году, а уже через год был зачислен в число братии Троице-Сергиевой Лавры. Тех, кто учился в семинарии, в братию принимали быстро. В конце 1970 года поступил в Лавру, а в марте месяце 1971 меня постригли.

— Как Вы вообще решили принять постриг?

— Да сам не знаю, как… Так быстро все получилось. Честно говоря, в своей жизни до семинарию я монахов живых не видел, монастыри все были закрыты. Но, наверное, такое было Божие призвание — иначе не объяснишь. Бог призвал меня, и я пошел.

- А были рядом с вами люди, которые становились для Вас неким духовным идеалом?

— В Лавре были иноки, которые для нас стали образцом жизни и служения Богу и Церкви. Особенно архимандрит Кирилл (Павлов). Он и сейчас жив, но болеет, ему 95 лет… Он был авторитетом не только для меня, для многих. Прошел всю войну, после войны поступил в семинарию, был очень смиренным, кротким монахом. Наверное, за то, что он всех любил, все его любили и уважали.

В Почаевскую Лавру я пришел как слуга и уважал всех. Ну, и они в ответ терпели меня

- Бурные события ХХ века — Великая Отечественная война, послевоенный голод, репрессии, хрущевские гонения — какими Вы их помните?

— Послевоенное время смутно помню, потому что родился уже при советской власти — в конце 1944 года.

Подъем послевоенный помню. Очень бедно жили люди, нищета была крайняя и еще и голод. Но… Не знаю, с чем это можно связать, но люди пели. Целый день ребята, девушки работают в поле, а потом идут по всему селу и поют! Рано не пели, потому выходили на рассвете, а вечером идут с работы, наработаются сильно, а всё равно поют.

Я считаю, что тогда была динамика на улучшение. Хоть и бедно жили, но движение уже шло. Люди это чувствовали, и, наверное, это давало им такой оптимизм.

- Знаете, Блаженнейший Митрополит Владимир когда в интервью тоже говорил именно об этом. Что люди пели — как по радостным поводам, так и по печальным. А сейчас все молчат. Как Вы думаете, что может Церковь сделать для людей, чтобы они…

— Запели?

- По крайней мере, захотели спеть…

— Думаю, что сегодня мир пошел немного другим путем развития. Современные средства коммуникации, информации загоняют человека в другую плоскость жизни — нереальную. Общение идет по интернету, скайпу. Одно дело, когда мы сидим и видим друг друга — может быть, не столько слов скажем, сколько поймем, ведь часто эмоции говорят больше слов.

А эта нереальная плоскость человека связывает. Нереальность — это некая ложь, а ложь — это грех, а грех связывает человека. Человек этого не осознает, он связан грехом, как узами, и не может расправить грудь и спеть.

- Несколько лет Вы были наместником Успенской Почаевской Лавры. Какой Вы запомнили Лавру?

— Почаевская Лавра — это монастырь, который многое пережил. Многое претерпели ее насельники в советское время: притеснения, гонения, попытки закрыть Лавру…

Когда я приехал туда, мне братия рассказывала, что им пришлось выдержать. В Москве, в Троице-Сергиевой Лавре, власть не могла себе этого позволить, а на периферии устраивала настоящий вандализм. При облавах братия пряталась, кто где мог. Всех, кого находили, тащили волоком к машинам, забирали, арестовывали, бросали в тюрьмы. Монахи в тюрьмах сидели.

И насельники Лавры выдержали все, они были истинные мужественные борцы за веру.

Я приехал, а там — почти все были герои (улыбается, продолжает рассказ живо и с юмором). Каждый — самородок: тут тебе и бриллиант, и аметист, и различные-различные драгоценные камни …

- И как Вам было там наместнику, среди такой казны?

— А я не предлагал себя им как авторитета. Пришел как слуга и уважал всех — и аметистов, и бриллиантов, и изумрудов. Ну, и они в ответ терпели меня…

Хоть каждый и был сам себе авторитет, и если надо было стоять за Церковь, то стоял каждый по-своему, но до смерти.

Сколько мог, я всегда ко всем относился с уважением

- Потом были Черновцы … Можете рассказать, какая она, православная Буковина?

— Думаю, все регионы имеют свою специфику. Так же и Буковина. Это — многонациональная область. Там живут украинцы, русские, румыны, молдаване, евреи, поляки, грузины. И традиционно все всегда жили в мире. Каждый свое держал, но по-житейски друг с другом не соперничали, помогали и жили дружно.

Вот когда началась перестройка, распад Союза, то на волне национализма стали расшатывать область: украинцы хорошие, а больше никто…

Тогда приходилось много прилагать усилий, чтобы показать, что все хорошие перед Богом. У Бога нет ни украинца, ни русского, ни американца, ни еврея, ни белоруса, а есть Его чадо. Есть творение Божие, и есть Творец. А то, что мы стали нациями, заслуга не добродетели и греха. Грех нам сделал разделение на нации. Вавилонская башня была плодом гордыни человеческой, и чтобы это безумие остановить, Господь смешал у людей языки. До этого все говорили на одном языке, друг друга понимали.

Когда на Афоне я был у одного отшельника — старца Иосифа в районе Великой Лавры. Мы общались: он греческом, а я — на русском, и между нами был переводчик. Мы поговорили, потом он покачал головой и говорит: «Э-э-эх, что с нами сделал грех! Нам теперь нужны переводчики… ».

Каждый хвастается, что его нация лучше другой. И предпочтительной перед Богом может быть не нация, а человек! Если нация будет единодушной в любви к Богу, то, конечно, будет приятно. Но Бог меня ценит не за то, что я украинец, или русский, или еще кто, а если я страх Божий имею, боюсь Бога. Если Бога слушаюсь, хочу творить волю Его, я приятен Богу. Если нет, то какой бы нации ни был, я буду самый последний.

И когда началось националистическое движение в Черновицкой области, я сколько мог пытался в этом не участвовать и людям всегда, где возможно было, говорил, что у Бога нет нации, у Бога есть Его творение. Он одинаково любит как негра, так и белого, как белого, так и желтокожего. И кто больше смиряется перед Богом, кто больше старается жить по заповедям, то для Бога будет лучшим.

И потихоньку все затихло. Какие-то небольшие всплески были, но люди живут в мире и согласии до сих пор.

- Удивительно, что слово о мире люди восприняли. Сейчас призывать к миру — это неблагодарное дело…

— Надо показывать примером. Священник должен проповедовать не только словом, а всей своей жизнью. Конечно, каждый человек должен так делать, но в первую очередь, это касается священнослужителей.

Я всегда старался, чтобы мои дела не расходились со словами, чтобы я не жил в двух плоскостях — одно говорю, другое делаю. Что говорю, то и стараюсь делать.

Сколько мог, я всегда ко всем относился с уважением; всех любил — насколько мог любить, помогал — насколько мог помогать. Люди видели, и это, думаю, действовало более слов. Человек на уважение всегда отвечает уважением.

- Вообще удивительно, как Вас верующие из Черновцов отпустили, после 24 лет Вашего управления епархией. Наверное, буковинской пастве это трудно было сделать…

— Как отпустили … Я и не отпрашивался. Как поехал зимой на Синод, так и не вернулся.

Когда в феврале была угроза нападения на Лавру, мне позвонили, позвали на Синод. Я отслужил в воскресенье, собрался и поехал. На Синоде определили мне нести послушание Местоблюстителя. В Черновцы уже не ехал, так и прожил в Лавре полгода. А потом избрали на эту должность.

О расколе: легко порвать — трудно залатать

- Ваше Блаженство, в Вашей жизни был пример удивительного примирения. Ваше общение с владыкой Лавром, ныне покойным Предстоятелем Русской Православной Церкви Заграницей. Расскажите, пожалуйста, об этом. Какой личностью был владыка Лавр, и что общего было между вами в духовных взглядах?

— Я познакомился с владыкой Лавром в 1995 году. Впервые в жизни я тогда поехал в Канаду. Находясь там, подумал: «Посмотрю на Америку хоть одним глазком». В Канаде открыл визу и поехал в Соединенные Штаты. От Торонто, где я останавливался в Канаде, надо проехать 90 км, и уже начинается Америка. И с той стороны — Джорданвиль, где расположен Троицкий монастырь РПЦЗ.

С одним боголюбивым человеком мы поехали в Джорданвилль, и на ночевку я остался в монастыре. Тот человек, который меня возил, был прихожанином Русской Православной Церкви Заграницей, лично знакомым с владыкой Лавром и он предупредил владыку, что я приеду.

Меня оставили обедать в трапезной. Сижу, ем, а монахи рассматривают меня: то один пробег туда-сюда, то второй, то третий. Они как себе представляли монахов из Советского Союза? С автоматом под рясой, с партийным билетом в нагрудном кармане …

После ужина ко мне в келью пришел владыка Лавр, настоятель Джорданвильского монастыря. Он был взволнован и спешил куда-то. Задал мне несколько простых вопросов и побежал. Утром я поехал в Нью-Йорк посмотрел храмы, город и поздно вечером снова вернулся в монастырь. Когда утром следующего дня уезжал из Джорданвилля, владыка Лавр пришел меня проводить, он был совсем другим. Не спешил, говорил спокойно, проводил меня к машине, где мы с ним попрощались.

С тех пор, когда я приезжал в Америку или Канаду, то мы с ним созванивались и встречались обязательно. Бывало такое, что я находился в Канаде, в Америку не ехал, то он приезжал специально, мы встречались, разговаривали.

Разные были у нас беседы, но никогда мы не говорили об объединении Церквей, хотя все равно наши темы ходили вокруг этого. А когда сдвинулся с места вопрос об объединении Зарубежной Церкви с полнотой Русской Церкви, то владыка Лавр захотел, чтобы в делегации, которая будет объезжать все континенты, где есть присутствие Русской Зарубежной Церкви, и я был. Поэтому в составе группы Московского Патриархата мы объехали Европу, Америку, Австралию. Не жалею об этом опыте, хотя было некое чувство страха — что мы приедем, а нам скажут: «Москали пришли, ну, убирайтесь отсюда! Вы все партийные, вы все коммунисты ». Но такого не было. Служили, почти везде мне поручали говорить проповеди, и ни оскорбительного слова нам никто не сказал.

- Владыка, Вы затронули тему объединения Церквей. А можно вопрос относительно украинского раскола? В 1992 году, когда он произошел, Вы были совсем молодым архиереем, всего 2 года после хиротонии. Сейчас 20 лет прошло, Вы уже имеете опыт и видите ситуацию с другой стороны. Как Вы считаете, какие факторы необходимы для преодоления раскола?

— Знаете, когда Спаситель молился в Гефсиманском саду, то говорил: «Да будут все едины».. Сам Господь хотел, чтобы все были едины, но этого не произошло. Такие мы упрямые люди …

И мое желание есть, чтобы все были едины, но единство должно быть во Христе. Если оно будет не во Христе, а на каких других основаниях, то какие бы они ни были, единства не будет. А во Христе единство может быть, но оно очень тяжело творится. Легко порвать, а трудно залатать.

- Что каждый из нас, духовенства и верующих, должен делать на своем уровне, чтобы способствовать восстановлению единства?

— Думаю, для того, чтобы восстановилась единство, каждый должен заботиться о своем личном спасении. Тогда, может, эта идея будет максимально воплощена.

Но считать, что все объединятся — это нереально, это утопия. Максимальное объединение может быть, когда наибольшее количество людей присоединится ко Христу. А это возможно лишь при условии, что каждый из нас в первую очередь заботиться о своем спасении.

Как пастырь я должен думать и о тех, кто заблудился, но прежде всего, я должен заботиться о тех, кто в лоне Церкви. У нас часто бывает: в лоно Церкви загнал, как в концлагерь, закрыл ворота и пошел других искать, а эти здесь погибают от голода.

Первейшая задача Церкви — заботиться о тех, кто у нее есть, чтобы они чувствовали себя хорошо, чтобы росли духовно. Нас много, и все мы находимся на разных уровнях духовного совершенства. Задача священника — понять, на какой ступеньке в духовном отношении находится человек, и помочь ему подняться на ступеньку выше.

Главная задача Церкви — помочь тем, кто внутри ограды церковной, становиться лучше. А потом уже, если еще остается энергия, ловить тех, кто бегает по пустыне …

Мы должны делать то, что мы можем. А уж насколько наполнятся наши храмы людьми, это все в воле Божьей!

- Как тогда Церковь должна осуществлять миссию, если едва ли не у каждого священника очень много прихожан, и сил благовествовать просто не хватит?

— Священник благовествует еженедельно, каждый праздник, и двери Церкви открыты для всех. Кто хочет — может прийти и послушать благовестия.

Благовествовать — это не значит, что священник должен в воскресенье или в праздник бежать на базар, когда там полно народу, или в субботу на стадион, когда там футбольный матч. Благовестие совершается в храме. И Спаситель, когда ходил по земле, в основном, заходил в синагогу, где собираются верующие люди, и там проповедовал. Бывало такое, что где и в пустыне проповедовал, но люди шли к Нему слушать и Он для них говорил. Обратите внимание, что не Христос шел к людям, а люди шли ко Христу.

Можно сказать: а почему бы священнику не последовать туда, где его не ждут? Дело в том, что я могу пойти в любое место, но для человека, который не хочет меня слышать, я не принесу никакой пользы, хотя и буду говорить наиболее полезные и добрые слова. Если человек готов принять слово Божие, он идет, ищет, где бы его услышать. А идти ловить тех, кто не хочет слушать, то это просто «работать без КПД». Человек должен быть готов принять слово.

А священники все время благовествуют — в храмах.

- Какие проблемы в нашей Церкви являются реальными, а какие, на Ваш взгляд, надуманные?

— Реальные проблемы в Церкви — это приумножение греха среди людей, в том числе церковных. Верующие, живя в этом мире, приобщаясь к этому миру, загрязняются грехом.

И вторая проблема Церкви в том, что сегодня люди дошли до такой степени духовной деградации, пытаются узаконить те правила, которые Бог осуждает. Этого не должно быть.

Надуманны, на мой взгляд, такие проблемы, как, например, материальное обогащение духовенства, храмов. Можешь построить красивый храм — построй, не можешь — построй меньше. А так — все, что имеет цену только в земной жизни, не должно быть для нас проблемами.

- Ваше Блаженство, иногда приходится бывать на периферии – в селах, небольших городах. Есть определенные проблемы — мало людей в храмах. Ранее, в начале 1990-х, людей в церквях было много. Как снова наполнить наши храмы, как вообще поддержать людей на отдаленных приходах? Что Вы, как Предстоятель Украинской Православной Церкви, видите среди главных задач на ближайшее время, чтобы поддержать церковную жизнь?

— Люди оставляют храм тогда, когда приобщаются к стихии этого мира, стремятся попасть в струю современной жизни, обогатиться, занять высокую должность. Они думают, что в миру они найдут больше для себя, чем имеют в Церкви. Это отрывает от Церкви.

Церковь не обещает земных капиталов, но обещает богатство вечное. Назначение человека — не земная жизнь, а Царство Небесное. Земной путь — это короткий срок, в который мы должны максимально проявить свою любовь к Богу — в испытаниях, различных искусах. А водоворот земной жизни закручивает людей, и они забывают о своем предназначении. Начинают гоняться за призраками богатства, славы и оставляют Церковь.

Мы должны делать то, что мы можем. А уж насколько наполнятся наши храмы людьми, это все в руках Божиих, ведь Сам Бог ведет человека к спасению. Мы просим, чтобы Он был милостив ко всем нам, но каждый получает милости столько, сколько способен вместить.

Об иностранных языках, интернете и мобилизации

- И напоследок несколько коротких вопросов. Какой святой для Вас особенно близким?

— Я всех святых люблю. Но если взять творения святых отцов, их наследство, то мне очень нравятся святители Василий Великий и Игнатий Брянчанинов.

Люблю своих небесных покровителей, которые молятся за меня перед Богом. Уважаю преподобного Сергия, который меня принял в свою обитель, когда я был «поношением для мира и в уничижении у людей».

И преподобным Киево-Печерским благодарен, что они также покрывают своими молитвами меня, грешного.

- Какое у Вас любимое место в Украине и в мире?

— Такого места, куда бы хотел мысленно более всего, нет. Но уютно мне там, где я родился — в ​​Черновицкойобласти, люблютамбывать.

В мире тоже нет такого места, кроме Афона и Иерусалима. Много раз был в Америке, Канаде, Германии, в Австралии однажды. Каждый континент и страна по-своему красивы, но это земля.

- Когда Вы изучили английский?

— Решил изучить, когда впервые попал в Канаду. У меня была определенная база — и из школы, и из университета, семинарии, академии. Но нас так учили, что говорить мы все равно не могли. Хотя потом, когда я уже начал изучать язык, правила мне понадобились.

В самолете в Канаду мне подсел какой канадец, начал со мной разговаривать, я даже пару слов то там ему ответил. Мозг мой, помню, тогда работал так, что вспомнил все, даже те слова, которые в начальных классах школы учил (смеется). Так я понял, что нужно знать язык, потому что тогда чувствуешь свободно. А как языка не знаешь, то путешествуешь, будто с мешком на голове.

- Еще какие языки знаете?

— Румынский, немного греческий. Греческий знал неплохо, но как нет практики общения, то знания забываются.

- Пользуетесь мобильным телефоном, интернетом, смотрите телевизор? Откуда вообще получаете информацию?

— Телевизор смотрю, мобилками пользуюсь эпизодически, сам не ношу. Интернет — очень редко, пользуюсь преимущественно распечатанными материалами, которые мне готовят.

А на телефоны у меня какая аллергия! В Троице-Сергиевой Лавре я нес послушание келейника Наместника, и мы должны были отвечать на звонки. Телефон так часто звонил, что у меня от него начался какой ток. С тех пор я пользуюсь телефоном, но так, чтобы его у меня не было.

В отношении интернета хотел бы сказать, что если надо по своим профессиональным обязанностям, то можно пользоваться, но столько, сколько нужно для работы. Но если это как хобби, то я бы советовал меньше туда заглядывать, особенно молодым людям. На них интернет оказывает весьма негативное влияние. Ко мне, как к священнику, обращается много людей, у которых дети серьезно болеют. Дети малые, не умеют себя контролировать и без меры сидят в интернете. С ними начинает происходить нечто непонятное, они отрываются от реальности, живут в виртуальном мире. От этого страдает психика, а также встречаются очень серьезные физические болезни.

Я бы советовал молодым людям больше читать — Священное Писание, книги, газеты, послушать того, кто говорит слово. А меньше пользоваться всеми этими электронными средствами.

- Ваше Блаженство, напоследок просим Вас сказать напутственное слово для наших читателей. Война заходит в наши дома через экраны телевизоров, через громкоговорители, сообщения в газетах. Люди начинают готовиться: приобретают оружие, учатся оказывать медицинскую помощь. Наверное, так же сейчас настало время для духовной мобилизации, и эта мобилизация не менее важна, чем военная. Что нам, христианам, нужно делать сейчас, какие черты в себе мобилизовать в первую очередь?

— Нам нужно себя духовно укреплять. Потому что времена непростые, ответственные. И каждый человек, кроме общих для общества испытаний, имеет свое личное искушение. Для того, чтобы пройти все испытания, человек должен быть духовно крепким, сильным. Эта крепость духовная дается через молитву. Хорошие дела — это тоже хорошо, но молитва важнее.

Надо, чтобы люди уделяли время для молитвы, лично обращались к Богу. В молитве человек может себя полностью реализовать: принести Богу и свое покаяние, и благодарение, попросить то, что ему нужно, чтобы Господь защищал его на всех тропах жизни. Все для себя человек может получить в обращении к Богу, поэтому молитве следует уделять особое внимание.