Православие.фм

Не разводилась. Не принято было. Только о жизни своей загубленной жалела...

В тот вечер отец Димитрий пригласил меня в гости. Я очень люблю навещать его семью. Матушка печёт свой фирменный пирог, и за чашкой чая (а иногда не чашкой и не чая) мы часами разговариваем. О Боге, Его Промысле, о церковной жизни, о разных людях и их судьбах. Батюшка знакомит меня со своими друзьями и прихожанами, и они рассказывают свои истории – грустные, радостные, поучительные.

Тогда за столом с нами сидела Ирина Николаевна. Я ее видела впервые. Женщина лет пятидесяти, немного грустная и молчаливая. Она почти не поддерживала разговор, но с удовольствием занималась с моей младшей дочкой Машей, у которой синдром Дауна. Та сидела у неё на руках и перебирала ее волосы.

В какой-то момент я начала жаловаться, что Машуньке скоро два года, а она почти не говорит, не ходит. Ирина Николаевна посмотрела на меня и вдруг сказала:

– Не надо, не расстраивайтесь. Вы такая счастливая. Вы даже не представляете, какая вы счастливая. Ловите эти моменты – моменты радости здесь и сейчас. Счастье – это то, что сегодня.

И замолчала…

Отец Димитрий ласково на неё посмотрел и положил на ее руку свою ладонь.

Но меня, честно говоря, это тогда немного покоробило. Вот сидит женщина, которая обо мне ничего не знает, не знает, как я живу. Но учит жизни…

А потом мне позвонил муж. Он тогда был в Москве и занимался ремонтом нашей квартиры. Говорила я с ним раздраженно. Мне хотелось, чтобы к моему возвращению всё было готово. Он не успевал, да и не мог успеть, хотя делал всё, что в его силах, даже больше. Я это понимала, но все равно нервничала, что-то высказывала, упрекала:

– А вот у других… А ты…

Я отключила телефон и кинула его рядом с собой на диван.

– Не надо, не злитесь, пожалуйста. Вы такая счастливая, – опять повторила Ирина Николаевна. – Я тоже была счастливой, но я этого тогда не знала…

И она начала рассказывать…

***

Ирина вышла замуж рано. В двадцать один год. Но это для нас сейчас рано. А в то время было нормально.

– Да и то, родители мне уже говорили: «Уже за двадцать, а все в девках. Смотри, все твои подруги понарожали давно», – вспоминала она. – Я и смотрела. Но женихов как-то не было. Только Митька – одноклассник бывший. Весь какой-то «серый», неказистый. Он за мной с пятого класса бегал. Хотя как бегал… Глазел, вздыхал в сторонке. Ну, ранец носил иногда. Стихи и записки не писал, как другие мальчишки своим избранницам. Стеснялся. Но все знали – влюблён в меня. Но какой-то незавидный кавалер. Родители его на стройке работали. Нищета нищетой.

Закончили школу, Митька так и вздыхал. Они с Ирой жили неподалёку друг от друга, так что часто виделись.

Однажды после очередного маминого упрёка, что останется Ирка старой девой и лучше хотя бы за Митьку пошла, раз лучше никто на неё не позарился, та от отчаяния сама подошла к парню на улице и сказала с вызовом:

– Ну что, женишься на мне?!

А он стоял, смотрел на неё и молчал. Не мог поверить в своё счастье.

– Онемел что ли? Или не хочешь?

Так они и поженились. Свадьба была скромной, без размаха. Не как у некоторых ее подруг. Ирины родители тоже были не богаты. О Митькиных я уже сказала.

***

Жили скромно. И в молодости, и потом. Не «хваткий» был Митя, не умел крутиться, не поспевал за стремительно меняющейся жизнью.

– Много раз я жалела, что вышла за него, – вспоминала в тот вечер Ирина Николаевна. – Тогда рестораны стали уже доступны. Другие своих жён нет-нет, а сводят. А мой меня – в пельменную. На большее денег не было. И радуется, смотрит на меня щенячьими глазами. Другой своей – шубу. А я в старом пальтишке задрипанном. Мама ещё до замужества покупала. Я ему про это пальто позорное, а он: «Ты такая красивая!». Меня это так раздражало! И хотелось в той пельменной ему тарелку прямо в лицо швырнуть. Пару на улице увидели, она с букетом роз красивым. Я ему: «Да, вот, мужчины какие цветы дарят!». А он отбежит, каких-то одуванчиков сорвет и протягивает. Лыбится, как дурак.

Всё Ирину в муже раздражало. И квартирка его маленькая, обшарпанная, куда он ее привёл и где с бабкой старой, храпящей жил. Другие кооперативные квартиры покупали, а они в «конуре» ютились. И мочой там воняло, и старым больным телом. Умерла вскоре бабка, а запах этот ещё долго Иру преследовал.

– Я о французских духах мечтала, подруга как-то похвасталась, муж ее привёз из-за границы. А тут эта вонь…

Раздражало, как Митя ел и мякиш хлеба в салат макал. Как вилка об зубы его стучала… Ирина вставала из-за стола и уходила в комнату.

Как жался к ней ночами и сопел в ухо…

Даже раздражало, как он с сыном их сюсюкался, как баба. Другие деньги зарабатывают, вертятся, шабашат. Туда-сюда. А этот со своей работенки домой спешит. Пеленки мокрые менять…

Не разводилась. Не принято было. Только о жизни своей загубленной жалела. Да и Митьку жалела. Преданного, как собака. И сын обожал его. От папы не отходил. Ирину это тоже раздражало.

Изменила несколько раз с одним знакомым. Женатым. Правда, не понравилось ей. Сама не знала, почему вдруг решилась. Жизни своей на зло, наверное.

– Ты что опять так поздно? – спросил после последнего ее свидания муж.

– В гостях была.

– А я тебе котлеток пожарил. Вон – на плите.

И так ей тошно стало. И от себя, и от любовника, от Митьки ее никудышного с его глупыми «котлетками»…

***

Так и жили… Серой никакой жизнью.

«Будет у неё шуба, которую она небрежным движением будет скидывать с плеч на пол, букеты роз кругом, любовь и настоящее счастье»

Вечерами Ирина смотрела романтические фильмы и мечтала, что прискачет ещё ее принц на белом коне, увезёт на какую-нибудь виллу. И будет у неё шуба, которую она небрежным движением будет скидывать с плеч на пол, букеты роз кругом, любовь и настоящее счастье. Или, на худой конец, денег заработает и оденется, как королева.

Но сама знала, что так не будет. Ушло ее время. Сгинуло в этой однокомнатной халупе с нелепым мужем под боком. И денег не будет. Негде взять.

А через десять лет умер Митя. Сердечный приступ. Не дождался скорой.

Вечером это случилось. Она делала с сыном уроки, Митя возился на кухне со своими котлетами. Охнул вдруг и опустился на пол. И сковородку выронил. Ее грохот Ира и услышала.

Умирал у неё на руках. Смотрел на неё ласково, улыбался через силу и успокаивал, говорил, что всё будет хорошо. Только вот котлеты не дожарил, чем же они ужинать будут.

– Но вон там суп в холодильнике. Я утром перед работой сварил. И в комод посмотри, там, рядом с зеркалом. Не сейчас, потом.

Впервые, наверное, за все годы Ирина чувствовала тепло, понимала, что теряет близкого человека. Что стали они одним целым давно. Как рука ее – Митька. Не обращаешь внимания всю жизнь на эту руку, а отрывают ее – тут и взвоешь. И плакала, плакала…

– Митенька, не уходи. Любимый…

Она даже не знала, откуда пришло это слово: «Любимый». Она никогда это мужу не говорила.

***

После похорон посидела Ирина с родственниками, поплакали. Все говорили положенные слова. Она молчала. А потом встала и вышла в коридор. Подошла к комоду, о котором говорил муж, открыла его. Там лежали французские духи. Такие, о которых она мечтала…

Сына Ирина отправила на время к своим родителям. Чтобы как-то развеялся, переключился.

– А сама я каждый вечер возвращалась в нашу маленькую квартирку и вспоминала, вспоминала… – говорила Ирина Николаевна. – Как смотрел на меня Митенька. Глазами своими голубыми. И сколько любви было в этих глазах. Одуванчики те… Пельменную… Как же я хотела вернуться туда – с Митей. Только тогда поняла, как тепло было, спокойно…

Вспоминала Ирина, как молодой ещё муж ухаживал за своей старой больной бабкой. Вечно брюзжащей и всем недовольной. Безропотно, ласково. И ни разу ее, Ирку, не упрекнул, что она помочь ему не хочет.

– Жалел он меня, ношу свою перекладывать на меня не хотел.

Как встречал ее с работы, с ужином. Как ночью сына качал, чтобы она поспала. Как обнимал ее ночами. И все ждал, когда она нежностью ему ответит. Как терпел ее колкости, ни разу грубостью на грубость не ответил.

– Знал, наверное, что я изменила ему. Но и тут ничего не сказал. Только слышала я, как плакал однажды ночью. Простил… Молча… Поздно поняла я, что как за каменной стеной жила. Счастье вот, рядом было. А я и не понимала.

И взгляд его последний вспоминала… Когда услышал муж, что она его «любимым» назвала. Счастливый…

– Только поздно уже было…

Ирина Николаевна замолчала…

– Не злитесь, Леночка, – сказала она через какое-то время. – Всё это мелочи, всё проходящее. Всё можно исправить и сделать – и ремонт, и другие мелочи. Нельзя исправить только смерть. Сейчас у меня всё есть. Я давно в администрации работаю. Квартира большая, шубы. На пол их скидываю, как когда-то мечтала… Духи вон французские. Но те, Митькины, до сих пор берегу. А почти двадцать лет прошло… И как я скучаю по той нашей квартирке. По запаху котлет. По теплу… Даже по бабке… Но ничего не исправить, ничего… Пропустила я своё счастье. Поздно поняла, что вот, рядом же было… Да… Всё можно исправить. Только смерть – нет. Любите, благодарите… Счастье – это то, что сегодня.

Елена Кучеренко