Милосердие.ru

«Когда однажды я рассказала своей знакомой о том, как меня воспитывали в детстве, она долго удивлялась, как я вообще осталась верующей, как я могу ходить в храм после всего, что мне досталось».

У многих современных родителей, которые воцерковились взрослыми, нет опыта «православного детства». А так хочется понять: что из детства помогало стать верующими, а что мешало?

Начиная разговор с совершенно разными людьми о детской вере, хотелось найти рецепты и советы, но опыт показал, что никаких рецептов не существует. Точнее, рецепт и совет только один: любить ребенка. Без любви не получится ничего. А путь души человека к Богу – всегда загадка.

Несколько добрых христиан, выросших в православных семьях, согласились рассказать нам о своем детском опыте возрастания в вере.

Предлагаем рассказ Елены (35 лет, художник, многодетная мама, г. Санкт-Петербург).

Мне повезло, что в Церкви я встретила больше любви, чем дома

— Когда однажды я рассказала своей знакомой о том, как меня воспитывали в детстве, она очень долго удивлялась, а как я вообще осталась верующей, как я могу ходить в храм после всего, что мне досталось.

Однако, несмотря на все перекосы родителей, быть в храме – это единственный возможный способ жизни для меня.

У меня было суровое православное детство с неофитствующими родителями, пытающимися жить по Домострою. Я была послушная, и делала все, как мне сказали, не задаваясь вопросами о смысле. Просто выполняла предложенные правила: если болеешь – надо ложиться в кровать и надевать теплые носки, если воскресенье – то надо идти в храм, а если пост – то надо поститься.

Читать я научилась очень рано, к пяти годам уже бегло читала обычный русский шрифт, а в шесть спокойно читала церковнославянский.  Легко и быстро читала в храме церковнославянские тексты речитативом. Помню, папа как-то выдал мне газету и сказал «прочти», и я начала ему читать нараспев, как взрослые чтецы в храме.

Если я легла спать, и выяснялось, что вечернее правило прочитала не полностью, меня поднимали и заставляли вычитывать целиком.

Если же прочла правило слишком быстро, отправляли перечитывать, тогда я плевалась за стенкой, украдкой показывала родителям язык и высиживала 15 минут, как будто прочитала полностью.

Так и остались у меня проблемы с чтением утреннего и вечернего правила с тех пор. Все, что угодно – псалтирь, акафист, канон я прочитаю, но именно утренние и вечерние молитвы не могу.

Мне было тяжело стоять на Литургии и я читала во время службы книжки. Помню, что тогда, в 6 лет, я прочитала всю «Лествицу». С тех пор я ее толком не перечитывала.

Где-то лет 5-6 в ходу у нас бытовал такой воспитательный момент. За любые проступки насыпался горох на пакет, меня туда ставили коленями и давали вслух читать покаянный канон. Было больно, но я совершенно спокойно к этому относилась: ну поставили на горох, ну читаю канон. Как будто это так и надо, это норма.

Помню, как несколько раз меня выпороли.

Этот травматичный опыт воспитания так и остался со мной, он никуда не делся, и, по логике, такое воспитание должно было не помочь, а только помешать стать верующей.

Но было и другое.

Сначала — монастырь, куда меня привезли летом вместе с детским лагерем. Мне тогда было 6 лет, первым послушанием стало — читать неусыпаемую Псалтирь в храме и синодики. Темный маленький храм, аналой, записки и тишина. Наверное, именно тогда я полюбила Псалтирь.

Классе в 5-6 у меня была чудесная воскресная школа. Там была дружба, там нас любили и серьезно учили. Мы ставили хорошие полноценные спектакли, ездили в паломнические поездки. Это стало реальным опытом духовной жизни.

И был еще один православный летний лагерь, впечатление от него: абсолютное счастье и любовь. И дела – ощущение причастности к чему-то важному, нужному. Мы помогали в восстановительных работах в храме, я гладила облачения, разрешали подпевать клиросу, мы ходили в длиннющий крестный ход-поход.

И был духовник, который меня любил.

Однажды на исповеди он пошутил: плохо себя ведешь, заберу к себе жить, воспитание у меня простое, вот тебе ремень и пряник, выбирай, что хочешь. Это была шутка, но я серьезно ответила: лучше ремень, к ремню я привыкла, а пряники я не люблю. Он очень удивился и поговорил тогда с родителями. Пороть меня перестали.

Когда мне было семь лет, я впервые получила епитимью. Случайно нарушила пост, и раз уже есть семь лет, мне сказали сделать три дня по три земных поклончика. Я хотела найти полторы минуты в сутки, когда меня никто не видит, и сделать эти поклоны, это была какая-то моя личная духовная жизнь. И это было очень хорошо.

Мне повезло, что в Церкви я встретила больше любви, чем дома. Наверное, поэтому мне захотелось в подростковом возрасте быть в храме, но уже самой, без родителей.

У меня есть еще одно объяснение, почему я все-таки осталась в храме. В нашей семье есть человек, пострадавший за веру. Думаю, именно его молитвами все плохое из детства не отвратило меня от Церкви.

Здесь дом, остальное неважно

Несмотря на все косяки «православного воспитания», к Богу претензий у меня никогда не было. Злость была на родителей, а на Бога — нет.

Примерно лет в 13, в период самоосознания, отрыва от родителей, я увидела смысл в Церкви. Точнее, почувствовала. Просто выходя из храма после одной великопостной службы, я поняла, что здесь я дома, здесь мне хорошо.

Как бы я ни уставала, как бы ни было тяжело. Но главным было это чувство от великопостных служб в родном храме: здесь дом.  А все остальное неважно.

Обычные службы не были такими значимыми для меня. Особенно воскресные всенощные, я их очень не любила и пыталась прогулять. А в 7 классе я помню, как ходила на все службы Страстной седмицы, и это было абсолютным счастьем.

Потом, в старших классах, появилась в моей жизни православная гимназия, духовник которой  объяснял смысл веры, христианства. До этого так, как он, никто не объяснял, хотя я поучилась уже в нескольких православных школах и много всего знала, родители у меня консультировались по некоторым вопросам службы и устава.

Но вообще, как я смотрю по своим одноклассникам из православной школы, – нельзя вывести какие-то определенные правила, «если родители делают вот так, то на выходе ребенок будет вот такой», нет, у всех жизнь складывается совершенно по-разному.

На похоронах друга я поняла: мы все умрем и все встретимся

Апокалипсис стал любимой книжкой в пятом классе, я брала его с собой в лагерь. Лет в 10 мне подарили псалтирь с церковно-славянским шрифтом. С ней я ходила в школу, читала по дороге взахлеб, открыла для себя поэзию Псалтири, это было так красиво. А еще была Панихида, которую я любила, знала наизусть. Смерть была для меня очень красивой. Но умирать мне вовсе не хотелось.

Я помню такой момент. Подростковая бессонница, на кухне родители обсуждают темы: третья мировая война, голод, гречка, антихрист…  А я лежу и рыдаю, я ведь хочу вырасти и родить детей.

Потом, уже позже, я научилась видеть в жизни радость. Когда в школе девочки играли в Поллианну, я могла составить длинный список того, чему я могу порадоваться. Но радоваться не получалось, я всегда была мрачноватой девочкой.

Впервые я узнала, что такое радость, в молодежной организации, где познакомилась с человеком, перешедшим в Православие из протестантизма. Он всей своей жизнью радовался. И общаясь с ним, я поняла, что христианство, в том числе и Православие, это действительно религия радости.

Потом случилось так, что примерно в одно время умер мой духовник и погиб друг по школе. Эти две смерти открыли новый мир.

Я помню, как на отпевание друга почти никто не пришел в черном, его смерть очень потрясла нас и объединила.

И я поняла, что вот он, смысл жизни в смерти: мы все умрем и мы все встретимся.

И если постараться, то можно быть вместе с теми прекрасными людьми, которые мне очень важны.  И это стало моей основой, больше меня уже ничего не изменило глобально.

Путь с детьми

Сейчас, когда у меня самой дети, мне очень сложно определить грань, как быть с ними не слишком строгой и давящей, но при этом дать знание о Боге, о вере, о Церкви. Я понимаю, что у них должна состояться своя Встреча, и что невозможно дать того, что не умею сама – настоящей молитвы, радости. Но мне очень-очень хочется, чтобы они научились любить Бога.

Пока с ними, дошкольниками, выстраиваем ритм жизни. Не идеальный, не регулярный, но с храмом, детской Библией, обрядовой кухней. С постом, в который они больше ждут, что «потом» будет сосиска с тесте и мороженое, а не Воскресение Христа. Но начинается каждый путь с малого. Если мы, родители, будет пытаться стать лучшими христианами, может, и детей, если не приведем, то хотя бы не отвратим от Христа и Церкви.

Вероника Бузынкина