Светлой памяти иеромонаха Григория (Дьякова) посвящается

Отец Николай закончил воскресную Литургию. Перед отпустом он немного задержался и напряженно, нервно оглядел алтарь бывшего колхозного «хозмага», приспособленного под православный храм.

Простенький престол, накрытый золотой тканью. Напрестольные Евангелие и кресты, правда, новые (слава Богу, на них денег насобирали), сияли серебром и золотом. Старенькая, немного потускневшая дароносица. И самодельный резной деревянный ящичек вместо дарохранительницы.

На запрестольный крест и семисвечник денег уже не было. Староста, бывший колхозный сварщик, сделал крест собственноручно и как умел вырезал фигуру Господа нашего Иисуса Христа в стиле «примитивизма» Марии Примаченко и Екатерины Белокур. Такой же был семисвечник, сваренный из какой-то тракторной детали, отец Николай особо в этом не разбирался.

Жертвенником в алтаре служил простой стол с полочками, принесенный кем-то из прихожан. Внутри него отец Николай нашел вырезанную из фольги звездицу. Когда-то в начале 90-х неизвестному батюшке не хватило денег купить металлическую звездицу, а Литургию надо было служить. И он сам смастерил из подручных материалов этот священный литургический предмет.

В другой – правой стороне алтаря – под неоткрывающимся стареньким окном (на лето просто вынимали часть стекол) стоял пономарский стол, представляющий собой строительные козлы, покрытые ветхой, во многих местах прогоревшей, рядюжкой.

Иконостас также был очень бедненьким. Крашенные белой краской листы фанеры, зашитые от пола до потолка. На них неизвестный отцу Николаю сельский художник когда-то давно нарисовал фигуры Господа нашего Иисуса Христа, Пресвятой Богородицы и Святителя Николая. Очень было похоже на то, что рисовал ребенок. У Спасителя в руках было раскрытое Евангелие, но вместо букв на страницах были нарисованы волны, имитирующие написанную строку.

Как уже говорилось выше, отец Николай сильно нервничал. Нужно было выходить на отпуст и говорить проповедь. Но именно в этот день данное дело стало непростой задачей. Оставалось всего две недели до престольного праздника – дня памяти Святителя Николая Чудотворца Мир Ликийских.

Предстоял непростой разговор с прихожанами. Потому священник и медлил. Но тянуть уже более было нельзя. Батюшка глубоко вздохнул, собрался с мыслями, перекрестился, посмотрел на старенькую икону святого Николая, висящую в алтаре, и прошептал: «Святителю отче Николае, помоги», поцеловал престол и вышел к людям.

Храм был почти пустой. Всего один человек стоял на Литургии. Бабушка Мария. Отец Николай ее называл «раба Божа». Она была очень старенькой. Но глаза разительно контрастировали с коричневой дубленой крестьянской кожей, испещренной морщинами. Голубые чистые детские глаза сияли на её лице. Они напоминали священнику два колодца прозрачной родниковой воды, из которых хотелось напиться. Взгляд этих глаз был очень добрым, бесхитростным и беззлобным. Никогда отец Николай не видел в Марии и тени даже раздражения. Она всегда пребывала в добром и мирном расположении духа. Пожалуй, это был один из самых добрых людей на земле, которых знал отец Николай.

Бабушка Мария присутствовала на каждой воскресной Литургии и почти на каждой исповедовалась и причащалась Тела и Крови Христовых.

Дальше на кассе стояла еще одна Мария. От нее всегда исходил сладковатый запах сена и молока. Женщина, чтобы прокормить свою семью, держала много коров. Была очень занята, но все же в субботу и воскресенье находила время, чтобы посетить и вечерню, и Литургию. Больше в средней части храма людей не было. Еще шесть человек стояли на клиросе и пели службу. Пение получалось заунывное, протяжное, любительское. Но женщины старались и чувствовалось, что у них это идет от сердца. Что это их жертва Богу. И в пении, в этой церковной молитве, они дарили Богу себя как могли, как умели. И отец Николай был уверен, что Господь принимал их жертву.

Ведь однажды случилось событие, которое утвердило его в мысли, что красота и профессионализм в церковном пении – это не главное. В какую-то Пасху полупрофессиональный хор из этого же населенного пункта захотел спеть в храме пасхальную заутреню. Отец Николай с радостью согласился. Матушка дала хористам ноты для спевок. Но через месяц они вернули ноты и сказали, что петь не будут, не смогут.

Священник понял почему. Для того чтобы петь в храме, нужна вера в Бога и любовь к Нему. Если её нет, то ничего не получится.

А у этих простых крестьянских женщин эта вера была. И пели они на каждой службе. И приходили на каждую службу. Батюшка называл их «восемь богатырей». Их всегда было восемь. На вечерне, на Литургии, на молебне, на уборке.

Восемь этих пожилых женщин тащили молитвенно на себе это село как крест.

Село было постсоветское. Храма до 1995 года в селении не было никогда. И люди были, что называется, в религиозном отношении трудные на подъем. Не то что они являлись какими-то ненавистниками или хулителями веры и Церкви. Нет. Они просто в большинстве своем были равнодушными. Материальный фактор у них стоял на первом плане и то, с помощью чего это можно добыть или заработать: коровы, свиньи, поля, пчелы, сады и прочее.

На «восьмерых богатырей» и на самого отца Николая они смотрели немного как на больных, юродивых, странных людей, которые не знают, что почём в этом мире. Иногда даже посмеивались над ними.

В Церковь обращались лишь по острой необходимости – покрестить и похоронить. И в храм приходили чаще всего два раза в год – на Крещение Господне и на Пасху, да и то ненадолго, чтобы освятить воду и продукты. В основном стояли на улице, мерзли и вздыхали, почему батюшка правит так долго и не отпускает их домой.

Такие были дела. Иногда в своем священническом служении отцу Николаю казалось, что он киркой изо всей силы бьет некую твердую гранитную скалу равнодушия. А она всё не поддается и не поддается.

Вот и сейчас близился День Святого Николая – престольный праздник их храма. И каждый год было одно и то же. Его «восемь богатырей» ныли и унывали, что нет финансов проводить праздник, приглашать священников на соборную службу, паломников с окрестных сел. Что они старые и сил у них уже нет. В этом году, честно говоря, пришлось совсем туго. Было как-то особенно тяжело.

Потому священник и медлил выходить после Литургии на амвон. Предстоял трудный разговор. Он примерно знал, о чем, и даже знал почти точно те слова, которые будут говорить ему его «восемь богатырей», приунывших ввиду надвигающегося праздника и всех тех безденежья, насмешек, колкостей и других скорбей, которые надо было вытерпеть в его организации.

Отец Николай на самом деле понимал и жалел их. Он ведь здесь был пришлым человеком, по долгу службы, так сказать, а они вросли в это село, как корень, и были частью его общины. И многие из этой общины давили на них.

Итак, отец Николай, понимая, что более медлить нельзя, наконец-то вышел на солею. Его взгляд сначала уперся в дыру на потолке. Просто большой кусок потолка буквально вчера отвалился. Крыша была совсем старенькая, как решето, а денег отремонтировать ее не имелось. После недавних дождей потолок разбух, провис и часть его отвалилась.

Потом отец Николай перевел взгляд на своих бабушек.

Как уже говорилось выше, почти все прихожанки находились на клиросе. Мария со своею детскою простотой и чистыми прозрачными, как два алмаза, глазами осталась стоять на своем месте, опираясь на узловатую палочку. Мария же, свечница, подошла поближе к певчим, создавая с ними словно бы один круг, одну команду, сливаясь с ними в одно и поддерживая их. При этом она нахохлилась, как воробышек зимой, когда ему очень холодно. Втянула шею в плечи, смотрела исподлобья и руки засунула в карманы. Все остальные женщины также сбились в группку, стараясь держаться возле друг друга и зная, что предстоит нелегкое дело: отговорить батюшку, настоятеля храма, от проведения грядущего престольного праздника.

Матушка же отделилась от них, ушла на другой край клироса. Почти к солее. Развернулась к женщинам спиной. И лицом к алтарю и к нему – священнику, своему мужу. Понятно, что она поддерживала его. И хотела провести престольный праздник. Но как это сделать, тоже не знала. Она обеими руками, будто ища поддержки, уцепилась в край клиросной ограды, так что побелели костяшки пальцев, и смотрела на отца Николая. Ее лицо было очень бледно, а глаза широко открыты и наполнены внутри слезами. Она настроилась как-то пережить грядущий непростой разговор.

Дело в том, что и отец Николай не знал, что делать.

Поэтому он немножко растерялся. Сказал отпуст, потом проповедь на воскресное зачало Евангелия, и уже под конец проповеди надо было объявлять следующую службу. А это был как раз день памяти Святителя Николая Чудотворца. Их престольный праздник. Он объявил службу, всенощное бдение и Литургию в честь престольного праздника. И дальше сказал:

– Дорогие мои братья и сестры, за эту неделю давайте подготовимся к нашему престольному празднику, принятию паломников: батюшек на службу, гостей из других сел. Надо поубирать в храме, приготовить трапезу, принять достойно людей, чтобы они славили Господа Бога и святого Николая.

Здесь отец Николай остановился и выждал паузу. Теперь говорить должны были прихожане. Он специально как можно ласковее говорил с ними, чтобы сгладить нарастающий конфликт, грозную эмоциональную бурю, которую предстояло пережить. Как священник, он не мог не сказать о подготовке к престольному празднику. Это был его долг настоятеля перед Богом, Святителем Николаем Чудотворцем и этим селом, вверенным ему Всевышним и Церковью.

В храме наступила тишина, тишина тяжелая, нервная, которая вот-вот разразится бурей. Эта тишина была такой плотной, тягучей и удушающей, что, казалось, её можно было разрезать ножом.

И священник стоял на амвоне, будто висел на кресте.

Самая пожилая бабушка, которая уже давно ходила в церковь, много ратовала об открытии этого храма и была здесь в большом авторитете, откашлялась и начала говорить. При этом ее глаза, которые смотрели на священника, были похожи на глаза кота в сапогах из мультфильма «Шрек»:

– Батюшка, вы знаєте… Ми вас дуже любим. Дуже-дуже любим. Але ми не можемо провести цей престольний празднік. Ми уже старі. Люди в церкву не ходять, і грошей у нас дуже мало. Давайте ви просто відслужите службу, як обично. Нікого не будете приглашать. Та і всьо… Так буде для всіх і легше, і лучше.

Она снова взглянула на священника глазами кота из «Шрека».

У отца Николая сердце стиснулось от жалости. Он хорошо знал, как живет эта тетя Наташа. Он про себя называл ее «старицей» или «герондиссой». Что взрослый сын у нее сильно болеет и практически инвалид, что живет она очень бедненько и в финансово-материальном плане еле сводит концы с концами. В продуктовом отношении держит козочек и живет на козьем молоке.

Но при этом при всем она не отчаивается. И душой своей всецело предана Богу. На каждой службе – в храме. Дома обязательно читает Псалтирь, Евангелие, духовную литературу. Перед иконами в комнате у нее всегда горит лампадка. И дом ее был таким «скитом-монастырьком» посреди деревни. Да, и сама она низенькая в простеньком сером пальто и платке, из-под которого выбивались седые, почти белые, как молоко, пряди волос, походила на монахиню. Медленно и тяжело, но упорно тетя Наташа ходила по селу и, как апостол, проповедовала, благовествовала Христа. Она разительно отличалась от многих других своих односельчан. В селе её так и называли: «тетя Наташа Богомольная». Она медленно, не спеша и как-то торжественно, ходила в своем стареньком пальтишке по улицам села, похожая на ожившую фламандскую крестьянку с полотен Брейгеля. Многим она говорила о Боге, многих приглашала в храм. Просила в затруднительной ситуации обращаться к священнику. И многих действительно приводила. То 16-летнюю девочку из неблагополучной семьи привела, чтобы отец Николай её покрестил. То она звонила ему, что того-то и того-то надо поисповедовать и причастить Святых Христовых Таин в тяжкой болезни, то перед гробом усопшего много часов читала кафизмы. Многих пьяниц она привечала, кормила, дарила им молитвословы и иконочки, крестики, наставляла на путь истинный.

И, конечно, отец Николай всё это знал. Её труды, молитвы и тяжелую жизнь. Он очень жалел ее. Но все же священнический долг звал его. Он поднял глаза на женщину и, глядя прямо на нее, сказал:

– Тётя Наташа, я розумію, но це престольний праздник. Нам нада його провести. Це буде дуже некрасиво перед Богом і святим Миколаєм, єслі ми його не проведем.

Он видел, что тетя Наташа тоже сомневается, что она не знает, что делать.

И вдруг в их диалог вклинилась другая Наталья. Высокая, рослая, крепкая крестьянка. Женщина лет пятидесяти, имевшая мужа, детей, внуков, большое хозяйство. Она была очень уважаема в селе и имела авторитет. Её характер чем-то напоминал отцу Николаю характер Мотри из «Кайдашевої сім’ї» Нечуя-Левицкого – холеричный, твердый, прагматичный, но все же с искреннею верой, ищущей опоры в Боге и нуждающейся в Нем. В ней была всегда эта двойственность, этот прагматизм, качели, колебавшиеся от материализма к духовности. Древний конфликт крестьянина. Сейчас, конечно, побеждал прагматизм.

Наталья стояла до этого, просто склонив голову. Но было видно, что она слушает весь разговор и заводится, собирая кинетическую энергию, как сжатая пружина. Сейчас пружина разжалась, и Наталья выстрелила. Она энергично подняла лицо, распрямилась и, не глядя на священника, боясь потерять запал и мысль, начала быстро и твердо говорить. Её слова выкатывались изо рта, как отполированные гладкие камни, создающие твердую непроницаемую стену. И от её слов становилось больно. По крайней мере, отцу Николаю.

– Батюшка! – начала она свою речь. – Ви понімаєте, ми не можемо провести престольний празднік. У нас просто на це немає грошей. Да і не прийде ніхто. Знову будемо тільки ми.

Наталья поставила ладонь правой руки вертикально, она напоминала нож или меч. И на каждом предложении рубила ею воздух:

– Тому ми пропонуємо не проводити престольне свято. І не приглашати нікого на нього. Самі з вами відслужимо – та й і все. Згодні, дівчата?! – она обвела взглядом женщин.

Те дружно закивали, и послышался нестройный гул голосов:

– Да, да, ми згодні. Так і треба зробить.

Все опять замолчали и как-то виновато посмотрели на батюшку. «Что он скажет?» За ним, как за настоятелем, было последнее слово.

Отец Николай не знал, что сказать. Он решил полностью положиться на волю Божию. Наталью он почти не слушал. Вернее сказать, он заранее знал, что она скажет. И каждое её слово ранило его, как мечем. Словно нож в него вонзали. Ему было так больно, что он во время речи женщины молился. Один раз прочитал про себя Иисусову молитву, «Царю Небесный», «Пресвятая Богородице, спаси нас» и напоследок воздохнул к иконе святого Николая, висевшую над входом: «Святителю отче Николае, моли Бога о нас». Ему показалось, что угодник Божий как-то радостно и сияюще, торжествующе посмотрел на него.

Отчего-то отцу Николаю подумалось: «На всех иконах у святого Николая всегда очень красивый лик. Эти серебряные сияющие кудри, переходящие в нимб. И особенно красивы и выразительны всегда были глаза, мерцающие своим внутренним светом, как драгоценные камни. Особенно глаза».

Но надо было что-то говорить. Священник вздохнул и открыл рот, чтобы что-то сказать. Хотя сам еще не знал, что скажет.

И вдруг в эту минуту случилось чудо.

Отец Николай потом уже его вспоминал. Анализировал. Пытался не фантазировать, ничего не придумывать. Просто вспомнить увиденное.

…Он стоял лицом к людям в храме. Большинство из них находились с левой стороны – на клиросе. И только Мария стояла у правой стены. Взгляд отца Николая упирался в церковную дверь выхода из храма.

Внезапно он увидел бурление воздуха. Словно бы воздух стал водой, которая бурлила. Причем не весь воздух, а только узкая дорожка – от солеи к двери. Будто кто-то невидимый разбежался от амвона и помчал к входной двери церкви.

Отец Николай принял бы это за какую-то галлюцинацию или наваждение, если бы этим происходящее ограничилось. Но этот кто-то невидимый, от которого в воздухе оставался бурлящий след, ударил в двери и сорвал их с петель с большим грохотом. Двери изнутри храма вырвались из петель, будто кто-то невидимый изо всей силы врезался в них. Они взлетели вверх и упали на паперть.

Все в церкви замерли от неожиданности.

И вдруг отец Николай, сам того не ожидая, т. е. неожиданно и для себя, произнес фразу:

– Вот видите, святой Николай гневается на вас за то, что не хотите проводить престольный праздник.

Женщины посмотрели на него. Их глаза стали огромными и какими-то неземными, полыми, что ли. Как будто это событие выбило двери не только в храме, но и в их сердцах, выбило что-то плохое, унывающее, высасывающее из них жизненные силы. И сквозь эти расширенные от благоговейного ужаса зрачки на отца Николая взглянуло Небо. Все они как одна упали на колени и заплакали:

– Господи, прости нас. Батюшка, простіть нас. Ми так більше не будемо. Ми все поняли, – причитали они.

И действительно всеми ими, находящимися в храме, было явственно ощутимо и понято главное: «Бог и святой Николай находились здесь – среди нас. И никогда от них не отступали». Их вера, которая где-то припала житейской пылью и обратилась в привычку скрипучего деревянного мельничного колеса, была оживлена этим чудом, этим током сошедшей на них благодати Божией, искрящейся, попаляющей и жизнетворной. И сияющей, как солнце в ясный майский день.

Послесловие

Одним словом, от этого удивительного и чудесного события и отец Николай с матушкой, и его верные «восемь богатырей» воспряли духом. Целые дни они проводили в храме, готовясь к престольному празднику. Они побелили церковь внутри. Нашелся один мужчина в селе, и батюшка с ним побелил даже алтарь. Заделали дыру в потолке. И убрали прихрамовую территорию. Мужчина этот настолько даже загорелся некоей благодатью Божией и общим вознесенным могучим состоянием духа, что даже по благословению священника начал красить снаружи храм в золотой святительский цвет. И выложил на стене из сверкающей плитки красивый крест.

В общем, к престольному празднику храм сверкал и сиял, как прекрасная икона в дорогом окладе.

Как-то отец Николай приехал один по делам в храм и, когда всё сделал, остановился на солее, любуясь красотой, чистотой и вымытостью, убранностью храма. Двери были открыты, и внезапно в церковь залетела маленькая птичка. Она заливалась трелями, облетела по периметру весь храм внутри и вылетела так же внезапно, как и залетела, словно Ангел Божий влетел, чтобы проверить их труд во славу Божию.

На престольный праздник пришло очень много людей. И собралось духовенство в большом количестве. Настоящий собор. Всё прошло торжественно и очень благолепно, радостно.

А через некоторое время в храм прибыл крестный ход с большой иконой Святителя Николая Чудотворца. Батюшки также служили молебен с Акафистом святому Николаю при большом стечении народа. Отец Николай смотрел на его икону, и ему казалось, что Святитель, словно епископ, как надзирающий, приехал проверить, что делается в храме, названном в его честь. И взгляд его сиял, и уста улыбались.

Когда закончили Акафист, к отцу Николаю подошел старый крепкий иеромонах, весь убеленный сединами, и сказал:

– Красиво здесь у вас!

Отец Николай обернулся к своим бабушкам. Их лица расцветали улыбками.
А через некоторое время в храме появилась икона Святителя Николая с частичкой его мощей.

Господь не оставил их. И святой Николай тоже. Он невидимо жил среди них.
И в тот период и священник, и матушка, и восемь богатырей почувствовали, что Церковь Небесная и Церковь Земная – Едина.

В этом маленьком украинском селе, затерянном среди бескрайних степей да холмов, была открыта дверь в Небо. И Святитель Николай всех их вел туда за собой – в золотой, чудный, сияющий свет блаженного рая.

Протоиерей Андрей Чиженко