«Человек дождя»

Чудесный фильм «Человек дождя». Это история об одном светлом и добром аутисте и его брате, который вначале был безразличен к этому больному человеку, но потом полюбил его.

Весь фильм я плакал. Потому что эта история и обо всех светлых и странных для толстокожих людях. Я слишком хорошо знаю, когда в семье рождается необычный ребенок (необычный в любом отношении) и его все вокруг считают наказанием и проклятием, а он становится благословением. Так было и со многими на земле, и почти для всех они были только дураками, не способными ни к чему значимому. Но Господь необыкновенным образом каждый раз помогал им, так, что они стали перед Ним королями.

О, как злятся по этому поводу гордецы и завистники! Как они шумят, что, мол, нам, а не дураку принадлежат и слава, и честь, и благословение, и необычность, и великий дар слова, и все радости, доступные в этом мире! «Мы так велики в своих глазах, – кричат они, – отчего же все благословения Неба ему, а не нам?» И они никак не возьмут в толк, что Господь помогает лишь только добрым. Только добрым, потому что они в родстве с Ним Самим…

Люди вообще редко понимают значение высокого и настоящего. Но в этом и состоит один из смыслов искусства. Он в том, чтобы возвести людей к высоте.

Вспоминаю, однажды на какой-то встрече я читал свои стихи людям. Многие были тронуты, некоторые плакали, а какой-то умник стал возмущенно шуметь и говорить: «Зачем вообще нужны слезы? Разве только соли из организма выводить».

Такова была мера его восприятия...

А между тем слезы –  это реакция стремящейся к свету души на всё настоящее, будь то фильм или стих. Это знак того, что через высокое искусство к сердцу зрителя или слушателя прикоснулся Бог.

Высокое искусство утверждает несомненность добра на земле. Так и герой фильма «Человек дождя» – больной, который способен делать, то чего не умеют другие. Вокруг него расцветает пространство подлинного и люди оказываются вовлеченными во что-то более высокое, чем их прежняя жизнь. А это и есть искусство.

Рэй Брэдбери вспоминал, как однажды после некой его лекции к нему подошел молодой человек и сказал, что книги Рэя изменили его жизнь. «Ради этих встреч и трудится писатель, –  замечал Брэдбери, –  ради того огня, который лучшие из нас могут зажечь в других сердцах».

Помню, как, когда я ещё учился на филологическом факультете, один студент из «имеющих хороший жизненный план» спросил меня, сто́ит ли писать курсовую у такого-то преподавателя.

– Он весьма скучен, – отвечал я.
– Я имею в виду, перспективен ли он в плане моего карьерного роста? – надменно пояснил студент.
– А я имею в виду то, собираешься ли ты прожить свою или чужую жизнь и хочешь ли быть человеком… – отвечал я ему.

Но он, конечно, ничего не понял. Ведь, чтоб понять настоящее, нужно предчувствовать и прожить большую часть ответа…

Настоящее никогда не создается ради рекламы или гонорара. Для великой книги, великого фильма нужно большое сердце, нужно то, что теперь бывает так редко –  благородство духа, готовность пойти на жертву и отдать своё, чтобы только был счастлив другой.

В этом аристократизме жизни и сердца, соединенных с талантом, секрет подлинного писателя, подлинного создателя красоты. Ведь писатель, режиссер – это тот, кто и жизнью, и трудом способен научить читателя заплакать, если в их присутствии плачет другой.

Настоящий писатель и режиссер дают читателю, зрителю возможность прикоснуться к раю.  А это невозможно без особого благородства сердца.

Так, снимая фильм «Титаник», режиссёр Джеймс Кэмерон увлёкся подводными съёмками и израсходовал бо́льшую часть бюджета. Кинокомпания решила, что фильм не принесёт прибыли и нужно свернуть проект. Кэмерон убеждал отснять фильм, и дельцы ответили, что профинансируют съёмки, если режиссер откажется от гонорара. Фильм был снят и тронул сердца, а Кэмерон получил 1 доллар гонорара за эту трогательную и светлую историю, над которой плакали миллионы.

Писатель и режиссёр – это благородные короли, пришедшие в мир, чтоб дарить…

Марина Журинская пишет: «Пушкин недаром сетовал на отсутствие в России аристократии, в том числе и потому, что она показывает иной пример смирения. И не зря другой сердцеведец, Бальзак, заметил как-то, что знатная дама все умела делать своими руками, а буржуазная умеет только ругаться с прислугой. О нынешних «дамах» умолчим, а вспомним лучше, как в Нарнии мальчику объясняют, что нелегко быть королем – в частности, и потому, что король обязан во время голода надевать самые нарядные одежды и смеяться громче всех за самой скудной трапезой в стране [выделено нами. – А. П.]… Восходя на эшафот, несчастная королева Мария-Антуанетта, немолодая и усталая женщина, оступилась и наступила на ногу палачу. И сказала: «Простите, я нечаянно». И это были ее последние слова… Главный признак аристократизма, он же и благородства: «Всем можно – мне нельзя». И невозможно отрицать, что здесь кроется (точнее, раскрывается) замечательная форма смирения, а именно: смирение не вынужденное, а свободное, не ради каких-то благ здесь и во веки, а ради возрастания души до Божьего замысла, ради исполнения Его воли и пребывания с Ним».

Важнейшее свойство короля (каким видит нарнийских королей Аслан, каким изображает их Толкин) – это неслыханное величие сердце. Величие такого рода, которое позволяет другим, находившимся рядом с ним, быть великими.

Король – тот, рядом с кем другие чувствуют себя королями. И в этом возвышении других до небесного достоинства – тайна его благородства и правления.

Король – тот, кто готов страдать и страдает ради того, чтобы все, о ком он заботится, были счастливы. Кто-то из святых отцов говорил, что любой идиот может править, но только король может умереть за свой народ. И в этом его особая честь – славить Бога и всегда оставлять себе самую скудную трапезу во всей стране.

Артем Перлик

Социальные комментарии Cackle