Продолжение. Начало здесь 

Мы продолжаем рассказ о малоизвестных эпизодах истории ведущих монастырей Украины. В их основу положены исследованные автором в конце 2021 – начале 2022 гг.  архивные дела описи 8-й фонда 4648 («Совет по делам религий при Министерстве по делам миграции и национальностей Украины и его предшественники (объединенный фонд)»   Центрального государственного архива высших органов власти и управления Украины (далее – ЦГАВО Украины).  Сами дела охватывали период 1947–1968 годов и имели чистые листы пользования, т.е. не выдавались ранее для ознакомления историкам. Одно из дел содержит документы о послевоенной истории Свято-Вознесенского Флоровского женского монастыря в Киеве.

Узел проблем        

Отношения властей к Флоровскому монастырю и его непростой истории красноречиво иллюстрирует докладная записка В.Сухонина от 10 августа 1962 г. своему московскому шефу,  Владимиру Куроедову – председателю Совета по делам РПЦ при СМ СССР (в 1960–1965 гг., затем, до 1984 г. – председатель Совета по делам религий при СМ СССР, кадровый партийный работник). В ней существовавший с мая 1566 года монастырь предстает исключительно как «место концентрации паразитического антиобщественного элемента». Отмечалось, что на тот момент в обители проживало 252 монахини и послушницы (их них 126 своекоштных[1]), около 180 насельниц были старше 55 лет.         

Подобный смешанный состав сестринства и трудности с поддержанием уставного порядка, а также наличие на территории предприятий и проживание в зданиях монастыря почти 200 «членов семей трудящихся» с детьми школьного и дошкольного возраста (со своим детсадиком!) породили сложные проблемы – как для несения монашеского подвига, так и сугубо бытовые (светские семьи жили в одних корпусах с монахинями, кельи и комнаты размещались вперемежку).           

Получалось, что власть, уже готовившая планы ликвидации обители, не давала согласие на вывод с территории монастыря (с рядом памятников истории и архитектуры) производств и их персонала (жившего там же в далеко не лучших условиях), а с другой стороны – стремилась активно использовать возникавшие коллизии для обоснования закрытия обители. Признавалось при этом, что «влияние женских монастырей», Покровского и Флоровского, «среди верующих еще огромное», храмы полны верующих[2]. К тому же наличие большой прослойки «своекоштных» монахинь вызвало немало дополнительных проблем – антисанитария в кельях, где индивидуально готовилась пища, сдача келий в наем для проживания посторонних лиц – «церковно-кликушеского бродячего элемента» (по определению В.Сухонина) мужского пола.         

Игуменья Анимаиса наладила питание для приезжих богомольцев, однако трения усиливались (включая конфликты между монахинями разного уставного статуса и возраста). Часть сестер устраивалась на работу в город, в основном – санитарками в больницы, нянями Власть создавала даже проблемы с приобретением продуктов питания в городе, а потом обвиняла настоятельницу в «незаконном приобретении 1,5 тонн ворованной капусты» (к делу подключили милицию, допросившую настоятельницу). Падал уровень жизни, распространялись инфекционные заболевания – в 1961 г. ушло из жизни 12 насельниц, за первую половину 1962 г. – 13.    

Некие пришлые личности превращали кельи в ночлежки-притоны. Вопиющими случаем стала черная неблагодарность и поведение Валентины К. – в прошлом сироты, воспитанницы монастыря. Эта особа нигде не работала (устраиваясь на 10 дней и увольняясь, дабы получить право три месяца не иметь статус «тунеядца» по тогдашнему законодательству). В своей комнате (25 м. кв.) в монастырском корпусе устраивала пьянки и групповые оргии, неоднократно задерживались милицией на 10-15 суток за проституцию, отправлялась на принудительное лечение венерических заболеваний. В результате, 14 мая 1965 г. Подольский райсуд приговорил ее к 5 годам высылки из города и принудительному привлечению к труду[3]. Это был сильный удар по репутации обители, подхваченный антирелигиозной пропагандой.    

Действительно, сложилась критическая ситуация, о чем власти каждый раз старались напомнить и использовать для полной ликвидации обители в рамках «хрущевского» искоренения Православной Церкви. Митрополит Киевский и Галицкий, Экзарх Украины (1944–1964) Иоанн (Соколов) и «епархиальное управление, – писал В.Сухонин, – согласно, что Флоровский монастырь не отвечает монастырским требованиям, является местом концентрации лиц, менее всего думающих о Боге…», является «скопищем… тунеядцев, бродяг и кликуш в центре Киева». К докладным в Совет по делам РПЦ при СМ СССР прилагались дополнительные справки и фото с участием самого уполномоченного по Киевской области . Последний просил вышестоящие органы власти рассмотреть вопрос о закрытии монастыря, при этом рекомендовалось 99 насельниц и жительниц отправить к родственникам, 30 – в дома престарелых,  50 монахинь – в другие монастыри[4].    

Неудовлетворительную ситуацию в монастыре подтвердил в докладе Патриарху Алексию от 16 сентября 1964 г. Экзарх Украины, предлагая расселение сестер по другим обителям (Покровский, Красногорский, Корецкий монастыри), ибо «без такой радикальной меры… Флоровский монастырь никогда в нынешних условиях не будет жить нормальной жизнью обители, где монахини могли бы выполнять данные ими монашеские обеты и думать, прежде всего, о спасении своих душ»[5]. Шла речь о полном переходе на общежительский устав.

Отметим, что митрополит Иоанн своими возможностями также изучил состояние монастыря, направив отчет Патриарху Алексию, подтвердив в нем, в частности, проживание там посторонних лиц (даже замужних родственниц монахинь), антисанитарию, нежелательность пребывания там свыше 100 своекоштных монахинь. Именно в их образе жизни и нарушении монастырского устава владыка Иоанн (проходивший в оперучетах КГБ как «Птицын») видел основное препятствие для следования монашеским обетам.  Своекоштных предлагалось расселить по разным обителям Украины, но это встретило странное для монахини противодействие настоятельницы правящему архиерею[6]. Однако об этом позже…

«…Чтобы вашей ноги здесь не было!»

Осенью 1962 г. Киевский горисполком принял решение передать на баланс города три корпуса монастыря – уже заселенный гражданами, для расширения детсадика и для размещения архива. В их числе был и Трапезный храм, причем использование его для чтения Псалтыри и отпевания умерших монахинь уполномоченным было интерпретировано как… создание «незаконного морга» (при том, что в мемуарах отмечаются солидные познания полковника Сухонина в вопросах церковного служения и канонической стороны жизни). 

Эти вопросы обсуждались на личной встрече В.Сухонина с настоятельницей и ее секретарем, послушницей Татьяной Басак 25 октября 1962 г. Разговор состоялся довольно жесткий, причем мать Анимаиса не скрывала своего намерения и далее обращаться в «инстанции» и прессу для борьбы за интересы монастыря. Высказывала желание снять с себя сан игуменьи (управление внутренней жизнью монастыря во многом лежало на казначее – видимо, мать Анимаиса более желала молитвенного уединения, по ее словам, Экзарх Украины возложил на нее послушание настоятельницы без учета ее желания).

В.Сухонин же поведение настоятельницы «по-чекистски» объяснял влиянием на мать Анимаису мирян со специфическим мировоззрением. Среди них называл, прежде всего, «бывшую врача и бывшую члена КПСС» Николаенко (более подробные данные не приводились), в свое врем отметившуюся письмами к И.Сталину «о вредительской деятельности врачей еврейской национальности в Киеве» (видимо, речь шла о сфабрикованном органами госбезопасности «деле врачей-вредителей» 1951–начала 1953 гг.). Уполномоченный считал, что материалы для внешней аудитории («клеветнические заявления в инстанции») о положении монастыря готовит именно «связавшаяся с церковниками» (т.е. воцерковившаяся) Николаенко.

30 ноября 1962 г. В.Сухонин даже посвятил отдельное письмо В.Куроедову и уполномоченному по Украине Г.Пинчуку по поводу контактов настоятельницы с властями (включая председателя Президиума Верховного Совета СССР) и СМИ. Старого опера возмущали совершенно справедливые утверждения о многовековом существовании монастыря как центра религиозной и культурной жизни, о помощи монахинь во главе с матушкой Флавией («врагом советской власти», по определению Сухонина) в бытовом обеспечении частям Красной Армии. Разумеется, уполномоченный категорически отвергал жалобы настоятельницы на непосильное налогообложение, препятствовании хозяйственной жизни монастыря и закупки продуктов.

Прошли и ночные рейды милиции с обысками в кельях, выявившие пребывание «церковных бродяг без документов», высланных из Киева, тем более, что разворачивалась кампания по ужесточению паспортного режима. Де-факто эти меры ударили и по паломникам, приезжим богомольцам, что отражалось и на благосостоянии обители. «Компромат» на монастырь и настоятельницу стал накапливаться путем вызова монахинь повестками в милицию для допросов «по вскрытым уголовным преступлениям»[7].

Отметим, что «перекрывая кислород» нормальной хозяйственной жизни  и само обеспечению монастыря, власти сами создавали предпосылки для правонарушений – в 1963 году, например, флоровские монахини приобрели латунь для изготовления нательных крестиков, оказалось, что металл был украден с завода (даже прокуратура, понимая суть дела, привлекла сестер только в качестве свидетельниц). Одновременно, с 15 мая 1962 г., в монастыре оставили лишь одного молодого священника из трех имевшихся иереев, что заметно усложнило устоявшийся чин богослужений.

Интересные воспоминания о том тяжелом времени (записанные в 2019 г.) оставила 85-летней монахиня Елена (Михалёва, 1936 года рождения), одна из старейших насельниц обители, проведшая в ней 63 года (на тот момент). «В 1963-м году, при Хрущеве, монастырь не закрыли, но всех молодых насельниц вышвырнули отсюда как котят. Приходили люди в штатском, начинали угрожать, допрашивать: с какого времени здесь находишься, какие задания выполняешь, когда начала ходить в церковь?..  Потом пошли к игумении и приказали, чтобы никого младше 30 лет в монастыре не осталось. Наша игумения, как и игумении других обителей, очень переживала за нас всех, чтобы нас никуда не сослали.

Они добились разрешения, чтобы всех молодых послушниц прописали в черте города, для чего составили списки, отправили на работу: кого в больницы, кого дежурить, – но мы по-прежнему крутились в монастыре, несли свои послушания… Органы надзора нас не оставляли в покое, приходили с проверками. Например, зайдут с милицией в келлию в 5 утра или в 9 вечера. Кого застанут – выгоняют: «Долой отсюда, чтобы вашей ноги здесь не было!» На работу все же устроилась – сначала в детских яслях нянечкой, потом кастелянше помогала, а еще была истопником, всякий труд испробовала ради Господа… И так целых 18 лет, с 1962-го по 1979-й… Никто из нас, выселенных, уже и не думал, что когда-то вернемся в монастырь. Но Господь призрел на наше терпение и вернул в обитель. Но прописать нас обратно в монастырь смогли только тогда, когда митрополит Феодосий (Дикун; † 2001) написал известное письмо в Москву, в котором обличал гонения на Церковь Христову. И нас прописали назад как-то через Иерусалимский горний монастырь, куда отправили наши личные дела…»[8].

Чтобы «положить конец наглости и клевете», уполномоченный предлагал настоятельницу Анимаису, как не имеющую игуменского сана, отправить в один из женских монастырей на положение рядовой монахини, монастырь закрыть как «очаг концентрации кликушеского элемента», 80 монахинь перевести в Покровский монастырь Киева.

Дмитрий Веденеев, доктор исторических наук

Примечания:

1. ЦГАВО Украины. Фонд 4648. Опись 8. Дело 5. Л. 44.
2. ЦГАВО Украины. Фонд 4648. Опись 8. Дело . Л. 56.
3. ЦГАВО Украины. Фонд 4648. Опись 8. Дело 5. Л. 101.
4. ЦГАВО Украины. Фонд 4648. Опись 8. Дело 5. Л. 48–49.
5. ЦГАВО Украины. Фонд 4648. Опись 8. Дело 5. Л. 148, 154.
6. ЦГАВО Украины. Фонд 4648. Опись 8. Дело 5. Л. 144 –147.
7. ЦГАВО Украины. Фонд 4648. Опись 8. Дело 5. Л.81.
8. «Старые матушки предупреждали: еще будут времена, когда храмы начнут захватывать еретики». URL: http://www.pravoslavie.ru/srpska/print118865.htm