Православие и мир

Святитель Николай был первым святым, о котором я услышал в детстве. Было время, когда я не сильно понимал, чем святой отличается от Бога. Скорее всего, это объяснялось полным отсутствием в этом возрасте способности к обобщению. Вещи этого мира не сразу приобрели для меня способность собираться в виды и роды. Каждый был особым, отдельным, неповторимым.

Но Николай-чудотворец был не просто неповторимым. Он был близким, понятным, родненьким. «Николай-угодничек» – так говорила мама. Слово «угодник» не будило в моем детском уме никаких светских значений. Ничего порицательного, достойного презрения или иронии я в нём тогда не слышал. А все потому, что первым это слово «примерил» святитель Николай, седой старец с древней иконы. Чистый. Добрый. Надёжный. Это не какой-то немощный старичок-боровичок, сморщенный, словно усталое яблоко, брюзжащий и жалующийся на жизнь.

Николай-угодник такой старец, что поискать! Смотрит смело, прямо. Сразу видно – сильный человек и мудрый. Сколько доброты в этом образе! Удивительно!

Но доброта вовсе не вялая, слезливая, томная. Смотрел святитель таким решительным, бодрым взглядом, что сразу видно – сильный человек, мужественный, такой в обиду не даст. И именно это сочетание меня удивляло в нём больше всего: как это добрый человек может быть одновременно сильным и мужественным?

Потом мне объяснили, что самое главное на иконе – глаза. Можно было и не рассказывать. Так он смотрит с иконы – поневоле выпрямишься, выправишься. Мой родной город Гомель ещё с XVII века давал приют беглым старообрядцам. Рядом Ветка – небольшой городок, славившийся когда-то таинственными староверскими скитами, церквями и бородатыми иконниками. Самый любимый образ ветковчан – «Никола Отвратный»: святитель смотрит с образа не прямо, а в сторону – «беду отводит», – поясняют знатоки.

Любят Николу-угодника староверы. Почитают «никонияне», к числу которых отношусь и я. Пишут его образы в Сербии, Болгарии, поминают в Германии, Франции и далёкой Америке. А ведь он умер за тысячу лет до её открытия. Меня завораживает мысль, что мы молимся человеку, который не только ни слова не знал по-русски, но даже и не подозревал, что через несколько столетий далеко на севере появится неожиданное государство, которое станет христианским при самом своём рождении и именно его, провинциального греческого епископа полюбит, как родного отца и единоплеменника.

Что-то в облике этого человека было такое, что русские люди поверили ему сразу и безоглядно. Но отчего-то мне кажется, что сердца наших предков покорило не столько житие святого, сколько его иконный лик.

Мудрый старец с открытым лицом – правдолюбец, защитник правды, ревностный её свидетель.

Широко открытые добрые глаза – отражение сердца, в котором никому не тесно, отеческая доброта – весёлая, надёжная, крепкая.

И с добротой – спокойная сила и бесстрашная решительность, готовность бороться за правду, стоять за правду «даже до крови».

За таким святым не страшно. Такой заступится. Его проси смело и без лишних слов. И просили. И были услышаны. Далёкий и необъяснимый греческий епископ слышит и понимает русскую речь, не хуже английской, сербской, грузинской. Отзывчивая доброта и правдолюбие не дают ему «уйти на покой», в заслуженное забвение, в занебесную область.

Как было бы просто, если бы он оказался только добряком, милым дедушкой, или карающим правдолюбцем, мечом в руках Божьих. Но в образе Николая-угодника – доброта и правдолюбие неразличимы, слитны, едины, как и должно быть в жизни каждого ученика Христа. И потому так стыдно думать о нём, так обезоруживает этот святой лик воистину цельного и невероятно живого человека. Даже находиться перед взглядом такого старца – испытание и укор.

Когда я стал священником, на икону святителя я стал смотреть уже другими глазами. В старинных росписях и среди житийных клейм на иконах святителя вы обязательно найдёте изображение, где Николай-чудотворец спасает от казни невинно осуждённых. Гениальный Репин даже написал на этот сюжет одну из своих знаменитых картин. Он долго работал над этим полотном, искал нужные жесты, но, в конце концов, повторил тот священный жест, который сохранили древние иконы: спасая узников, святитель хватается за меч. Но не так, как берётся за меч воин. Великий правдолюбец хватается за само лезвие меча, останавливая уже замахнувшегося истязателя. Голыми руками святитель ухватывается за отточенное лезвие меча.

У меня замирает сердце, когда я просто себе это представляю. Бороться за правду это вот так, как святой Николай – хвататься голыми руками за остриё меча, своей кожей, своей кровью стать между мечом и жертвой. Он готов был потерять руки, только бы защитить невинных.

Вот какую доброту проповедовал святой Николай, святой правдолюбец. Если когда-то станут писать икону подлинного пастырства, не надо искать новые образы, премудрые и заумные. Этот образ уже найден. У наших предков он всегда был перед глазами. Они с ним сверяли свою жизнь. Старец-правдолюбец, хватающийся за лезвие меча своими руками, старец, презиравший боль и опасность, когда речь шла о правде – это чудотворец Николай, угодивший Богу своей бесстрашной добротой и благословенным правдолюбием.

Архимандрит Савва (Мажуко)

Православие и мир