Рассказывает священник Андрей Гавриленко.

В дверь постучали… Так начиналась жизнь заключенного за Христа. Глубокой ночью — обыск  или арест. Далее уже не было свой воли. Не было своих желаний. Была молитва и терпение.

Каждый священник и ревностный мирянин попадал в список неблагонадежных граждан, и — рано  или поздно — за  ним должны были прийти. С обыском могли нагрянуть  в любое время. Нужна была крайняя осторожность. Любое письмо могло быть использовано для формирования ложных показаний. А значит, необходимо было уничтожать духовную переписку, документы, дневники.

Во время ареста сщмч. Петра (Зверева) его келейник покрепче закрыл дверь,  задвинул щеколду и не пускал никого  до тех пор, пока владыка не сжег все письма и документы, которые могли бы повредить людям.

Процедура ареста, если она соблюдалась, происходила примерно так: стучали, показывали разрешение на обыск, в дом или квартиру заходили сотрудники НКВД с понятыми, людей усаживали на диван и запрещали передвигаться. Начинали обыск, который, как правило,  сопровождался похищением драгоценностей, подбрасыванием улик и тому подобными непотребными действиями. К примеру, в дом к сщмч. Феодору (Богоявленскому) во время обыска  был подброшен портрет Гитлера.

В качестве понятых выступать могли как председатель сельсовета, так и сторож, или же управдом, или соседи. После обыска объявляли об аресте.  Впрочем, чаще случались аресты без обыска.

Живя у сестры, Ольги Павловны, в тишине и уединении, сщмч. Феодор (Богоявленский) сурово постился и много молился, готовясь к смерти. Во время обыска и ареста он держался мужественно, запретил сестре что-либо говорить, сказав: «Ты ничего не знаешь». У него на глазах нагло забирали драгоценности: «Стали обыскивать ящики книжного шкафа… в футляре хранился наперсный деревянный крест с распятием из золота. Он принадлежал другу отца Феодора иеромонаху Косме, который, перед тем как отправиться в ссылку, отдал его Ольге Павловне на хранение. Увидев крест, сотрудник НКВД, не говоря ни слова, положил его в карман».

Все можно было стерпеть, кроме святотатства.  Когда сотрудник органов «...протянул руку к серебряной дарохранительнице… отец Феодор решительно сказал: «К этому вы не смеете прикасаться, это Святые Дары!» Он сказал это таким решительным тоном, что рука того невольно опустилась».

После обыска отца Феодора арестовали. Перед уходом он попросил дать ему время помолиться.

Отец Феодор отслужил молебен перед Казанской иконой Пресвятой Богородицы. Прежде чем сесть в машину, обернулся, перекрестил широким крестом сестру и весь дом — и  был увезен в тюрьму.

Во время обыска сщмч. Тихон (Никаноров), архиепископ Воронежский, на вопрос сотрудника органов: «Оружие есть?», вполне серьёзно  ответил: 
—Есть! Крест и молитва.

У муч. Феодора Иванова во время обыска  забрали книги и переписку.

В двери к священномученику Василию Максимову сотрудники НКВД постучали ночью и велели собираться и следовать за ними. Во время сборов проснулись дети и молча наблюдали, вряд ли понимая, что происходит.

Выйдя вместе со священником из дома, один из сотрудников НКВД закрыл входную дверь на палку, чтобы дети не вышли вслед за отцом и как-нибудь невзначай не подняли шум. Прежде чем уходить, отец Василий попросил разрешение пройти на могилу жены и помолиться. Ему позволили.

Проводы святых всегда потрясают. Ведь они знали, что их забирают для страданий и смерти. Во время уже упомянутого ареста, как повествует житие преподобноисповедника Феодора (Богоявленского), отец Феодор подошел попрощаться с сестрой, которая в это время горько заплакала, поцеловал ее и сказал: «Глупенькая, ну что ты плачешь, радоваться надо, а не плакать!». Услышав эти слова, она открыла глаза и увидела перед собой светлое, совершенно преображенное, сияющее радостью его лицо.

Когда пришли арестовывать инвалида-мученика Феодора Иванова, мужественная мать-старушка пошла за костюмом, единственным у него, приготовленным на смерть, а ее остановили словами: «Не понадобится».  Сам же он, слыша эти слова, сохранял спокойствие. Когда хотели поднять Феодора и уронили, его сестра начала кричать на милиционеров, а мученик-христианин её утешал: «Не волнуйся, вредно волноваться.»

Священномученик Леонид Виноградов пережил семь арестов, и на всякий раз цитировал Псалтирь, включая свои слова: «Служу Богу моему, дондеже есмь!».

Священномученика Евгения, митрополита Нижегородского, во время ареста пришли защищать даже сектанты. Все почитали святителя за миролюбие и правду.

«Вы арестованы!» — Не стоит думать, что эти слова для новомучеников не были Крестом и Голгофой. Приходилось оставлять близких, привычный, дорогой сердцу  уклад жизни, — и  приступать к чаше страданий. Это давалось нелегко.

Так к примеру уже упомянутый инвалид-мученик Феодор Иванов, когда его выносили из дому,  помолился, а на память  взял себе красный берет с головы любимой сестры —  «на сколько этой памяти хватит». Домашним же сказал на прощание: «Дорогие мои мамочка и сестра, не ждите меня и не хлопочите; все равно правды не скажут. Молитесь. Не плачьте обо мне и не ищите».

Человеческое, теплое и хрупкое есть в жизни новомучеников. При этом, конечно, были удивительные случаи присутствия духа и рассудительности.

Мученица Татьяна Гримблит, собираясь в тюрьму,  написала близким: «За все всех благодарю. Простите. Я знала, надев крест, тот, что на мне, —   опять пойду. За Бога не только в тюрьму, хоть в могилу пойду с радостью».

Как повествует житие, блаженный Максим Иванович Румянцев был арестован, сел в сани, и они отправились в милицию с возницей – милиционером. По дороге им встретилась женщина, которая, узнав блаженного, спросила: «Куда это ты, Максим Иванович, поехал?» Тот же  ответил: «К Царю на обед».

Арестовать могли в любой момент и за что угодно, например, за крах коммунизма в Испании. Но скрытая причина была одна – вера в Бога и все, что с нею связано. Священноисповедник Амвросий (Полянский) говорил: «Священнослужителей высылают за то, что они служат Церкви, других преступлений нет. Вот арестовали в Херсоне одну знакомую мне старушку. Видимо за то, что она верующая и посылала мне посылки».

Чтобы арестовать или найти «доказательства», использовали все методы и не гнушались никакими средствами.

Сщмч. Павел (Кратиров) был из иосифлян, то есть противник декларации митрополита Сергия (Страгородского) и его политики в Церкви. Это нестроение в Церкви, вызванное самим же государством, известные органы использовали часто как возможность расправы над не согласными с митрополитом Сергием. Процедура арестов в данном случае  часто проходила по шаблону. Агент ОГПУ ставил вопрос: как вы относитесь к Декларации митр. Сергия? Если верующий  её не признавал, следователь делал вывод: «Контрреволюционер». Человека арестовывали.

Вместе со сщмч. Павлом (Кратировым)  были арестованы и его единомышленники. Священномученик Сергий Мечев был арестован по вине своего архиерея: епископ был арестован и сломался во время следствия. Он, увы,  предал отца Сергия, рассказав на суде то, что было ему открыто как епископу. Справедливости ради отметим, что сторонники митрополита Сергия также подпадали под репрессии,—  конечно, по другим поводам.

Встречались внешне глупые, бестолковые аресты. Видя таковые, поражаешься малой цене человеческой жизни в глазах тогдашних органов власти. Священномученика Павла Анфимова арестовали, используя его в качестве «пособия» во время учебной практики. Дело в том, что двоим курсантам огпу необходимо было пройти практику арестов. И «научный руководитель» предложил им... арестовать какого-нибудь священника.

Жития новомучеников полны неожиданностей. Полны святости и утешения. Их примеры дышат надеждой: «Все Господь управит, все расставит на свои места»,  —  слышим мы из уст наших и святых.