Поверьте, у каждого есть свой хрусталь,
Смотрите же – не разбейте.
Поверьте, у каждого есть свой хрусталь.
Там чисто, там чисто – вы пейте.

Вспоминаю, как я впервые познакомился с творчеством Ремарка. Это были 90-е годы. Мой возраст – 18-19 лет. Нечто среднее между подростком и юношей. В стране полная неразбериха. Кроме Бога и семьи, ты никому не нужен. Рушатся основы экономики и какие-то важные социальные фундаменты. Алкоголизм, наркомания, бандитизм. И посреди всего этого ты дитя, возрастающее в растерянном времени.

Как и многие, искал тогда якоря, за что зацепиться. Нужно было укрепить внутренний психический фундамент.

Как и во многих советских домах, были подписные издания. Тогда было очень модно иметь, к примеру, полное собрание сочинений Чехова, зачастую не открывая даже книг.

Я открывал. Надо было как-то осознать весь этот калейдоскоп, творящийся в реальности, и понять, что делать с миром, и с собой внутри себя, и с собой во взаимоотношении с этим миром.

Однажды мне на глаза в некоем подписном издании попалась толстая книга приятного светло-каштанового цвета с золотыми полосками. На обложке было написано «Эрих Мария Ремарк. Возвращение. Время жить и время умирать».

Соответственно, это были два романа Ремарка. Один назывался «Возвращение». Другой – «Время жить и время умирать». Я открыл первый и из любопытства начал читать. С первых же страниц я не смог оторваться от книги. Помню, что очень быстро, «запоем» прочитал один роман, потом второй. Потом много раз еще перечитывал. Они потрясли меня. Они были обо мне!

Такие же мальчики! Такая же растерянность. Такое же обрушение жизни, авторитетов и незнание, что делать дальше. Такая же кровоточащая болящая, заходящаяся в немом крике, как на картине Эдварда Мунка, душа.

И огромная, пронзительнейшая любовь к человеку, такое великое милосердие к человеку! И такие нежные, почти детские души героев.

В нынешнее воскресенье, 19 февраля, мы празднуем Неделю о Страшном суде. Хочется в это лихолетье, которое обрушилось на нашу страну и вообще на весь мир, вспомнить евангельское зачало, читаемое на Литургии в вышеупомянутый праздник (см. Мф. 25: 31–46). В нем фактически заключена вся суть христианского православного делания и мерило, коим мы будем судимы во время Второго пришествия Христова. Накормили ли мы голодного, согрели ли замерзшего, посетили ли мы узника в темнице и болящего в лечебнице, помогли ли мы им?!

Были ли мы милосердны ко всем, без исключения, людям на земле?

В чем суть произведений Ремарка? В чем их острая пронзительная христианская правда и боль за человечество, вытекающая из раненого сердца писателя, как кровь?

Немецкий мальчик, загнанный молотом идеологии в окопы, смотрел в прицел оружия и видел такого же французского, английского или русского мальчика, которые так же, как и он, были загнаны молотом идеологии в окоп по другую линию фронта. И, в сущности, они ничем друг от друга не отличались.

Как пел когда-то Юрий Шевчук: «Восемнадцать лет – это не много, когда ходишь по Тверской да без денег. И не мало, когда сердце стало, а от страны тебе пластмассовый веник».

В произведениях Ремарка чувствуешь всю эту нелепицу, всю эту кошмарную, катастрофическую, убийственную нелепость войны. Когда «хрустальные» мальчики принуждены убивать таких же ранимых «хрустальных» мальчиков.

Вспоминаю конец романа вышеупомянутого писателя «Время жить и время умирать» (кстати говоря, название нас отсылает к ветхозаветной Книге Екклесиаста: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать» (Еккл. 3:1–2)). Главный герой романа Эрнст Гребер, воюющий на восточном фронте в Советском Союзе, задыхается от бессмысленности войны. Его сердце ищет любви и милосердия. И он по вдохновению милосердия в конце книги выпускает советских партизан из-под ареста. И один из них убивает его. Такая вот христианская, уподобленная Жертве Христовой жертва человека – жертва «хрустального» мальчика, простого паренька. Заканчивается роман так: «Он не почувствовал удара. Только вдруг увидел перед собой траву и прямо перед глазами какое-то растение, полурастоптанное, с красноватыми кистями цветов и нежными узкими лепестками: цветы росли и увеличивались – так уже было однажды, но он не помнил когда. Растение покачивалось, стоя совсем одиноко на фоне сузившегося горизонта, – ибо он уже уронил голову в траву, – бесшумно и естественно неся ему простейшее утешение, свойственное малым вещам, и всю полноту покоя; и растение это росло, росло, оно заслонило все небо, и глаза Гребера закрылись».

Перед Неделей о Страшном суде мы празднуем Вселенскую родительскую (мясопустную) субботу. Мы желаем и молимся Богу о том, чтобы Он был милостив к нашим усопшим на Страшном суде.

Сколько в заупокойных записках будет воинов? Сколько будет там этих «хрустальных» мальчиков, убитых в расцвете лет?

Ехал по городу на автомобиле. На бигбордах – фотографии убитых воинов в память о них. Присматриваюсь: дети, это, в сущности, дети.

Сколько их еще ляжет в землю? Когда это всё кончится? Страшный суд грядет. Он обязательно будет.

Христос со страниц Евангелия и писатель со страниц романов говорят нам: не теряйте способности видеть в человеке человека. И будьте милосердны, как и Отец ваш милосерд: «Но вы люби́те врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым. Итак, будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд (Лк. 6:35–36).

Вне милосердия и любви только смерть. А жизнь только в милосердии и любви.

Протоиерей Андрей Чиженко