Расуђива протојереј Владимир Пучков.

Для начала давайте сразу разберёмся, кого именно мы имеем в виду. Потому что изначально обновленцы – это не кто иные, как приверженцы церковного раскола, имевшего место на территории Советского Союза в первой половине – середине прошлого века.

Обновленческий раскол прекратил существование со смертью своего предводителя Александра Введенского в 1946 году. Так что обновленцев в прямом значении нынче не существует, ниоткуда они не берутся и браться не могут.

Наряду с этим слово «обновленец» с той самой поры, когда ещё существовал этот раскол, превратилось в некое нарицательное понятие, которым в нашей церковной среде обыкновенно обозначают всякого приверженца или носителя модернистских, радикально либеральных, «левых» идей. Так что, думаю, здесь уместно говорить именно о таких людях, тем более что нынче у нас в УПЦ, равно как и в околоцерковной среде, таковых хватает.

Итак, я условно разделил бы таких людей на четыре категории.

Конформисты

Первые – это конформисты и приспособленцы. Люди, нередко позиционирующие себя как идеалисты и правдолюбы, дорожащие некими своими принципами и своей особой правдой. Они склонны к разного рода заявлениям, декларациям, публичным демонстрациям собственной позиции, написанию всяких открытых писем, обращений и петиций. Всё это обыкновенно подкрепляется железным аргументом про то, что не могут «молчать», «проявлять равнодушие», «лгать» и т. п. и совесть требует от них определённых слов и действий.

Звучит всё это пафосно, а для неискушённой публики даже подкупающе. Только вот, что интересно, совесть у таких любителей жить «не по лжи» столь же изворотлива, сколь и они сами: она теряет способность молчать как раз тогда, когда выгодно говорить вполне конкретные вещи.

Например, когда политика государства в отношении Церкви меняется и обличение недостатков Церкви становится своеобразным мейнстримом. Право же, пока вокруг был мир и благоденствие, никто и не замечал тех «страшных, критичных и губительных процессов», которые, как оказалось, имели место внутри УПЦ в течение годов и десятилетий. Однако стоило измениться религиозной политике государства, как то тут, то там замелькали церковные «неполживцы», готовые со всей самоотдачей и искренностью колебаться в соответствии с «линией партии» и требовать от своей же Церкви реформ и преобразований.

Также к этой категории можно отнести тех, кто ратует за лево-либеральные реформы и любые возможные перемены в Церкви по причине собственной неспособности соответствовать определённым каноническим нормам.

Например, существуют клирики, всерьёз считающие, что строгое единобрачие священнослужителей – норма трудноисполнимая и подлежащая пересмотру. Правда, их реформаторский пыл обусловлен лишь тем, что собственную семейную жизнь им, по той или иной причине, устроить не удалось, а теперь они и вторично жениться бы не против, но и от служения отказываться желания нет.

Или вот недавно ставшие модными стремления к коллегиальности в церковном управлении, дескать, епископ должен лишь возглавлять общину во время Литургии, а административную власть непременно делить со священниками и мирянами. Некоторые так даже договариваются до того, что и Церковью в целом нужно управлять именно так, полагая, что так выглядит упоминаемая в Символе веры соборность.

Оставим в стороне рассуждения на тему соборности, обозначив лишь, что к столь вожделенной некоторыми т. н. «соборноправности» она никакого отношения не имеет. Главное здесь в том, что за декларируемым стремлением сделать так, чтобы «всё было как надо», даже при очень поверхностном взгляде безошибочно просматривается банальное властолюбие, смешанное с отсутствием такой добродетели, как послушание, неумением подчиняться, непризнанием авторитетов и отрицанием иерархии. То есть желание заменить традиционный жизненный уклад Церкви на возможность для себя любимого жить по принципу «сам с усам».

Диссиденты

Вторая категория современных обновленцев – это те, в кого пытаются играть первые. Те, кем они усиленно пытаются казаться. А именно по-настоящему идейные, принципиальные и искренние борцы со всем подряд. Это – церковные диссиденты, идущие против системы, гордые своей непримиримостью приверженцы принципа «у верблюда два горба, потому что жизнь – борьба».

Они носятся с собственной свободой как с писаной торбой, они пытаются мерить Церковь собственной мерой и поэтому, даже находясь внутри неё, живут в перманентном конфликте с нею. Им просто не по силам вместить, что о многовековой аскетической традиции глупо рассуждать в категориях современной психологии, что Библию нельзя оценивать с точки зрения европейского гуманизма, а Церковь как таковая неподсудна никакому обществу и никаким идеям.

Я не могу сказать, что эти люди плохи. Нет, они по-своему честны, совестливы, искренни и правдивы. Просто на определённом этапе жизненного пути они ошиблись дверью. Им просто не нужно было приходить в Церковь именно тогда и именно такими. Но они пришли. И их жизненная драма состоит в том, что, когда-то войдя в Церковь (а может, ещё и до этого момента), они создали в своём сознании некий стереотип, несоответствие которому реальной Церкви переживается ими с предельной остротой. Эта острота переживания и толкает их на непрестанную и ненужную борьбу, цель которой – преобразования в Церкви, а исход, если, конечно, вовремя её не прекратить, разочарование и утрата веры.

Благонамеренные мечтатели

А вот с третьей категорией всё намного сложнее. Возможно, потому, что она, во-первых, самая многочисленная, а во-вторых, плоть от плоти – Церковь и никогда ни в чём себя от неё не отделяет и тем более ни в коем случае не противопоставляет себя ей.

Это люди, искренне любящие Церковь и в силу собственного церковного и жизненного опыта, разностороннего образования, знакомства с разными церковными традициями, просто широкого кругозора и определённой интеллектуальной развитости хорошо замечающие проблемы, которые имеют место в Церкви, понимающие, к чему эти проблемы, в перспективе, могут привести, и имеющие собственное видение того, как эти проблемы можно преодолеть. Такие люди хорошо понимают, что Церковь не величественный монумент, а живой организм и, как живой организм, она может и даже должна реагировать на вызовы современности для того, чтобы в любое время и в любой ситуации выполнять возложенную на неё Богом миссию. Повторюсь, эти люди отличаются искренней верой, они любят Церковь, искренне желают ей блага и каких-то личных интересов, как правило, не преследуют.
Собственно, я и сам, в течение последних десяти лет относил себя именно к этой категории, однако, события последних двух лет наглядно показали, что даже самое искреннее и бескорыстное желание преобразований в Церкви может аукнуться большой бедой.

Наверное, одним из основных стремлений благонамеренных «обновленцев» последних десятилетий было стремление к максимально открытой и понятной для общества Церкви: «В наше время Церковь должна говорить с обществом на понятном ему языке», «в Церковь человека приводит Бог, а наша задача – сделать так, чтобы он захотел в ней остаться», «Церковь должна быть открыта для всех, и каждому пришедшему должно быть понятно, что тут ему рады». Я сейчас цитирую самого себя десятилетней давности.

Говоря всё это, я был искренне убеждён, что именно так и надо. Более того, все прошедшие годы наша Церковь в той или иной мере действовала именно в этом направлении: нам действительно удалось открыть двери для всех, при тех возможностях, которыми располагала Церковь и с учётом реалий, в которых она жила, ей действительно удалось стать в определённой мере открытой для человека и общества. Ну или, во всяком случае, куда более открытой, чем она была во времена СССР. Что это нам дало? Прежде всего – стремительный количественный рост. В короткое время мы прочно заняли место самой многочисленной религиозной организации Украины. Это также обеспечило нам определённую прочность положения: власти на местах и в центре либо открыто благоволили к нам, либо, пусть даже и скрепя сердце, вынуждены были с нами взаимодействовать. Ряды нашего духовенства постоянно пополнялись людьми, которые сделали разные формы активности нормой жизни Церкви. Фестивали и форумы, ярмарки и волонтёрские проекты – всем этим мы заявляли о себе, прежде всего, тем, кто пока ещё был не с нами, и надежда на то, что если они и не придут к нам, то хотя бы пополнят ряды наших симпатиков в обществе, крепла год от года.

Но вот пришёл двадцать второй год, началась война, изменились политика, общественные приоритеты, информационная повестка – и всё рухнуло в одночасье. И вот мы гонимое меньшинство, часть которого пытается отстаивать право на жизнь и веру, часть лихорадочно цепляется за обрывки былого благоденствия, а часть учится жить сегодняшним днём, потому что в день завтрашний смотреть страшно и бесполезно одновременно.

Ясное дело, что ни за что из того, что происходит во внешнем мире, Церковь ответственность нести не может и предугадать, а тем более предотвратить, войну или гонения она, конечно, не могла. Но как вышло так, что в реальность гонений УПЦ вошла не цельной, монолитной и сплочённой, а расщеплённой, растерянной и регулярно предаваемой некоторыми своими же мирянами и клириками? Неужто из среды вот этих самых благонамеренных обновленцев вышли все эти современные Гапоны и Красницкие, публично и регулярно подвергающие свою же Церковь уничижительной и унизительной критике в то время, когда она не успевает и дух перевести от тех ударов, которые наносят ей гонители, враги и недоброжелатели? Из кожи вон лезущие, чтобы максимально усилить и без того удушающее давление безрелигиозного общества и сделать атмосферу вокруг иерархов, духовенства и верных вконец невыносимой? А если нет, то почему их вроде бы и немного, но они практически везде? Почему на то, что они говорят и пишут, «клюют» вчерашние ревностные прихожане, а их идеи, насквозь проникнутые духом мира сего, не стыдятся выдавать за евангельскую истину люди, о которых мы точно знаем, что они не неверующие?

Боюсь, что на этот вопрос у меня есть ответ, и ответ этот не из приятных. Во-первых, должен сказать, что подавляющее большинство тех, кто сознательно вредит Церкви, при этом не покидая её, – это «обновленцы» первой категории: искатели удобства и выгоды и готовые на любое «правдорубство» и «критику изнутри» ради того, чтобы уютно сиделось, сытно елось и крепко спалось. К ним по этой части как раз вопросов нет.

«Современные православные»

Главный вопрос здесь ко всем тем, кто искренне хотел преобразований в Церкви (возможно, и нужных, но далеко не критически необходимых), кто стремился к тому, чтобы Церковь была открытой для всех, кто способствовал тому, чтобы все прошедшие тридцать лет так и было. И именно благодаря этому в Церковь вошло большое количество людей, воспринявших церковный призыв уж слишком буквально. Эти люди пришли и поняли, что им тут рады, поняли и остались. Но вот беда: они решили, что в Церкви им рады таким, какие они есть. Понимаете?

За пределами Церкви всё и все говорили им о том, что в себе нужно что-то менять: в семейной жизни ради жены и детей, на работе ради хорошего отношения начальства и карьерного роста, в социуме ради нормального взаимодействия с людьми. Но вот они переступили порог Церкви, той, что для всех и понятна обществу (ну или, по крайней мере, старается быть такой), и здесь поняли, что им рады. Просто потому, что они пришли. А потом просто потому, что остались. Это ведь так прекрасно: Бог любит меня таким, какой я есть! В итоге мы получили целое поколение церковных людей с ущербным, извращённым опытом Церкви.

Потому что для Православия никогда не было приоритетом просто привести человека в Церковь и дать ему возможность остаться в ней. Ни Писание, ни Предание Церкви, ни святоотеческое наследие, ни аскетическая традиция ни единой йотой никогда не давала понять, что человек может пребывать в Церкви, никак не меняясь, не работая над собой, не искореняя страсти и не борясь с грехом, и при этом спасаться. Вход в Церковь – это не «здравствуй, Бог, это же я пришёл», а изменение ума, переосмысление собственного отношения, прежде всего, к себе самому. Целому поколению людей в Церкви мы так или иначе дали понять: ничего не надо, просто приходите, просто будьте. А если вы ко всему ещё и активны, то вот вам возможности для активности: устраивайте фестивали и ярмарки, форумы и волонтёрские проекты. Будьте такими, как есть, и живите в Церкви.

Что ж, наш призыв услышали. И поняли, и приняли. И пополнили наши ряды люди, не готовые и не желающие работать над собой, не интересующиеся аскетикой и чуждые подвига, не привыкшие говорить себе нет, не умеющие контролировать эмоции, привыкшие доверять чувствам. И всю свою церковную жизнь они думали, что это нормально, что так и надо, что по-другому просто не может быть. Тем более что в скором времени мир за пределами Церкви стал жить тем же и человеческое «я» стало для него мерой всех вещей.

Вот эти «современные православные» и есть последняя, четвёртая категория современных обновленцев. Люди, принадлежащие к Православной Церкви, люди, живущие в ней, люди, находящие в ней возможности для самореализации. Но при этом совершенно не знающие Церкви, не любящие её. Воспринимающие Церковь как пространство для активности и креатива, но не видящие в ней среды, в которой действует Бог.

Сейчас они активно поддерживают тех, кто готов измять, ужать и прополоскать Церковь так, чтобы она перестала быть похожей на саму себя, зато стала угодна нынешнему насквозь секулярному обществу, решившему вдруг, что Церковь подвластна его прихотям и подсудна его суду. Поддерживают искренне, ничуть не кривая душой. Потому что никогда не любили Церковь и не ценили всего того, чем она жила две тысячи лет и живёт сейчас.

И, увы, появились они в Церкви и стали в итоге такими по нашей вине. По причине того, что, искренне желая Церкви блага, мы стремились кое-что непонятное нам изменить.

Православие – религия подвига, таковым всегда было и должно быть

Теперь мы видим результат: светское общество стало рассматривать открытую и понятную ему Церковь всего лишь как институцию внутри себя и требует, чтобы она менялась в соответствии с его прихотями. Власть, почему-то записавшая Церковь в разряд агентов политического влияния, готова вытереть о неё ноги. Часть нашего же духовенства и прихожан с упоением пинает лежачего, требуя от Церкви соответствия их, как оказалось, совершенно мирскому видению, в то время когда само существование её как легальной структуры под вопросом.

Уверен, что каждый, кто принадлежит к УПЦ или просто неравнодушен к её будущему, уже сделал для себя выводы из происходящего. Сделал их и я. И первое, что предстоит сделать Церкви, возможно, даже не в будущем, а уже сейчас, – похоронить, наконец, обновленчество как явление во всех его видах.

Православие – религия подвига, таковым всегда было и должно быть. Ценой любого шага в Церкви должно быть усилие: хочешь быть православным – прояви усилие. Да, наши службы продолжительны, посты обременительны, а правила строги. Хочешь креститься, венчаться или стать крёстным – милости просим на катехезу. Собрался на исповедь – приготовься вывернуть душу наизнанку. Не понимаешь церковнославянского языка – интернет тебе в помощь. Сожительствуешь без регистрации и венчания – приготовься стоять на службах не причащаясь, пока не наведёшь порядок в личной жизни. Видишь нуждающегося – помоги, потому что если можешь, значит должен. Пошёл в пост на новогодний корпоратив – жуй рыбу и зеленью закусывай, да не шибко красней, от насмешек по причине поста ещё никто не умер. Подвернулась возможность подсидеть коллегу – закуси язык до крови, но не посмей: лучше упустить выгоду, чем предать Господа.

Скажете, кто же тогда останется в Церкви? Вот как раз те, кому нужно, и останутся. Ну а перед теми, которые разбегутся, лично я отворил бы пошире двери. Пусть ступают себе с Богом. Кто со временем созреет, всё равно придёт. А кто нет – то и слава Богу, некому будет в следующий раз поносить Церковь в трудную минуту.

Конечно, подобный подход лишит нас «активных и креативных», тех, кто способен проводить фестивали и ярмарки, но, не знаю, как вам, а лично мне (и твёрдо знаю, что не мне одному) ближе Церковь молящаяся, нежели Церковь развлекающаяся. Не согласны? Имеете право.

Впрочем, и вам есть кому возразить: «Мы… в течение семидесяти лет хотели привлечь народ в Церковь проведением фестивалей. То есть мы устраивали праздники и гуляния, угощали людей напитками, едой и развлечениями. Мы забыли о молитве, исповеди, постах, чётках – обо всём том, что составляет Предание нашей Церкви… И вот пришел малюсенький человек, без мирского образования и богословских дипломов, без новаторских и смелых идей (которые в изобилии были у нас) и напомнил нам о самом главном – нашем Православном Предании. Он не звал на танцы и развлечения, а призывал к посту и участию в многочасовых бдениях. И люди откликнулись на его призыв, пришли к старцу и поддержали его». Так отзывался о Ефреме Аризонском один из греческих епископов в Америке. Думаете, у нас будет как-то иначе? В любом случае рано или поздно нам придётся выбирать между количеством и качеством. И пока мы сомневаемся, Господь Сам делает за нас этот выбор. Посмотрите вокруг, разве не так?

Конечно, на этом пути нас будут ждать риски. Во-первых, у закрытой и не стремящейся влиять на общественную жизнь Церкви не получится никакого диалога с обществом. Только вот нужен он нам, этот диалог? А точнее, возможен ли? Светское секулярное общество на диалог с Церковью не способно, оно хочет лишь монолога, когда оно говорит, требует, а Церковь покорно кивает. Точно ли мы в таком диалоге заинтересованы? И не надо тут про миссию Церкви и проповедь Евангелия. Кому и о чём проповедовать, когда тебя не слышат и слышать не хотят? Был бы у Церкви диалог с отдельно взятой личностью, а остальное – от лукавого.

Во-вторых, Церковь, сосредоточенная только на Боге и своей внутренней жизни, почти наверняка выпадет из политической жизни страны. Не будут нас звать в высокие кабинеты, приглашать на торжества и посещать в дни праздников. Впрочем, этого всего нет уже сейчас. Это точно проблема?

Конечно, ничто из вышеперечисленного не избавит нас от тех испытаний, через которые мы проходим сейчас. Что ж, я вам, как бывший «обновленец», модернист и церковный либерал, скажу: не год и не два мы строили церковную жизнь так, чтобы требовала она от нас минимум усилий. По сути, мы пытались жить в своеобразной лайт-версии Православия, где вера, благодать и радость есть, а подвига нет. Настала пора восполнить недостаток подвига. И дай нам Бог претерпеть до конца!