Как относиться к красоте, рождённой вне православия?

О нецерковных писателях и оценке их наследия, рассказывает Артем Перлик в интервью «Православной жизни».

– Гоголь обозначил основную цель литературы как приведение человека ко Евангелию. Какие авторы могут привести молодого человека ко Христу сегодня? Как этот процесс происходит? Через каких авторов?

– Сергей Аверинцев как-то определил самую большую проблему современной цивилизации как «герметичность», то есть закрытость от подлинности, сути, от смысла. И если в Средние века Европа была открыта Духу, то теперь повсеместное отгораживание от настоящести, когда умникам кажется неудобным и говорить о высоте. И здесь поэзия, как и христианство, как любовь в подлинном духовном смысле, становится теми окнами, через которые современный человек мог бы увидеть Небо. Но беда человека в том, что Небо можно увидеть лишь тогда, когда мы хоть в чём-то существуем не для себя, ибо мера Господня присутствия в нас есть мера нашей жизни для других. Именно нас для других, а не нас для селф-имиджа себя и своей конторы.

В 70-х годах известнейший византолог и исследователь христианских культур Сергей Аверинцев начал вести в атеистическом СССР цикл лекций, посвящённый библейскому взгляду на мир. Лекции были строго научные, а потому университетское начальство проглядело их. Спецкурс просуществовал три года, пока его не закрыли с формулировкой «религиозная пропаганда». За это время лекции посетило несколько сотен людей (в основном интеллигенции), среди которых были такие звёздочки мировой культуры, как Наталья Трауберг и Ольга Седакова.

Аверинцев не проповедовал в открытую, но он раскрывал перед студентами красоту христианской мысли, коснувшись которой невозможно было остаться равнодушным. Потому многие слушатели Аверинцева после приходили в храм.
Ольга Седакова, вспоминая об этом времени, говорит, что они ходили послушать великого учёного не только ради того, чтоб услышать о Плутархе, Горации или Романе Сладкопевце. Они ходили ради чего-то большего. И этим большим было прикосновение к Богу, которое Аверинцев передавал студентам, вдохновляя их искать высоты и Неба.

И в этом прикосновении к Небу суть всего подлинного на земле: и творчества, и науки, и преподавания, и самой веры. Как говорит Николай Сербский, Господь поручил всему настоящему в мире вести сердца людей к высоте. Да и в саму веру и истину Господь хочет ввести нас не потому, что без этого мы Ему противны – нет, Он нас любит всегда. Но Он хочет даровать нам подлинное, невероятное счастье, и Сам, будучи столько раз отвергаемым на земле, точно знает: счастье – это когда мы чувствуем, что любимы в полную меру возможного, как умеет любить лишь Христос и те, кто по-настоящему идут за Ним. И даже для Ангелов и Архангелов нет в этом мире большего, ведь любовь и есть торжество православия, но тогда, когда люди и Ангелы отзываются ей во всём.

– В чем для Вас выражается притягательность слова о Боге Честертона? Есть ли у него литературные и философские последователи?

– Одна мудрая христианка сказала, что объяснить другим, что бытие есть ликование, невозможно. Ты либо это чувствуешь, либо нет. Честертон был из тех, кто знал, что радуются всему только те, для кого всё – подарок. После объяснения в любви с Френсис и её согласия он пишет: «Чувство собственной ничтожности захлестывает меня, я пляшу и пою».

И эти невероятные слова есть красота смирения, когда ты знаешь, что значим Господу, а потому счастлив ощущать всё другое лучшим себя.

Честертон, придя в журналистику, сразу стал знаменит, создавая собственные правила, чтобы выразить ощущаемую им красоту мира Господня. Он писал Френсис: «Я и  впрямь думаю, что совершу переворот в журналистике, введя в газетные статьи поэтическую прозу».

Честертон знал, что христианство существует не для того, чтобы его запереть в себе, но чтобы им поделиться со всеми, подобно как река поит всех, даже если кто-то захочет плюнуть в её воды.

Святоотеческое сознание – это величайшая милость Божия, ведь оно позволяет видеть мир в лучах промысла и ликования. Наиболее частый путь к нему – открывать свои мысли и сердце святому наставнику и слушать его советы. Но даже и из таких слушающих людей это восприятие мира приходит лишь к тем, кто смиренен, а смирение выражается в благодарности Богу за всё.

Показателен тут пример Честертона, который и без страданий и без ученичества у великих за одну смиренную благодарность наследовал мудрость праведных.

Бог возносит смиренных потому, что они легки и их не придавливают к земле гордость, тяжеловесное фарисейство и формализм.

Люди всегда чувствуют настоящесть Духа, но она действует двояко: радует добрых и вызывает гнев у всех людей формы.

Разве это не чудо, что ты знаешь, что в Божьем мире и с тобой всё будет хорошо, а каким именно образом это случится, не знаешь. Господь вправе делать добрым сюрпризы, которые превращают нашу жизнь то в ожидание праздника, то в праздник, но всегда – в Его сказку.

Если же говорить о литературных последователях Честертона... Думаю, что это было бы очень сложно, ведь Честертон, прежде всего, классик, человек полного словесного дара.

Классик – это сочетание великой души с великим талантом. «Божественную комедию», стихи Петрарки или Лермонтова нельзя написать не понимая, что поэзия и вообще творчество есть одна из важных форм служения Богу, явление творческой грани образа Божьего в человеке, зримое явление благодати в произведении. Современные авторы, как правило, не ставят перед собой таких высоких целей. Они хотят самовыразиться, а чаще самоутвердиться, заработать денег, наконец. Для классика немыслимо писать ради таких малых целей. Он пишет потому, что ощущает: через него в мир может прийти красота. Сама благодатность бытия и пронизанность мира Богом понуждают его писать и умножать красоту. Оттого его строки позволяют читателю прикоснуться к раю, пережить опыт царства. Этот опыт никогда не может передать писатель обычный, творящий ради какой-то малой цели, денег или даже цели педагогической – когда он хочет написать что-то благочестиво, а выходит скучно. Честертон, напротив, не морализаторствует, он удивляется, радуется и благодарит, он ликует о христианстве и о Боге. Как же возможно ему подражать, если, даже не считая такой полноты дара, мало кто из христиан имеет такую полноту ликования. Нужно полностью отказаться от мысли поудобнее устроиться в этом мире, важно пережить смирение как радость быть последним и при этом умножать красоту, воспринимая бытие как дар, чтобы хотя бы понять, куда и в какую сторону нас зовёт Честертон.

Господь не хочет от нас непережитых истин, даже если они кажутся нам правильными. Он всегда старается, чтобы каждый из нас расцвёл в Его замысле о нас неповторимым образом. Потому святые наставники не старались сделать учеников похожими на них, но хотели, чтобы в каждом раскрылась его собственная неповторимость.

Так, о старце Сергии Шевиче Жан-Клод Ларше вспоминает, что тот учил учеников быть свободными и совершать добро только по любви. А любовь и свобода уже должны были подсказать тем слова и дела. Те же, кто хотел от старца формализма и правила, не выдерживали и уходили.

Потому единственный путь подражания Честертону – это обретать собственную неповторимость, расцветать в Духе так, как задуманы лично мы. Тогда и каждый из нас в русле наших талантов и способностей будет так же умножать вокруг себя красоту, как это делали Честертон и ему подобные люди.

– Почему для Вас как для воцерковленного человека так важна красота мысли неправославных писателей? Как современному верующему студенту не соблазниться чем-нибудь наносным в творчестве подобных авторов?

– Марина Цветаева говорила, что поэт издалека заводит речь. Потому и я, чтоб ответить на этот вопрос, начну издалека, с богословия. Для многих современников богословие решает какие-то далёкие от их жизни проблемы, но стоит только человеку начать задавать вопросы о сути и смысле – ему не обойтись без глубины святоотеческого восприятия мира. И о такой важной части нашей жизни, как реализация творческой грани образа Божьего в человеке, отцы тоже говорили.

Вопрос о нецерковных писателях и оценке их наследия встал перед отцами уже во II веке, и наметились две противоположные точки зрения. Так, Тертуллиан считал, что культура и вера несовместимы, противопоставляя одно другому. Но Церковь не пошла по его мысленному пути. Отношение христианства к красоте, рождённой вне Церкви, выразил святой Иустин Философ. И для понимания этого отношения нужно обратиться к его наследию.

Люди нередко задают вопросы: как относиться к красоте, рождённой вне православия? Как быть с бессмертными стихами Шекспира, философией Аристотеля, картинами Фра Беато Анжелико, музыкой Моцарта? Как вообще относиться к красоте, рождённой вне Церкви? Ответ на эти вопросы мы находим у древнего святого Иустина Философа. Он обратил внимание православных людей на то, что каждый человек является носителем образа Божьего и каждый может жить по совести, даже если он язычник. Если же жизнь по совести соединяется с талантом, то язычник может сказать нечто такое, что будет по духу и мысли православно, будет принадлежать православию, хотя и не было ещё выражено такими красивыми словами. Он вводит общий принцип, по которому «всё, что добро – всё наше». Сравните это с позднейшим утверждением Эразма Роттердамского: «Где бы ты не встретил истину – считай её христианской». Святые отцы последующих веков поддержали мысль философа. Именно он, а не чуравшийся языческой культуры Тертуллиан, стал выразителем отношения Церкви к языческой мысли и вообще мысли, рождённой вне Православной Церкви. Отцы даже считали, что Господь даровал язычникам философов так, как Он даровал евреям пророков, чтобы вести душу к высоте. Вспомним стихи Николая Гумилёва:

И будут как встарь, поэты
Вести сердца к высоте,
Как ангел водит кометы
К неведомой им мете́.

Красота, подлинность не могут прийти в этот мир без благодатной помощи Господней. Автор-язычник не знает, кто помогает ему, но от этого его труд не становится менее прекрасным. Искусство вообще способно будить душу к перемене и помогает ей желать высшего.
Поэтому, например, один мой знакомый епископ привёз больному монаху в палату сказку Клайва Льюиса «Хроники Нарнии». И монах по прочтении сказал, что после этой сказки он стал лучше понимать Христа. «Ты стал больше, Аслан, – сказала Люси. – Нет, это ты выросла. А когда ты будешь расти, то увидишь, что и я становлюсь больше».

Искусство помогает душе расти и желать того Царства, ради света которого душа и открывает любимую книгу.

– Каким образом православная молодежь находила своё призвание в различные времена? Как мы можем научить наших ближних понятию служения? Как рассказать современникам о смысле жизни?

– Это весьма обширный вопрос, ведь христианство создаёт не одну культуру, а много культур. И жизнь, и культура христианских кельтов древней Ирландии отличалась от христианства даже соседней Галлии, и обе эти культуры отличались от римской, византийской или сирийской. Соответственно, и пути людей различались во многом, ведь это только современные люди думают, что весь мир был всегда похож идеалами, устремлениями и образом жизни на США XX века, где образцами для подражания стали богачи и их усреднённый образ жизни. Каждая эпоха знала свои трудности, да и люди Церкви в разных странах сталкивались с разными проблемами. Так, если христиане древней Ирландии страдали от викингов (в ектеньях тогда было даже прошение «и избави нас от ярости норманнов»), то верные в Константинополе страдали от непомерной бюрократии, формализма и фарисейства, что привело, допустим, к изгнанию Симеона Нового Богослова – подобный прецедент был бы невозможен в той же средневековой Ирландии или Сирии.

То же касается и современности – Церковь в каждой стране сталкивается именно со своими трудностями, сформированными предыдущей историей. Для христиан Латинской Америки, например, характерны весёлость и радование жизни, но часто и крайняя бедность, и столкновение с современными неоязыческими культами. В Западной Европе – сплочённость людей, но и тяга к телесному комфорту. Англичанам трудно переменить всю жизнь, как того требует Евангелие, у греков семейность, но и национализм. Ряд проблем характерен и для людей Церкви на постсоветском пространстве. Например, почти полное невнимание к драгоценности культуры и образования или подозрение к радости.

Но если сказать о том общем, что характерно для нашедших своё призвание – так это то, что для них, живших в разных эпохах и культурах, христианство означало всецело жить для других и для Бога и в этом находить всю полноту радости.

Такое христианство характеризовалось правильностью взгляда, отсутствием перекосов, святоотеческим осмыслением бытия, когда мир виделся в свете Его любви и промысла. И парадоксальным образом, чем больше такие люди жили для других, тем счастливее были сами и их счастьем было ощущать Бога и каждодневно умножать свет в себе и вовне.

Опубликовано: Mon, 22/04/2019 - 18:01

Статистика

Всего просмотров 136

Автор(ы) материала

Социальные комментарии Cackle