О прощении сказано много христианских проповедей и написано немало книг. И все-таки вопросы у нас остаются, и каждому приходится искать на них ответы самому, пусть и прибегая порой к помощи духовно опытных людей. Всегда ли прощение означает полное восстановление прежних отношений? А если не всегда, как узнать, на пути ли мы к прощению? Совместимо ли прощение с отстаиванием своих личных границ? Как быть, если простить не можешь, не в силах? Об этом рассуждают клирик собора Святой Живоначальной Троицы лейб-гвардии Измайловского полка в Санкт-Петербурге, известный церковный публицист протоиерей Константин Пархоменко и его супруга, семейный психолог Елизавета Пархоменко.
— В Новом Завете тема прощения возникает сразу, а Ветхому она что же — чужда?
Протоиерей Константин Пархоменко: Когда в Ветхом Завете говорится око за око, зуб за зуб (Лев. 24, 20), речь не идет о прощении обидчика, но это тем не менее шаг вперед по сравнению с добиблейскими представлениями о кровной вражде — за однажды нанесенную обиду мстили долго, могли убить не только самого обидчика, но и всех членов его семьи. Так что введенный Господом в Ветхом Завете принцип равного воздаяния, конечно, ограничивал зло. Но ни о каком прощении речи не шло. О прощении первым заговорил Христос. Это одна из любимых тем Спасителя, очень много поучений Христа, в том числе притч, связаны с ней. И Христос не просто учит, Он Своим примером показывает идеал прощения. Он никогда ни на кого не держит злобы и, даже умирая на Кресте, прощает Своих мучителей и убийц: Отче, прости им, не ведают, что творят (ср.: Лк. 23, 34). А Своей крестной смертью Он всему человечеству прощает все злодеяния, совершенные ранее. Впрочем, надо пояснить, что Он не вообще всем дарует такое прощение, а тем, кто примет Его как Искупителя и Сына Божьего.
Итак, человеку дается возможность начать жизнь заново. И бесконечно прощенный христианин, начиная свою христианскую жизнь, также должен простить другим людям. Об этом говорится в молитве, которую оставил нам Сам Христос — «Отче наш»: «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». В более древней версии было: «…как и мы простили должникам нашим». Древние христиане отталкивались от того, что они прощены и сами уже всем простили, что теперь они по-новому строят человеческие отношения. Но постепенно Церковь стала понимать, что, к сожалению, мы не дотягиваем до этого уровня — мы хотели бы простить, но пока только учимся прощать. Поэтому слово изменили, чтобы там отражалась вот какая мысль: «Прости нам настолько, насколько мы учимся прощать».
Когда я был мальчиком, у меня был друг, которого я очень любил. И однажды он надо мной посмеялся в присутствии компании дворовых ребят. Для меня это было ударом... Потом он много раз приходил ко мне, но я так и не смог наладить с ним общение. Я был далек от веры, и, помню, меня эта история ранила очень сильно. Мне было очень грустно, что я потерял близкого друга. Хотя, по правде говоря, потерял не по вине того мальчика, а по своей узости и неспособности простить. Теперь я иначе отношусь к подобным человеческим поступкам — прощаю людям, понимаю, что каждый может оступиться, что и сам я совершал грехи по отношению к моим ближним. Вот как в браке супруги постоянно друг перед другом бывают виноваты и постоянно друг друга прощают — и это становится полем для совместного роста. А без прощения рост невозможен.
Елизавета Пархоменко: Христос задает высокие стандарты, и без этого христианство немыслимо. И слова Христа о прощении — одни из самых ярких. Но любому из нас когда-то бывает сложно простить обидчика. Одно дело — сказать: «Я прощаю», другое дело — действительно примириться, принять. И мне бы хотелось здесь разграничить наши поступки и наши чувства. Когда Христос говорил о прощении, Он говорил именно о делах, а не о чувствах.
Мне кажется, что понимание этого снимает с человека чувство вины за «неспособность простить». Потому что одно дело — высокая планка, которая нам задана, и наши чувства в связи с этим, другое дело — понимание того, что нужно сделать вот здесь и сейчас, когда высокий идеал еще не достигнут, а на достижение этого идеала может уйти вся жизнь. И если я в ответ на сделанное мне зло не отвечаю злом, то уже выполняю заповедь Христа. А дальше я уже могу размышлять о том, что мне делать, если я человека прощаю и злом за зло ему не воздаю, но у меня остается в душе очень сильное напряжение, с которым тяжело жить. Как раз с этим люди приходят к священнику и к психологу.
Протоиерей Константин Пархоменко: Да, да. Наше прощение — как понимал его Христос — это прежде всего не психологическая перемена в нас (эмоциональное состояние не изменяется так быстро, особенно если обида нанесена сильная), а наше доброжелательное отношение к тому, кто нас обидел. То есть сначала прощение, выражающееся в нашем добром отношении к обидчику, а потом, надеемся, придет и психологическое прощение. Это как в заповеди о любви к врагам: ведь речь идет не об эмоциях, а о делах любви, о том, что мы не должны воздавать злом за зло, что мы должны делать добро в ответ на зло.
Ко мне часто приходят люди, пережившие большие жизненные потрясения. Например, женщина, над которой в детстве издевался отец — вплоть до сексуального насилия. Она разговаривает со мной, плачет, трясется, говорит, что не может этого простить. И я не могу ее за это осудить. Но я говорю ей: «Даже если Вы не можете простить отца, начните делать ему добро, начните строить с ним общение, не мстите ему тем, что порвали с ним отношения, молитесь Богу, чтобы Он дал Вам силы простить отца в сердце». Если начинает выстраиваться такой диалог, то и внутренне человек как-то меняется.
— Да, прощать необходимо, но как быть с личными границами, их ведь надо как-то защищать…
Елизавета Пархоменко: Есть несколько способов сделать так, чтобы в душу пришел мир. И, как ни странно, некоторые из них ведут в сторону, обратную от прощения. Человек задается вопросом: «Всегда ли хорошо не давать сдачи?». Думаю, что есть разные ситуации, в некоторых из них единственный способ простить — это защитить свои границы, проявить свой гнев. А гнев, как и всякое чувство, создан Богом и дан нам зачем-то, следовательно, может быть полезным. Иногда он позволяет нам сохранять себя, добиваться своих целей. Недаром у нас и агрессивность часто ассоциируется просто с жизненной позицией. Есть также выражение «здоровая агрессия». И важно понять, где проходит грань между агрессией здоровой и нездоровой. Потому что если мои границы переходят раз за разом, то, вероятно, во мне будет расти злость. Она будет расти, накапливаться до тех пор, пока не прорвется наружу, так что всем вокруг будет плохо (мы часто такое видим: человек терпит, терпит, а потом «взрывается»). Либо — другой вариант: накопленная злость выйдет из человека спустя долгое время каким-то «кривым» способом — пассивной агрессией (подсознательное желание идти против требований любых авторитетов.— Ред.). Всё это, конечно, не является прощением, хотя при этом человек может даже декларировать, что он всех простил. Поэтому, мне кажется, важно сказать, что зачастую внутренне простить — это разобраться, где и как мы можем отстоять свои границы.
Мне вспоминается история одной моей клиентки — мы работали с ней год, и она постоянно говорила, как сильно обижена на своего мужа за то, что он не хочет ехать с ней в отпуск никуда, кроме как в дом своих родителей, где нужно было все делать так, как хотят они. Наконец она заявила, что тоже имеет право отдыхать так, как ей хочется, и, если супруг не поедет с ней туда, куда хочет она, отправится отдыхать без него. Это не универсальный совет для всех, но в той ситуации муж ее услышал, сказал: «Конечно, я поеду с тобой, если ты хочешь». Но для нашей темы важно то, что изменилось и ее эмоциональное состояние — обида на мужа исчезла. А ведь сначала муж рассердился, даже стал говорить ей какие-то колкости, но она как-то сразу смогла его простить. Получается, когда человек отстаивает себя как личность, ему бывает легче прощать. Конечно, с такими крайностями, как сексуальное насилие, все гораздо сложнее, а вот в быту порой человек говорит другому: «Стоп! Здесь начинаюсь я!» — то есть проявляет себя достаточно агрессивно, но в душе его злости нет, наоборот, он успокаивается.
То есть не нужно связывать прощение с безусловным разрешением другому поступать с нами так, как он хочет. Отстаивая свои границы, можно продолжать относиться к человеку вполне доброжелательно.
— А если я не обижаюсь на человека, но избегаю с ним общения, потому что не доверяю ему, так как он может представлять для меня какую-либо опасность, значит ли это, что я его не простил?
Протоиерей Константин Пархоменко: Думаю, что нет. Дистанция — это нормально. Но самый достойный, как мне кажется, вариант — открытый, честный, когда, например, я продолжаю с человеком доброжелательно общаться, но не начинаю с ним новых совместных дел. Если человек меня раз за разом обижает, я могу общение и не поддерживать, но сохранять доброжелательное к нему отношение. Можно сказать честно: «Извини, пожалуйста, мне тяжело с тобой общаться, я что-то в себе не могу преодолеть».
Вот пример: у нас в храме был брат, алтарник, который любил тайком запускать руку в церковную кружку. Это было замечено один раз, другой, третий, ему деликатно сделали замечание, он пытался как-то выкрутиться. Все поняли, что от этого брата можно ждать подобных поступков и впредь. Однако отношение к нему не изменилось. С ним продолжали доброжелательно общаться, просто его больше не ставили в ситуацию, которая могла бы его искусить, и, так или иначе, контролировали. То есть у нас не было негатива по отношению к нему, было понимание, что все люди немощные и что вот этот наш брат не может свою немощь победить. Знаете, на радиостанции «Град Петров», куда я хожу записывать передачи, раньше висело объявление, которое мне очень нравится: «Дорогие братья и сестры! Не оставляйте вещи без присмотра, не искушайте немощных доступностью денег».
Елизавета Пархоменко: Это зависит от того, о каких людях идет речь, чего они хотят добиться. Я думаю, что простить человека так, чтобы потом еще и строить с ним отношения, можно, если человек этого прощения просит. И иногда для того, чтобы человек попросил прощения, достаточно просто сказать ему о том, что он нас обидел. Это часто происходит в семьях — я вижу это в работе с моими клиентами: иногда человеку стоит только попросить прощения, как он тут же это прощение получает.
— Но не следует ли христианину отказаться от защиты личных границ, доверив их исключительно Богу? Преподобный Серафим Саровский не только простил напавших на него разбойников, но и запретил их преследовать по закону, то есть вторгся и в юридическую область.
Протоиерей Константин Пархоменко: Думаю, что это зависит от личного решения человека в конкретной ситуации. Бывает, что возможно не одно, а несколько правильных решений. Мы знаем, что разбойники, напавшие на Серафима Саровского, покаялись. Может быть, это Господь святому открыл, что их не нужно преследовать. А какие-то другие могли не покаяться — их бы отпустили, а они пошли бы и кого-то другого ограбили или зарезали. Так что история с Серафимом Саровским — это исключительный случай, возможный, в первую очередь, со святым человеком. Ее ни в коем случае нельзя возводить в общее правило. Нельзя не давать вершиться правосудию, которое ограничивает распространение зла.
— Даже и в церковной среде порой приходится слышать, что прощать мы должны только тех, кто прощения у нас просит, а если человек не просит, то какое же может быть ему от нас прощение…
Протоиерей Константин Пархоменко: Христос же не ставил никаких условий для нашего прощения. Он не говорил: «Прощайте после того, как у вас попросят прощения». Он заповедал нам любить наших врагов. Подразумевается, что враг у нас прощения не просит,— ведь если он попросит, то уже перестанет быть нам врагом.
Елизавета Пархоменко: Как ни странно, мы сами решаем, прощать или не прощать, злиться или не злиться. Часто можно услышать: «Я злюсь и ничего не могу с этим сделать». На самом деле может. И первый шаг здесь — принятие на себя ответственности за свое состояние: «На самом деле это я злюсь, это не тот другой человек отвечает за мою злость. Кнопочка включения и выключения моей злости находится не где-то там, а во мне».
— Если человек говорит: «Что мне делать? Как мне простить?» — значит он уже ищет решение. А если человек такого решения не ищет? Как подвести к мысли о необходимости прощения?
Елизавета Пархоменко: Если человек не хочет прощать и доволен этим, то, пока с ним не случится что-то, что подвигнет его именно к прощению, его невозможно заставить простить. Точно так же как алкоголика невозможно убедить в том, что ему пора бросить пить, пока у него самого не созреет такое решение. Возможно, для этого ему придется дойти до дна.
Протоиерей Константин Пархоменко: Одно дело — простить человека, который у тебя взял деньги и не отдал, другое — простить убийцу твоего ребенка. Возможно, во втором случае человек в этой жизни и не сможет простить. Но как христианин он может сделать все возможное для этого, молиться, чтобы Господь дал ему мир в душе.
Елизавета Пархоменко: Невозможность простить обидчика и отпустить ситуацию ведет к застреванию в ситуации. Именно это происходит с жертвами насилия. Они застревают и не развиваются, например не могут строить новые отношения. Поэтому у них путь к прощению лежит поначалу через какую-то злость, сильную и страшную, такую, с которой сложно соприкоснуться, но ее нельзя обойти или перепрыгнуть. Это путь от противного, и это особая проблема. Часто люди приходят на консультацию, и как только касаются определенной темы, то как будто теряют ощущение реальности. У человека есть и хорошая семья, и хорошая работа, и еще много чего, а он сидит как замороженный и злится вместо того, чтобы жить. Думаю, что, во-первых, нужно все-таки взять на себя ответственность за свою злость, а во-вторых, посмотреть за нее. За злостью всегда стоит боль. Нужно обратиться к этой боли. Потому что злость — защитная реакция, легче злиться, чем разбираться со своей болью, со своей потерей. А когда человек принимает реальность, злость уходит, в ней больше нет необходимости.
Протоиерей Константин Пархоменко: И в духовной жизни то же самое. Если человек считает себя христианином, но не прощает, то происходит остановка в духовном росте.
— А как самому себе ответить на вопрос, простил ты или нет?
Протоиерей Константин Пархоменко: Как духовник, я вижу следующее: приходят люди, что называется, «ультраправославные», соблюдающие все посты, читающие акафисты. Говорят, что всех простили и всех любят, но начинается исповедь, и из человека изливается просто поток осуждения. Вероятно, у них накопились неразрешенные проблемы, в которых они сами себе боятся признаться. Идеал прощения — это принять обидчика в его прежнем статусе. Помните, как в евангельской притче отец принимает блудного сына (см.: Лк. 15, 11-32)? Он возвращает ему все, вплоть до права опять считаться наследником своего состояния. А если так не получается, значит надо с этим работать.
Елизавета Пархоменко: Когда человек говорит, что всех простил, а на самом деле это не так, то его слова — тоже защитная реакция, которая позволяет ему не задумываться о том, что происходит в его душе. В этом смысле верующему человеку бывает сложнее, потому что ему страшно признаться себе в том, что он злится: он знает, что это грех, что он обязан простить. И если мы говорим не о первой стадии, когда нужно просто не делать обидчику зла, а о следующей — о том, чтобы внутренне отпустить ситуацию, вернуть себе душевный мир,— то мы возвращаемся к тем способам, о которых уже говорили: отстаивание своих границ, соприкосновение со своей болью или выстраивание диалога с обидчиком.
Протоиерей Константин Пархоменко: Хочу вспомнить еще формулу, выраженную святыми подвижниками: наши враги — наши друзья, потому что они помогают нам что-то понять, к чему-то прийти, стать лучше, чем мы были. Древний подвижник авва Дорофей сказал замечательную вещь: «Каждый молящийся Богу: “Господи, дай мне смирение!” — должен знать, что он просит Бога послать ему кого-нибудь оскорбить его». Живя в этом мире, мы не можем избежать встреч с людьми, которые нас так или иначе ранят. Но каждая такая встреча — возможность открыть себя, честно на себя взглянуть, увидеть свою слабость, увидеть в себе отсутствие настоящей любви, терпимости — и с этим работать.
«Саратовская областная газета» № 74, май 2017 г.
