С Вячеславом Михайловичем мы знакомы и работаем вместе много лет, но, оказывается, чего-то самого главного я о нем и не знала. Как часто так бывает: кажется, связывают с кем-то добрые отношения, и весь человек как на ладони. Но собственная близорукость, невнимание не дают взглянуть глубже.
Недавно мы с Вячеславом Михайловичем отправились в командировку. Все как обычно: он художник, а я редактор-составитель книги о монастыре. На этот раз путь наш лежал в Псковскую губернию.
Сели в поезд Москва-Псков, попили чай, обсудили план работы в командировке.
– Посмотрите, – Вячеслав Михайлович достал из сумки небольшой фотоальбом. – Это Мила, она всегда со мной. Я беру этот альбом во все поездки, чтобы еще сильнее чувствовать, что Мила бывает в тех же святых местах, что и я.
Открыв альбом, я увидела великолепную фотографию Людмилы, жены Вячеслава Михайловича, которая умерла несколько лет назад. С Милой я была хорошо знакома, потому что приходилось работать у них дома. Знала немного и историю их семьи.
Вячеслав и Людмила поженились в далекие семидесятые, когда им было по двадцать лет. Оба работали в полиграфии. Вячеслав – художник-оформитель книг, Мила – художник-ретушер и реставратор старых фотографий и пленок. У них двое сейчас уже совсем взрослых детей, шестеро внуков и двое правнуков.
Когда Вячеслав Михайлович в лихие девяностые начал по зову сердца работать с только-только начинавшей тогда издаваться религиозной литературой, они всей семьей воцерковились. Глубоко, осмысленно, по-настоящему. Причем вместе с обоими детьми, которые впоследствии создали настоящие православные семьи и своих детей вырастили верующими.
Листаю альбом. Там вся жизнь – с черно-белой младенческой фотографии до последних дней, когда в глазах уже сияет свет вечности, именно свет, не страх, не смятение. Конечно, страдание, но сквозь него пробивается свет.
– Какая же Мила была красивая! – восклицаю я, отдавая альбом Вячеславу Михайловичу.
– Почему же «была»? – говорит он, вглядываясь в дорогое лицо. – Она и сейчас самая красивая.
Лежа ночью на верхней полке без сна и вглядываясь в заоконную тьму, которую пронзали редкие фонари, я думала о том, что благодаря такой же супружеской любви, неподвластной смерти, был основан тот монастырь, в который мы направлялись сейчас с Вячеславом Михайловичем.
Да-да, непривычно это, ведь монастыри чаще основывали иноки-подвижники, реже – вдовы. И совсем уж редко монастырь появлялся по взаимному согласию супругов. Именно благодаря такой супружеской любви, несмотря на все преграды, которые пришлось преодолеть, был основан Творожковский Свято-Троицкий монастырь, куда мы ехали.
А начиналась эта история так.
В 1824 году пятнадцатилетняя девушка из состоятельной дворянской семьи, Александра Шмакова, вышла замуж по взаимной любви за богатого аристократа, обрусевшего немца лютеранского вероисповедания Карла фон Розе. Александра была хорошо образована, она закончила Смольный институт, и разделяла интерес мужа к культурным веяниям того времени.
А интересоваться было чем – они читали только что написанные шедевры Александра Пушкина, запрещенную цензурой и ходившую в списках комедию Грибоедова «Горе от ума». Современниками супругов фон Розе были композитор Михаил Глинка, писатель Николай Гоголь, поэты Михаил Лермонтов и Федор Тютчев.
Молодые супруги жили в столице – Петербурге – культурном и политическом центре России. Блестящая жизнь в свете была их уделом, и, казалось, ничто не могло омрачить их безоблачного счастья. Но оставалось одно обстоятельство, которое не давало покоя – у Карла и Александры не было детей.
Только спустя двадцать три года совместной жизни у них родилась дочь Мария, но, к несчастью, жизнь ее была недолгой. Не дожив до двух лет от роду, девочка умерла. Понятно, что горе родителей было безутешным, и если Карл Андреевич стоически по-мужски переносил утрату, то Александра Филипповна впала в самое мрачное отчаяние. Она чуть не лишилась рассудка, возроптала на Бога.
И все-таки доброе сердце не дало ей до конца погибнуть. В память о Машеньке Александра Филипповна начала заниматься благотворительностью, наградой за доброту стала разгоревшаяся в душе живая горячая вера во Христа. Теперь светская жизнь была ей неинтересна и скучна, все ее мысли и чаяния устремились к Богу и к исполнению заповеди о любви к ближним.
Карл Андреевич хоть и радовался, что супруга утешилась, но не разделял ее сугубой религиозности. Ему казалось, что это другая крайность: слишком много времени жена теперь проводила в церкви. А сам Карл Андреевич, несмотря на все ее усилия обратить его в Православие, так и оставался протестантом. Не находя понимания у супруга, Александра Филипповна хотела было уйти в монастырь. Стала ездить по обителям, советоваться с духовными людьми. Но кого бы она ни спросила, все отвечали: не по-Божьему это – оставить мужа, проявите к нему терпение и любовь.
Тогда Александра Филипповна стала дома проводить строгую жизнь, молилась, постилась, любовью и кротостью отвечала не только на упреки мужа, но и на насмешки прислуги. Слуги считали ее ненормальной и говорили, что-де барыня питается «собачьей» едой, имея в виду овсянку, которая часто составляла весь дневной рацион Александры Филипповны.
Молитвы и подвиги ее, а главное, любовь и кротость были щедро вознаграждены. Карл Андреевич наконец принял Православие с именем святителя Николая Чудотворца, которого всегда глубоко почитал. Причем сделал он этот шаг не просто, чтобы порадовать жену, а обратился к Господу всем сердцем и всей душой.
Это именно он, Николай Андреевич, сказал как-то своей супруге:
– Давай условимся, что если ты раньше умрешь, то я построю мужской монастырь, то есть умру для мира, а если мне суждено умереть раньше тебя, то ты построишь женский. Таким образом, мы всегда будем вместе и никогда не расстанемся.
Конечно, это предложение мужа нашло самый горячий отклик в душе Александры Филипповны. Так сложилось, что Николай Андреевич почил первым. Незадолго до смерти он приобрел имение Творожково в Псковской глуши, и главной целью этого приобретения было приготовить место для монастыря.
Больших трудов и огромных жертв стоило Александре Филипповне созидание обители. Но она выполнила то, о чем они договорились с мужем. И вырос Творожковский монастырь, являя миру, что та любовь, которая в Боге и с Богом, сильнее смерти.
К 1913 году, более чем через тридцать лет после кончины основательницы монахини Ангелины, таково было имя Александры Филипповны в постриге, в Творожковском монастыре жили уже сто десять насельниц, в монастырском приюте – тридцать сирот; сестры вели хозяйство – возделывали поля и огороды, держали коров, полностью обеспечивая себя всем необходимым.
После трагических событий 1917 года Творожковский монастырь постигла участь большинства русских монастырей и храмов – он был опустошен и разрушался в течение долгих десятилетий. Но – о чудо! – благодарная народная память хранила все эти годы место погребения матушки Ангелины фон Розе. Сюда приходил помолиться и попросить помощи верующий люд, кто-то постоянно ухаживал за могилой.
А в начале 1990-х, когда обитель лежала в руинах, в Творожково приехали несколько монахинь и начали возрождать здесь монашескую жизнь. Казалось бы, никаких надежд на возрождение обители в такой безлюдной глуши и быть не могло. Но обитель возродилась именно такой, какой строила ее монахиня Ангелина в память о своем супруге Николае фон Розе.
Теперь стучат колеса поезда, который везет нас с Вячеславом Михайловичем во Псков, откуда до Творожково нам еще предстоит добираться сто десять километров. А в сумке у Вячеслава Михайловича лежит заветный фотоальбом, и Мила, его любимая незабвенная жена, конечно, сопутствует нам…
В Творожковском Свято-Троицком монастыре сестры рассказали нам, что нередко получают письма с просьбой поставить свечу на могиле основательницы обители матушки Ангелины в знак благодарности за исполненную просьбу. Оказывается, по молитве на этой могиле о даровании спутника жизни создаются счастливые семьи, а у бездетных супругов, попросивших помощи, рождаются дети.
